Светлана Климова - Ангельский концерт Страница 8

— Я не читаю газет. По крайней мере в последнее время. О картине в них тоже писали?

— Нет, все обнаружилось гораздо позже. Когда уже закончилось следствие с целью установления факта самоубийства…

Переваривая эту информацию, я краем глаза следил за Анной. С ней явно что-то происходило.

Кокорин перевел дух и уже готов был продолжать, когда его сестра вдруг совершенно спокойно спросила:

— Зачем ты без конца повторяешь всякую чушь?

Павел Матвеевич запнулся. Лицо женщины сделалось похожим на античную маску.

— Кому нужно все это паршивое вранье? — добавила она таким тоном, словно забивала гвоздь. — Никакое не самоубийство, и ты, Паша, знаешь об этом не хуже меня. Их обоих убили, да только прокуратуре нет до того никакого дела. И весь наш разговор — впустую… потому что никто никому помочь уже не сможет!.. 

2

Переубеждать Анну я не стал.

Было начало десятого, когда мы покинули здание мэрии. Павел подвез меня на своем зеленом «ниссане»; сестру он высадил еще на полдороге, где-то в старом центре. С того момента как мы сели в машину, женщина не проронила ни слова, даже не попрощалась.

Дома, наспех заглатывая то, что Ева нахально назвала «спагетти-болоньез», я выложил ей всю историю с «Мельницами», а затем потянулся за кетчупом. Ева, однако, перехватила бутылку и отправила ее в холодильник.

— Кетчуп не полезен, — заметила она, — в особенности на ночь… А тебе не кажется, Егор, что дантиста просто использовали втемную?

Та же мысль давным-давно вертелась у меня в голове. Допустим, что человек, продавший картину Меллеру, знал о ней все. При заключении сделки покупателю намекнули, что в Германии «Мельницы» могут заинтересовать очень серьезных знатоков, и даже назвали адрес галереи, с которой стоит связаться. Дантисту, таким образом, отводилась роль вьючного мула: получить разрешение, перевезти «Мельницы» через кордон, честно уплатив положенные сборы, а на месте сдать товар, получив внушительную разницу. Коммерчески вполне оправданная операция, причем абсолютно безопасная для «мула». И в самом деле — ну зачем еще могла понадобиться человеку, который ни черта не смыслит в живописи, эта старая темная доска, покрытая слоем потрескавшейся масляной краски?

— Умница, — сказал я. — И еще неизвестно, заплатил ли Меллер хоть один кровный цент за свое приобретение.

— Может, и не заплатил, — заметила Ева, — но хотела бы я знать, как ты собираешься заставить его вернуть картину владельцу?

— Никак, — отрезал я, включая чайник. — Меня на это никто не уполномочивал. Все, что мне требуется, — основания для мотивированного обращения в министерство.

— Ну да, — сказала Ева с тем особым смешком, смысл которого я не берусь передать. — Впервые слышу, что тебе нужны какие-то основания, чтобы впутаться в чужие дела…

Она оказалась права: уже на следующее утро я околачивался у стоматологического кабинета «Дантэкс», находившегося на первом этаже нового жилого комплекса в соседнем районе. Владельцем заведения значился Борис Яковлевич Меллер, проживающий в том же здании, но пятью этажами выше.

Посетителей принимали с восьми, однако и в восемь, и в половине девятого стеклянная дверь оставалась запертой. Еще через четверть часа к кабинету подкатил фургон. Из него выбрались трое молодцов в комбинезонах транспортной фирмы, водитель отпер «Дантэкс», и все они принялись шустро таскать шкафы и никелированные плевательницы. Когда в дверях показалось зубоврачебное кресло, я развернулся и поехал на работу.

Борис Яковлевич паковал чемоданы. И хотя у меня имелся его телефон, звонить я не стал, решив, что обеденный перерыв — лучшее время для визита к скромному любителю голландской живописи. А до того я связался с Кокориным и буквально клещами вытянул из него адрес профессора Галчинского.

В час пополудни я стоял перед бронированной дверью квартиры Меллера. Звонок сыграл адажио из «Лебединого озера» — и тут же громыхнул сейфовый замок. Дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура в цветастых шортах, шлепанцах и мятой футболке.

— Борис Яковлевич? — с сомнением спросил я.

— Ну, — хрипло каркнула фигура. — Чего надо? Вы из «Транзита», что ли?

При ближайшем рассмотрении стоматолог оказался крупным мужчиной. Не то чтобы он был толст — скорее широк. Борис Яковлевич имел объемистую грудную клетку, короткие мощные ноги, покрытые рыжей шерстью, и бицепсы с мое бедро. Меллер был небрит и, судя по многим признакам, накануне принял лишнего.

— Нет, — сказал я. — «Транзит» тут ни при чем. Я из Гуманитарного управления. Фамилия моя Башкирцев. Это по поводу разрешения на вывоз картины…

— Ну вы даете!.. — Меллер посторонился, освободив ровно столько дверного проема, чтобы я мог протиснуться. — Могли бы и позвонить. Проходите.

Из прихожей, заваленной пустыми картонными ящиками, я двинулся прямо в гостиную, обставленную массивной мебелью красного дерева. Еще на ходу я зафиксировал, что в простенке над развратного вида диваном, где должна была висеть картина, пусто. Виднелся только след от кронштейна.

— Сейчас, только за пивом схожу…

Меллер подался в кухню к холодильнику. Пока он там возился, я успел осмотреть комнату — горки с поддельным фарфором, резной буфет, обеденный стол на драконьих лапах, ампирные кресла, обитые зеленой тафтой. Весь этот помпезный новодел толпился на двадцати квадратных метрах, но «Мельниц» все равно нигде не было видно.

— Нам звонили из министерства, — сообщил я в пустоту. — Они просят уточнить реквизиты прежнего владельца произведения. На предоставленных вами нотариально заверенных ксерокопиях недостаточно отчетливо читаются адрес и инициалы.

Борис Яковлевич ввалился в гостиную с упаковкой «Праздроя», шваркнул ее на диван и закатил глаза. После чего широким золотым перстнем сорвал пробки с двух бутылок, одну сунул мне, а сам надолго припал ко второй.

— В гроб они меня вгонят, — переведя дух, наконец выговорил он. — Мне на следующей неделе ехать, а им опять приспичило перепроверяться. Да любому кретину же ясно: сделка чистая, документы в порядке, картина, хоть и старая, художественной ценности не имеет! Какого ж еще?

Одним глотком допив пиво, он откупорил следующую бутылку и полез шуровать в ящиках стола, где царил жуткий беспорядок.

— А саму картину вы где держите?

Я очень старался, чтобы вопрос прозвучал незаинтересованно, но Меллер мигом меня раскусил. Он оставил в покое стол и развернулся всем корпусом, держа в волосатой руке какую-то папку. Бизоньи глазки дантиста налились кровью.

— Вам-то она на фиг понадобилась? — подозрительно осведомился он.

— Не возражаете, если я закурю?

— Нет, — буркнул Меллер. — Курите, если хотите.

— Просто любопытно, — признался я, без спешки разминая сигарету и ожидая, пока дантист слегка успокоится. — Хотелось бы своими глазами взглянуть, из-за чего столько шуму.

— А! — Меллер оскалился, предъявив отменный зубной ряд. — И до вас эти Кокорины добрались! Был тут у меня от них человечек… Нате, смотрите сами!

Борис Яковлевич метнул папку мне на колени. То, что мне требовалось — имя продавца, — было прописано там совершенно отчетливо. Я перенес его в свою записную книжку вместе с адресом и номером телефона, а заодно убедился, что никакая это не липа, вопреки заверениям Павла Матвеевича. Бумаги были оформлены по всем правилам — не подкопаешься. Прежнего владельца «Мельниц» звали Евгений Степанович Солопов.

— А картину показать не могу, — с уже вполне осмысленной насмешкой продолжал Меллер. — Здесь ее нету. И вообще — осточертела мне эта возня…

Я пожал плечами — мол, мне, простому исполнителю, до этого дела нет. Возвращая бумаги, я еще раз взглянул в графу, где стояла сумма сделки, просто смехотворная, и спросил:

— Вы и в самом деле столько заплатили вашему э-э… комитенту?

— Сколько заплатил, столько заплатил, — отрезал Меллер. — Это никого не касается, кроме налоговой.

Тут у него на поясе, поддерживающем мешковатые шорты, заверещал мобильный. Но прежде чем ответить на звонок, дантист произнес:

— Еще вопросы ко мне имеются?

Я вежливо развел руками и поднялся. А в следующую минуту дверь его квартиры захлопнулась за моей спиной.

Вернувшись на работу, я запустил компьютер и воспользовался базами данных мэрии. Примерно полчаса ушло у меня на то, чтобы убедиться, что никакой Е. С. Солопов в нашем городе никогда не проживал, а указанные в документах адрес и телефон — чистейшая фикция. Автоматически это означало, что подпись и печать нотариуса на предъявленных мне Меллером документах поддельные.

Оставалось только связаться с нотариальной конторой. Этого будет вполне достаточно для обоснованного отказа в выдаче разрешения на вывоз картины.