Эстель Монбрен - Убийство в доме тетушки Леонии Страница 8

«Старая мельница» была достойна своего названия. Большое квадратное здание восемнадцатого века со множеством окон по всей длине фасада, оплетенное диким виноградом, меняло цвет в зависимости от времени года. Темно-зеленое летом, золотисто-красное осенью, сейчас, ближе к зимним холодам, оно стало сероватым с черными прожилками. Широкое деревянное колесо, установленное с левой стороны, крутилось в ритме весело журчащего внизу ручейка. Позади виднелась река, крошечный пруд, по которому торжественно и безмолвно плыла пара лебедей. Справа беседка хранила следы множества увядших роз. Старинные каменные скамьи, с умыслом расположенные в самых удобных местах — в тени деревьев, недалеко от шлюза, у тропинки, — приглашали отдохнуть в саду, согретом сверкающими лучами зимнего солнца.

На пороге их встретил взбудораженный хозяин в белом колпаке, непрерывно восклицавший:

— Какой ужас! Какой ужас!

С большим трудом нашелся номер, удовлетворивший запросы Жан-Пьера Фушру — спальня и смежная с ней гостиная, на первом этаже, с электронным оборудованием. Хозяйка сорвала свое плохое настроение на покрасневшей Жизель.

— А у нее уже есть комната. Номер 25. Рядом с комнатой бедной мадам Бертран-Вердон. Только вчера она не брала ключ.

Жан-Пьер Фушру знал, что Жизель, хоть и должна была остаться в «Старой мельнице», провела ночь где-то еще. Однако им овладело странное ощущение, что здесь что-то не так. В первый раз он пожалел, что с ним нет его помощницы. Все в этом деле было не так, как обычно. Все время какие-то увертки, отговорки, обманки.

— Мне надо позвонить. Встретимся через двадцать минут. Вам как раз хватит времени, чтобы связаться с лицеем.

Жизель показалось, что это приказ.

— Хорошо, — ответила она. — Через двадцать минут.

Направляясь к лестнице, она слышала, как он расспрашивал хозяев о передвижениях Аделины и профессора Вердайана. Она была уверена, что скоро настанет ее черед. У нее есть двадцать минут, чтобы придумать удовлетворительное объяснение. И связаться с Эмильеной — простодушной хранительницей бесценного сокровища.

Оказавшись в своей комнате, комиссар Фушру не стал терять ни секунды. Три телефонных разговора — со своим покровителем и начальником Шарлем Возелем, с вернувшимся после обеда аджюданом Турнадром и инспектором Джемани — вернули его к полицейской рутине. Когда он вешал трубку, раздался робкий стук в дверь.

— Заходите, мадемуазель Дамбер, — сухо пригласил он.

И добавил уже более любезно, указывая на одно из удобных кресел в маленькой гостиной, застекленная дверь которой выходила на освещенную солнцем террасу:

— Присаживайтесь. Мне самому придется записывать за вами, потому что моя помощница еще не приехала.

Он открыл блокнот в кожаном переплете и вытащил черную ручку, которую она тут же узнала — точно такую она подарила Селиму!

Жизель присела на краешек кресла, как птичка, готовая вспорхнуть при малейшем признаке опасности. Она не хотела показать, как сильно нервничает, и сделала гигантское усилие, чтобы держать руки на коленях. Блузка с отложным воротничком делала ее похожей на примерную девочку, которая слишком быстро выросла.

— Итак, вас зовут Жизель Дамбер, Д-а-м-б-е-р, — произнес по буквам Жан-Пьер Фушру. — Вы родились в?..

— В Турени.

А она с юмором. Он усмехнулся и задал вопрос иначе:

— Сколько вам лет, мадемуазель Дамбер? Вы ведь не замужем?

— Двадцать девять.

Битва началась.

— Как давно вы служите у мадам Бертран-Вердон?

— С января. В качестве научного сотрудника, — ответила она, подумав: «Девять месяцев в аду».

Похоже, он догадался о ее настроении — когда он продолжил, в его голосе слышалось сочувствие.

— Вы предпочитаете это работе в лицее?

Тщательно выбирая слова, она ответила, стараясь казаться безразличной:

— В прошлом году я бросила преподавание, потом работала в Центре по телеобучению и одновременно писала диссертацию, до того как стать помощницей мадам Бертран-Вердон.

— Я понимаю.

Жизель вспыхнула. Да уж, он отлично все понял. Ему прекрасно известно, что Центр по телеобучению стал прибежищем для преподавателей с проблемами, комплексами, депрессивных, неуверенных в себе. И он задавался вопросом: что же такое могло произойти в жизни Жизель, что в ее синих глазах с длинными черными ресницами появилось это выражение затравленного кролика?

— Как вы познакомились с мадам Бертран-Вердон? — спросил он как можно мягче. Но все же недостаточно — если судить по тому, как нервно сжались губы Жизель.

— Нас познакомила моя сестра, Ивонна Тревенен.

Она подняла глаза, чтобы посмотреть, говорит ли ему что-нибудь это имя, но взгляд его серых глаз был непроницаем; он ограничился тем, что нацарапал несколько слов на чистом листке блокнота.

— Когда вы видели мадам Бертран-Вердон последний раз?

— Вчера.

Слова застряли у нее в горле.

— Точнее, в котором часу? — настаивал он.

— Около семи часов вечера, в доме тетушки Леонии. Надо было много чего подготовить к сегодняшнему заседанию. Да, кстати, я поговорила с директором лицея. Все в порядке — актовый зал сегодня в пять часов.

— Прекрасно. Так вы не присутствовали на ужине вчера вечером?

— Нет, я… У меня было много работы.

— Вы знаете, кто там был?

— Да, конечно, господин комиссар. Я сама писала приглашения. Там были профессор Вердайан, профессор Рейнсфорд, господин Дефорж из издательства Мартен-Дюбуа и виконт де Шарей. Господин Браше-Леже предупредил, что приедет только сегодня и то в последнюю минуту.

— И никаких других женщин? — не удержался от вопроса Жан-Пьер Фушру.

— Нет, — ответила Жизель. И поспешно добавила: — Мадам Вердайан больна, мадам Рейнсфорд осталась в Америке, Дефорж только что развелся. Что до виконта…

Она потупилась. Жан-Пьер Фушру ободряюще кивнул. Он слушал внимательно и доброжелательно. «В обычных обстоятельствах ему, наверное, любят поплакаться в жилетку», — подумала Жизель.

— Я не думаю, что это секрет. Дело в том, что мадам Бертран-Вердон надеялась стать виконтессой де Шарей и собиралась объявить об этом на заседании.

— Надеялась?

— То есть… — Жизель смутилась. — Я думаю, вам лучше поговорить прямо с…

— В самом деле, — согласился Жан-Пьер Фушру. — Мы почти закончили. Вам известно, были ли у мадам Бертран-Вердон враги?

Жизель поколебалась секунду, но, надеясь, что разговор подходит к концу, решила не кривить душой.

— У мадам Бертран-Вердон было мало друзей. И ни одной подруги. Она не выносила женщин.

— Спасибо за прямоту, — ответил Жан-Пьер Фушру.

Он машинально погладил левой рукой больное колено и произнес, глядя ей прямо в глаза:

— И последний вопрос. Где вы были вчера вечером между десятью и двенадцатью часами?

— У себя дома, в Париже, на улице Плант, дом номер 35, — соврала она, отводя глаза. Она прекрасно понимала, что он ей не поверил.

Глава 7

Профессор Вердайан, доктор филологических наук, преподаватель, заканчивал сытный обед в скромном зале ресторана «Маленький король» в Шартре. Фрикадельки из щуки, фазан под соусом из красной смородины, шоколадное пирожное — все это сдобрено со знанием дела выбранным бордо и прекрасно сервировано внимательными и вышколенными официантами.

Да, это было верное решение — дать себе несколько часов передышки, вдали от толпы прустоведов, которые обязательно достанут его до и после доклада «Проблематика плюритекста». Пожалуй, он был доволен названием. Под предлогом, что ему срочно нужно уточнить какую-то деталь в музее Шартра, он быстро позавтракал в своем номере в «Старой мельнице», вскочил в машину и во весь опор помчался к собору, воспетому Шарлем Пеги.[13] Спокойно побродив по старому городу и зайдя в несколько книжных магазинов — посмотреть, каких произведений его коллег там не окажется, — в полдень он оказался в ресторане, чтобы в одиночестве насладиться обедом. В отсутствие жены, еще не оправившейся от гриппа, он радостно забыл ее вечные предостережения о коварстве холестерола и заказал все, что ему хотелось. Он даже подумывал побаловать себя рюмочкой арманьяка после второй чашки кофе. В конце концов, для своего возраста он еще в прекрасной физической форме. Да, конечно, он уже ссутулился, у него поредевшие волосы и очки с бифокальными стеклами. Но в общем, держится молодцом и может при случае выиграть партию в теннис, совершить мощный заплыв и обыграть своих детей в пинг-понг.

Гийом Вердайан практически закончил свою карьеру. Карьеру традиционную и успешную. Он подумал о тех тяжких годах работы в лицее, когда он преподавал с утра до вечера, потому что свести концы с концами становилось все труднее, по мере того как увеличивалась семья. Сколько энергии было у него тогда! Но все осталось в прошлом. После защиты диссертации по Прусту его повысили до старшего преподавателя, и благодаря одному из его однокурсников из семьи менее скромной, чем его собственная, он получил так страстно желаемую должность доцента, от которой оставался один шаг и одно решение комиссии до назначения профессором. И это случилось быстрее, чем можно было ожидать, из-за самоубийства одного из его выдающихся собратьев по университету. Члены комиссии не могли прийти к единому решению — каждая фракция поддерживала своего кандидата, одни правого, другие левого — и были вынуждены пойти на уступки и решиться на компромисс. «Ладно, ничего не поделаешь! Пусть будет Вердайан». Так Вердайан стал профессором.