Марсела Серрано - Пресвятая Дева Одиночества Страница 8

— Что-нибудь с детьми?

— Все нормально, дорогой. Мне кажется, я имею право звонить тебе и по своим делам, разве нет?

— Извини, Роса, просто меня не оставляет ощущение, что я должен получить плохое известие. Ну рассказывай, как ты?

Я изложила все, что считала нужным, особо не вдаваясь в подробности, стараясь не сболтнуть лишнего по телефону и полагая, что одного упоминания нашего общего знакомого Тонатиу будет достаточно. Судя по голосу, Уго был смущен, но поскольку ничего другого я и не ожидала, то решила на сей раз к нему не цепляться.

— На это потребуется какое-то время…

— А ты действуй побыстрее… тебе ведь не привыкать, правда?

Мы распрощались, договорившись вскоре созвониться.

В туманном и запутанном деле об исчезновении К.Л.Авилы только у одного из опрошенных была хоть какая-то гипотеза. Ну как ее не проверить? И потом, ведь Томас Рохас платил, так что оставить без внимания его версию, на которой он так настаивал, было бы свинством.

Я сделала последний звонок шефу и на этом завершила свой день.

Памела Хоторн утверждала, что женщины более проницательны при расследовании преступлений, чем мужчины, хотя она вовсе не из тех феминисток, которые уверены, что женщины все на свете делают лучше. Она имела в виду некое необъективное восприятие, присущее нам во всем, касающемся истины. Я догадываюсь, что это такое. Например, если бы Эсекьель, мой коллега по работе, занимался делом К.Л.Авилы, он в этот момент собирался бы спать или принимал душ перед встречей с очередной подружкой, а не улегся бы в постель с романом пропавшей писательницы (зачем? ведь ключ к разгадке там все равно не найдешь), не ставил бы себя постоянно на ее место, и потому сейчас у него было бы меньше догадок, чем у меня. Именно догадок, о конкретных действиях речь пока не идет.

Устроившись поудобнее, я вытащила из сумки два листочка, которые нашла сложенными в тетрадке К.Л.Авилы. Это короткие записи, сделанные ее обычными черными чернилами, но несколько различающиеся между собой по наклону и величине букв, из чего я сделала вывод, что заметки эти писались в два приема.

Страница 1:

Из воспоминаний детства.

Единственный в доме стол стоял у окна, наполовину заслоненного с улицы то ли деревом, то ли кустом (если деревом, то маленьким, если кустом, то большим) с тысячами красных цветков-цилиндриков, свисавших с веток. Красный цвет был яркий-яркий, и дерево-куст (почему же она не знала его названия?) пламенело от восхода и до заката, а вокруг него порхали крохотные, быстрые, серые птички, похожие на игрушки с пропеллером. Они порхали так быстро, что она не могла различить кончики крыльев в их суматошном движении. «Это колибри, — сказала однажды мать, — птички называются колибри».

Она всегда помнила это дерево и на своем немудреном языке называла цилиндрики красными слезками.

Страница 2:

«Я — новый мир, я — новый мир», — повторяет она прерывисто, встав со стула и кружась по ковру, живая спираль, тело потеряло очертания, широкая юбка распахнулась навстречу пространству, вбирая в себя воздух. Ноги неразличимы, так быстро они движутся… «Я — новый мир», и кровь мужчины всколыхнулась при виде упругого тела, принадлежащего именно этим, а не каким-нибудь иным широтам, воздух вихрится вокруг нее, она подчиняет себе все в неистовом танце, укрощает, смиряет, приручает, делает своим. Движения рук так изящны, быстры, неуловимы, что напоминают колибри ее детства, порхающих над красными слезками.

Два года спустя они снова слушали симфонию Дворжака, и ничто в ней не шелохнулось.

— Ректор Рохас — типичный университетский чистюля, — сказал шеф снисходительно. — Вряд ли он понимает, что акции повстанцев в Чьяпасе носят скорее символический характер, что это своего рода информационная герилья. Согласно официальной версии, в ней участвуют иностранцы, однако это не доказано. Сочувствующие, помощники — да, но не более того. И потом, сапатисты не похищают людей.

Узнаю знакомые нотки: в шефе время от времени просыпается старый коммунист, который никак не может смириться с тем, что остался не у дел.

— Сапатисты контролируют только два муниципалитета, правда, еще в шестнадцати имеют значительное влияние. Но все-таки это не Босния, а у него бредовая идея, будто К.Л.Авилу против ее воли удерживают где-то в Лас-Каньядасе.

Кофе, который мы пьем в нашем обшарпанном офисе на улице Катедраль, — не более чем водянистая бурда, но нам тут не до изысков. У шефа на столе обычный беспорядок, да такой, что он сам не в силах разобраться в наваленных повсюду бумагах. Мы, естественно, должны мириться с этим как с еще одним милым чудачеством.

— То, что накручено вокруг событий в Чьяпасе, — сплошная литературщина, — встреваю я. — Ладно, оставим пока в покое ректора. Важно, что все эти годы Луис Бенитес находился на нелегальном положении. Думаешь, он безвылазно сидит в Колумбии?

— Да ведь ФАРК[10] сейчас активны как никогда!

— Знаю. Но у Томаса Рохаса есть информация, что Бенитес контактировал с мексиканцами. Он участвовал в парочке похищений вместе с людьми из ЕРП[11] в Герреро, помогал им пополнить казну… К одному из них он привлек К.Л.Авилу, ты же знаешь.

— Это отнюдь не означает, что она связана с повстанцами, она просто помогла ему, и все, как могла помочь в любом другом не менее идиотском деле. Она чиста, полиция никогда не подозревала ее ни в чем подобном.

— Согласна, шеф, но готова поклясться, что похитить себя она бы не дала и в Колумбию не полетела. Скорее, ее могли переправить через границу наземным транспортом. Вспомни, сколько у нее с собой было денег!

— Не так-то это просто, Роса…

— Я пересекала границу между Соединенными Штатами и Мексикой в Ларедо, и американцы не только не спросили у меня паспорт, но еще свистели и показывали руками, чтобы мы как можно быстрее проезжали… Меня могли везти в багажнике связанной, и никто бы ничего не узнал… поверь, они даже машины не осматривают. Вполне возможно, в аэропорту ее встретил человек будто бы от Луиса Бенитеса и она поехала с ним по своей воле. Представь, подходит к ней господин Икс и говорит: «Я от команданте Монти, он в опасности, вы ему нужны». Думаешь, К.Л.Авила отказалась бы? Потом ей плетут какие-то истории, хотя, может быть, Луис, или команданте Монти, называй как хочешь, никогда и не был в том месте, о котором ей рассказывают. Но она верит, и ее увозят.

— Зачем? И почему в Мексику? Я бы просто забрал у нее деньги.

— Чтобы она осталась на свободе и всех выдала?

—Если она думала, что Бенитес участвует в операции, она бы ничего не сказала. И потом, не забывай, он— предполагаемый отец ее ребенка. Ты бы выдала отца своего ребенка?

— Возможно, Бенитес вообще не имел к этому никакого отношения, они просто использовали его имя или связи. В любом случае, будь то колумбийцы или мексиканцы, они не действуют на территории Соединенных Штатов. Они не могли оставить ее там. А возможно, ее переправили в Мексику действительно для встречи с ним…

— Они могли убить ее.

— А труп?

— Не знаю, что-то не складывается… Зачем везти ее в Мексику?

— Именно это мы и должны выяснить.

Шеф долго смотрит на меня, я с невозмутимым выражением лица— на него. Это такая игра, мы уже не раз в нее играли: смотреть друг на друга и не отводить взгляд, пока кто-то один не выдержит. Все равно что блефовать в покере.

— Дай мне денек подумать. Вечером позвони.

Ана Мария Рохас — толстая женщина, и я, исходя из опыта общения с существами подобных пропорций, надеялась, что пышные складки тела хотя бы частично поглотят ее досаду или недовольство, тем самым облегчив мне работу. Однако мои надежды не оправдались. Для начала она заставила меня прождать пятнадцать минут в гостиной на первом этаже; очевидно, это придавало ей значительности в собственных глазах. Я постаралась использовать внезапно образовавшееся свободное время с толком, поскольку сумятица, царившая в голове, требовала скорейшего прояснения. Рассматривая тяжелые плюшевые занавеси, которые я благословила за прохладный полумрак, разливавшийся по комнате в это летнее утро, и большой мраморный стол, уставленный фигурками Каподимонте[12], несомненно, очень тонкими, но слишком вычурными и самодовольными в своем хрупком фарфоровом изяществе, я подумала, что на месте К.Л.Авилы сломя голову бежала бы из этого дома. А еще я подумала, что, по-видимому, Томас Рохас — властный человек и любит настоять на своем, хотя преподносит это как уступку другому.

— Не сомневаюсь, что Кармен вышла за моего отца по расчету, — с места в карьер заявила молодая особа. — Он был надежной опорой, она могла к нему прислониться, чтобы спастись от себя самой, если вы понимаете, о чем я…

Для меня одно наслаждение беседовать со свидетелями, которые вроде бы должны покрывать поступки своих знакомых и близких, но вместо этого выставляют их перед вами чуть ли не нагишом. А если без эвфемизмов, то самыми полезными оказываются те, кто не испытывает симпатии к подозреваемому.