Матвей Медведев - В поисках истины Страница 8

— Почему вы их держите за обоями?

— Потому что это заначка.

— Заначка? — воскликнула Людмила. — Но ведь ты этого раньше никогда не делал.

— Не волнуйся, зайка, — обратился к ней Борис. — Просто я хотел сделать тебе сюрприз. Купить что-нибудь в подарок. Ведь скоро Первое мая.

— А теперь, Иван Алексеевич, помогите мне с смотреть вещи в шкафу, — сказала Марченко Лаптеву.

Инспектор открыл шкаф. В нем висели разные носильные вещи: шубка Людмилы, ее демисезонное пальто, плащ-пальто Бориса, темно-синий, на поролоне. Иван Алексеевич опустил руку в карман плаща-пальто, что-то там долго нащупывал, а затем зажал в горсти и вытащил. Марченко еще не видела, что это было. Но она почему-то инстинктивно подумала: вот сейчас Иван Алексеевич откроет кулак, и она увидит перед собой то, что прольет свет на обстоятельства дела.

Так оно и оказалось. Лаптев разжал пальцы, и Нина Федоровна увидела на его большой широкой ладони пуговицы. Они были черные, круглые, плоские. Точно такие, какой была пуговица, которую Марченко нашла в квартире на улице Достоевского.

— Тут еще и квитанция имеется, — проговорил Иван Алексеевич. — От четырнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят второго года. На срочную чистку плаща-пальто. Потому-то пуговки и срезаны. С пуговками, как известно, в химчистку не принимают. Только квитанция почему-то выписана на фамилию Леонидов.

Марченко как молнией осенило:

— Леонидов! А вы — Фридман Борис Леонидович! Нехитрая же, прямо скажем, маскировка. Скажите, для чего вам понадобилось отдавать этот плащ-пальто в чистку? Да еще срочную?

— Чтобы отгладить борта, которые помялись, пока плащ-пальто висело всю зиму в шкафу. Да уж не хотите ли вы сказать, что я причастен к этому убийству? — полушутливо воскликнул Борис, и его лицо чуть-чуть порозовело.

— Здесь только шесть пуговиц, — сказала Нина Федоровна, — а должно быть семь. Где же седьмая?

— Наверное, потерял. А вот когда именно — не скажу. Не знаю. Уже тогда, когда я в ателье срезал их с плащ-пальто, одна пуговица, та, что была на хлястике, отсутствовала. Может быть, я потерял ее в автобусе? Знаете, когда я езжу на работу, в автобусе всегда бывает много народу. Давка, теснота. Долго ли потерять пуговицу!

— Попрошу вас, Борис Леонидович, одеться, — сказала Марченко. — Вы поедете сейчас со мной в прокуратуру.

...Позже, вспоминая об этих пуговицах, Марченко думала: что было бы, если б обыск на месте преступления она провела не столь тщательно? Весьма возможно, что пуговица, которую она тогда нашла, так бы и осталась незамеченной. А не заметить было очень легко.

Ведь не нашел же ее сам преступник, который первым, еще до следователей, вошел в квартиру и, несомненно, тоже искал пуговицу, хотя и не был абсолютно уверен — там ли он ее потерял. А найди он, тогда бы не было самой главной улики. И, кто знает, сколько бы еще пришлось заниматься раскрытием этого дела.

Фридман, однако, ни в чем не сознавался.

— Поглядите на меня — разве я похож на убийцу? — твердил он. — Разве такие бывают убийцы?

— Тем не менее я вас задерживаю, — сказала Марченко. — По подозрению в совершении преступления.

— Не имеете права. Где у вас санкция прокурора на мое задержание?

— Вы плохо знаете законы. Органы дознания и следствия вправе задержать лицо, подозреваемое в совершении преступления, на двадцать четыре часа. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. Статья сто двадцать два. Пункт третий. Основание? Если на подозреваемом или на его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.

Домой Фридман больше не вернулся. Эксперты обнаружили на кромке левого рукава и на правой поле его плаща-пальто следы крови. Кровь оказалась и на его меховой шапке, и на туфлях, и на майке, и даже да волосах.

В ящике с разными инструментами, стоявшем в коридоре квартиры, где жил Фридман, был найден молоток без рукоятки, и на нем также была кровь, правда в ничтожном количестве, — видно, ее тщательно отмывали.

Опрошенная следователем приемщица ателье вспомнила, как выглядел человек, приносивший 14 апреля в срочную чистку мужское темно-синее плащ-пальто, и описание, которое она сделала, совпадало с приметами Бориса Фридмана.

С особенным нетерпением дожидалась Марченко, что скажут следователи по поводу пуговиц. Заключение криминалистов было таково: все пуговицы — и те, что находились срезанными в кармане плащ-пальто, и та, которую следователь подобрала в квартире, где произошло убийство, совершенно одинаковы как по материалу, так и по цвету, по форме, по размерам. Эксперты даже разложили на составные элементы имевшиеся на пуговицах пылевидные наслоения. Почему Марченко придавала столь большое значение пуговицам? Да потому, что они являлись тем самым «немым свидетелем», который с неопровержимой убедительностью подтверждал, что в квартиру на улицу Достоевского приходил именно зять убитой.

Нет, он не мог долго отрицать свою вину. Еще никогда ни один преступник не мог вести психологический поединок со следователем, в руках у которого имеются «железные доказательства» его вины. Победа всегда остается на стороне следователя, пусть это даже не широкоплечий, физически сильный мужчина, каким обычно его представляют неискушенные люди, а такая, как Нина Федоровна Марченко, молодая хрупкая женщина.

Ну, а тот, кто из подозреваемого стал отныне обвиняемым?

Что представлял собой он? Признав свою вину, Борис Фридман подробно рассказал, как он задумал убить тещу и Эдду, как, направляясь утром 13 апреля на работу, положил в портфель молоток и отвертку.

Вечером, по пути домой, он позвонил теще из телефонной будки, сказал, что сейчас к ней придет. Было минут двадцать шестого, когда преступник уже стоял перед дверью квартиры № 26 на улице Достоевского. Теща, перед тем как открыть, спросила: «Кто?» — и только после того, как убедилась, что это зять, впустила его. Не снимая ни шапки, ни плаща-пальто, ни перчаток, Борис прошел вслед за ней на кухню и тут же со всей силой нанес женщине страшный удар по голове молотком, за ним другой, третий. И так же хладнокровно расправился с маленькой девочкой, выбежавшей на шум из комнаты, где она делала уроки.

После этого убийца взломал отверткой шкафы, разбросал вещи, чтобы создалось впечатление, будто в квартире побывал грабитель, искавший ценности. Для пущей убедительности положил на стол два окурка, которые подобрал на улице около телефонной будки, билет на электричку. Пол в коридоре полил хлорофосом, полагая, что это помешает собаке-ищейке взять след. Стрелки будильника перевел на половину девятого. Словом, действовал, как самый опытный рецидивист, — расчетливо, продуманно. После тщательно закрыл наружную дверь на ключи и пошел домой. Он ничего не взял, в квартире, кроме 100 рублей, обнаруженных им в сумочке тещи. Из четырех купюр по 25 рублей одну он разменял, остальные спрятал под обоями.

В тот же вечер он пошел с женой погулять, а заодно купить для хозяйства кремосбивалку. По пути зашел в туалет на углу Невского и Фонтанки и выкинул там ключи. На другой день тщательно почистил ацетоном брюки, а плащ-пальто отдал в химчистку, чтобы уничтожить следы крови. Перчатки бросил в Фонтанку с моста Ломоносова, рукоятку от молотка и отвертку — в Мойку. Портфель, предварительно изорвав, сунул в бак для мусора во дворе НИИ, в котором работал.

Показания преступника записывались на магнитофон. Нину Федоровну, естественно, интересовало, что толкнуло Бориса Фридмана на убийство.

— Желание овладеть имуществом тещи, разбогатеть, — ответил он.

— Разбогатеть? Ведь вы и Людмила работали. Детей у вас нет. Разве вам недостаточно было тех денег, которые вы, молодые специалисты, получали? Их было не так уж мало. Хватало не только на прожиточный минимум, но и на покупку вещей.

— Мне хотелось жить еще лучше. Вы ведь видели мою жену. Она — красивая, к тому же избалованная. Она всегда стремилась хорошо одеваться. Ей нужно было много вещей. А это требует больших затрат.

— Значит, все дело в вашей жене?

— Да! И, если хотите знать, это она подбивала меня на убийство своей матери и сестры.

И торопливо, словно боясь, что ему не поверят, Борис Фридман качал выкладывать факты, компрометирующие его жену. То она взяла у себя на работе вазу, думая, что она фарфоровая, дорогая, в то время как на самом деле оказалась обыкновенным фаянсом, то якобы украла у своей подруги туфли. Он «топил» Людмилу, свою «зайку», пытаясь представить ее соучастницей преступления. Однако сделать это ему не удалось.

Людмиле дали прослушать магнитофонную ленту с записанными на ней показаниями мужа, и она без особого труда опровергла все его измышления. Им устроили очную ставку, и, встретившись лицом к лицу с женой, преступник не выдержал. Опустив глаза, теребя пуговицы нервно вздрагивающими пальцами, он признался: все, что говорил о жене, о том, что будто бы она знала об убийстве, готовила его вместе с ним, — ложь.