Юрий Кунов - Спроси у реки Страница 8

– Ну, да.

– Жена была дома?

– Раиса? Была дома. Где ей еще быть?

– Вы в тот вечер с ней поссорились, наверное? Да?

Квасов несколько раз громко шмыгнул носом.

– Она первая начала.

– И…

– Я ей ответил.

– Как? Вербально?

– Чего? Как обычно ответил. Послал… на три буквы.

– То есть в суд?

– В какой суд? – непонимающе уставился на Посохина Квасов. – Матом я ее послал.

Посохин подался назад. Спинка офисного кресла под весом его крепкого торса противно заскрипела.

– Ладно, общенародные шутки в сторону. Идем дальше.

– Дальше я пошел спать, – потупил голову Квасов.

– Куда?

– В дом. Куда еще?

– А где вы до этого с женой находились?

– Во времянке.

– Она не сказала тебе, что собирается куда-либо пойти?

– Нет. Только обзывалась. Это у нее хорошо получается.

Квасов говорил ровным тоном, глядя на пустой стакан и лишь время от времени тяжело вздыхал.

– Ты проспал весь вечер?

– Сначала я смотрел телевизор. Спать лег часов около двенадцати.

– По телевизору что показывали?

– Кино какое-то. Комедию.

– Название помнишь?

– Что-то американское. С неграми. Дурь несусветная. Мне не понравилось.

– Этот фильмец по какому каналу шел?

На некоторое время Квасов задумался.

– Не помню, – мотнул он головой и тотчас скривился.

– А жена где в это время была?

– Не знаю. В тот вечер я ее больше не видел. И потом не видел.

– Я понял. А ночью ты вставал? Водички попить, например? Пописать?

– Компот пил.

– Во сколько это было?

Квасов снова шмыгнул носом и потер грязной пятерней лоб.

– Не знаю. Я на часы не смотрел.

– Жены дома не было?

– Я не обратил внимания. Летом она обычно спит во времянке.

– Так. Не обратил внимания. А утром?

– А утром я заметил, что на веревке нет ее купальника. Она летом вечером почти всегда ходит на пляж, а мокрый купальник после этого вешает во дворе на веревку. И полотенца ее банного тоже не было.

– И ты сразу понял, что жены нет дома?

– Нет, я сначала все осмотрел. Времянку, баню. Гараж еще. Душ. Все облазил. В погреб даже спустился. Подумал, может она туда грохнулась. Женщина она упитанная. Объемы, габариты и все такое… Могла оступиться.

– Во сколько ты утром проснулся, помнишь?

– Часов в шесть. Я так думаю.

– Кровать, на которой обычно жена спала, была разобрана?

– Нет.

– Точно? Не ошибаешься.

– Нет, говорю вам. Она, по-моему, на ней и не спала в ту ночь. Кровать была застлана покрывалом.

– Во сколько жена обычно вставала по утрам?

– Во сколько вставала? Ну, в неторговые дни часов в девять. Иногда немного позже.

– А в те дни, когда вы торговали?

– В пять, если надо было ехать в Битюгово или в Новолиганьск. Если торговали у нас, то в шесть. Когда ездили за товаром, бывало по-разному.

– Не заметил где-нибудь от нее записки в тот день? Я имею в виду 31 мая. Или ты записку позже нашел?

– Не было никакой записки. Я же не слепой. Увидел бы рано или поздно, наверное.

Посохин взял стакан, из которого пил Квасов, повертел его в руке и, налив из чайника немного воды, пополоскал. Воду он выплеснул через открытое окно на газон.

– Не вспомнишь в чем твоя жена, ну, в какой одежде в тот день пошла на пляж?

Квасов сделал глотательное движение.

– В тот день не знаю. А обычно она ходила в махровом коротком таком халате, чтобы ляжки были видны как можно больше. Она их еще с молодости любила показывать, да и сиськи тоже. Красивая была. Потом так и не отвыкла. У нее два халата пляжных было. Один белый, а другой голубой.

– В понедельник какого цвета халат она надела? – спросил Посохин. Наполнив стакан на треть водой, он сделал несколько глотков, а остатки снова выплеснул за окно.

– Не знаю. Я же говорю, что не видел, в чем она пошла. Надо посмотреть какой дома остался.

– А что за обувь на ней могла быть?

– Босоножки белые. С тонкими такими ремешками.

– Не сланцы?

– Она в итальянских босоножках всегда на пляж ходила. Любила понты всякие.

– Брала она с собой обычно часы или телефон на пляж? Может еще что-нибудь? Сумку, там?

– Телефон брала, но она его почти всегда выключала, когда на пляж шла. Включала только, когда назад возвращалась. Часы не брала. Ключи еще от калитки и от дома брала. У нее на связке все домашние ключи висели. А, на ней еще очки солнечные могли быть.

– Серьги она постоянно носила? У нее уши проколоты, но сережек на ней не было, когда мы ее нашли.

– Она, когда шла купаться, сережки всегда снимала. Дома, скорее всего, лежат. Надо посмотреть. Она как-то купалась, давно уже, и сережку одну потеряла. Золотую. После этого стала их снимать, если на пляж собиралась идти.

– Кошелек брала?

– Зачем? Что у нас на пляже можно покупать? У нас не курорт. Я ее кошелек на следующий день на веранде на столе нашел.

– Когда? Время.

– Утром. – Квасов немного помолчал. – А, нет! Получается тогда, не на следующий день, а в среду, первого числа. Во вторник мне не до этого было.

– Твоя жена его всегда на веранде оставляла, если шла на пляж?

– Не знаю, где она его оставляла. Но в ту среду я его на веранде нашел.

– Деньги в кошельке были?

– Были. На глаз девять тысяч с копейками. Точно не скажу. Я все не пересчитывал.

О деньгах Квасов говорил, как и обо всем остальном, с полнейшим равнодушием. Может причина крылась в его тяжелом самочувствии? Но выглядело все очень естественно. Посохин не ощущал никакого наигрыша.

– Она в сумку или в пакет все складывала, когда на пляж шла? Телефон, ключи…

– Нет. В халате карманы были. Два больших по бокам.

– У нее какой телефон был? Марка.

– «Нокиа».

– Модель?

– Не знаю. Говорила, что он почти тысячу баксов стоит. Большой такой, в алюминиевом корпусе.

– Ладно, Николай. Не буду скрывать, следователь склонен считать гибель твоей жены несчастным случаем. Повезло тебе, что этим делом Александр Петрович занимается. Человек он гуманный. Будешь сегодня спать в собственной постели.

– Спасибо, – безучастно поблагодарил Квасов.

– Не мне спасибо. Я пока еще над этим делом размышляю. Да и Карельский, между прочим, в твою невиновность до конца не уверовал. Человек он, конечно, добрый, но не лох. Хватка у него бульдожья.

– Дочка моя не приехала? – Николай второй раз за время допроса поднял глаза на майора. – Вы ей позвонили насчет матери? У меня в телефоне номер ее забит был. – Квасов стал ощупывать карманы. – Башка совсем никакая… Не помню…

– Успокойся. О смерти матери мы ей сообщили. Пока не приехала. Но, наверное, уже скоро будет. Телефон свой и ключи возьмешь на выходе у дежурного. Кстати, у жены в понедельник ты на ладонях не заметил никаких порезов?

– Нет. А что?

– И ладони у нее не были перебинтованы или пластырем заклеены?

– Нет, ничего такого не было. Я запомнил бы.

– Все, дуй домой, господин Квасов. Если надо будет, следователь тебя вызовет. Напоследок еще один вопрос. Можно?

– Ну?

– Твоя жена завещания не оставляла?

– …Не знаю. Зачем ей? Она не болела, так уж, чтобы совсем. Не, не думаю. Зачем ей?

– А ты позвони в нотариальную контору. Возьми трубку. – Посохин подвинул телефонный аппарат на край стола. – Номер я сам наберу.

– А что говорить?

Квасов поднял трубку и теперь держал ее так, словно хотел ударить ею майора по голове.

Посохин по памяти набрал пять цифр. Нажимая кнопки, он то и дело поглядывал на Николая. Доверия к нему майор не испытывал.

– Представься и скажи, что звонишь им в связи со смертью жены. Ну, чего сидишь?

Квасов приложил трубку к уху.

– Алло, это Квасов Николай вас беспокоит. У меня жена на днях тут утонула,

и в полиции мне сказали, что она могла написать завещание. Не посмотрите? Кто сказал? Посохин… Да, Павел Петрович. Я у него сейчас на допросе по случаю гибели жены.

Выслушав ответ, Квасов с растерянным видом протянул трубку майору.

– Есть завещание. Я и не знал.

– Самое время, Николай, выпить нам с тобой чайку с лимончиком. Присаживайся.

Майор взял у Квасова трубку.

– Алло, Юлий Маркович? Это Посохин. Спасибо за помощь!

Глава 9

Утром во вторник Валентина Васильевна снова пошла на пляж, чтобы как следует осмотреть то место, где, по словам Алексея Смазнева, тридцатого мая выпивали Карманов, Табанин, некто третий и, вероятно, не без удовольствия примкнувшая к ним Раиса Квасова.

По дороге к реке Рыбакова встретила старушку, которая пасла около дюжины коз на прибрежном лугу. Благообразная пастушка и ее ухоженное белоснежное стадо на фоне изумрудной травы смотрелись и живописно, и в тоже время несколько комично. Валентине Васильевне непроизвольно пришли на память картины Ивана Генералича.

– Маркиза, Розочка! Не разбредайтесь, девочки! – то и дело приговаривала старушка. – Эммануэль, сейчас получишь по попе! Хочешь по попе, плохая девчонка?