Пробуждение в «Эмпти Фридж». Сборник рассказов - Денис Игоревич Воронцов Страница 8

— Нет. — Взгляд невольно цепляется за царапины на столе. Благо есть за что зацепиться, думаю. Хотя от этих проверок все равно толку нет. — Так что это за пилюли?

— Нейролептики. — Вспышка молнии словно появляется от того, что он струшивает пепел. — А вы перестали видеть сны наяву?

— Я как раз пытаюсь это понять.

— Значит, уже не все так гладко. — Он встает и подходит к полке с книгами, берет одну, и мне почему-то кажется, что я знаю, какую именно. — Вы читали «Нереальность» Дика Эмильсона?

Нет, не то. Но Дик Эмильсон — писатель? что за чушь?

— Я думал, это художник.

— Это психиатр. — Крис кладет книгу передо мной, на обложке красуется сиреневый череп с цветами. — Он долгое время изучал дереализацию, и в своей книге описывает клинический случай вроде вашего.

Кажется, я вижу ее впервые, но судя по всему это не так.

— И что же он говорит?

Я открываю книгу и пытаюсь найти, кто отвечал за художественное оформление обложки — не Пьер ли Шарло? Крис облокачивается о подоконник, делает затяжку:

— После комы пациент целиком выздоровел.

V

Какие бы странные вещи из реальности не вплетались в мои сны — от черепа с обложки до целого сюжета картины «Смерть Дакоты» — сейчас я точно не сплю. Все стало логичным и последовательным с того самого момента, как я очнулся в больнице после аварии. Дереализация перестала будоражить мой ум, хотя привычка делать проверки на реальность еще осталась. Одну из таких проверок я провел сразу после звонка Мэри, всматриваясь в потертости корешков книг и думая, что пора отделаться от этой дурацкой навязчивой идеи.

Она позвонила с утра и, казалось, была искренней. Не могу сказать, что я по одному только голосу в трубке сумел бы различить притворство и настоящие чувства, но что-то в этом было: едва не сквозь плач она убеждала встретиться, а сегодня как раз день нашей годовщины. И уж конечно в глубине души я желал этого. Мы договорились пересечься вечером в нашем любимом кафе под названием «Эмпти Фридж», как в старые добрые времена. А там недалеко и до того, чтобы вернуть все на круги своя.

Почти сразу после Мэри мне позвонил Генри и предложил работу. Не знаю, насколько разумно с его стороны обращаться к психопату вроде меня, но его не смутило даже отсутствие медицинского образования в списке моих достижений. Все необходимые знания можно наверстать непосредственно на рабочем месте, а вопрос с документами лишь вопрос денег — таковы были его слова. Во время нашего разговора я впервые подавил в себе желание искать признаки того, что нахожусь во сне. Иду на поправку.

Вечером кафе переполнено, чего и следовало ожидать. Вешаю у входа пальто и сажусь за столик, почти в центре ярко освещенного зала. Сквозь звон тарелок и шум голосов слышу мотивы «Мунлайт Драйв». Закрываю глаза и переношусь из разноцветного помещения в мрачный замок, покрытый паутиной и обставленный тусклыми свечами. Если и существует на свете магия, то в песнях Дорз заключена сильнейшая магия Вуду.

— Привет, — открываю глаза и вижу напротив себя Мэри, с буклетом меню в руках.

И она безупречна.

Раньше я не замечал этого. Раньше все было по-другому. Глядя на нее я видел лишь фальшивый абстрактный образ в своей голове. Я не видел крохотного шрама на пальце, который она пытается спрятать под кольцом. Не видел ребристости ногтей. Не видел тонких капилляров в уголках ее глаз, мельчайших морщинок, крохотных штришков косметики. Теперь я смотрю на нее как на картину художника-гиперреалиста, скрупулезно отразившего все детали, чтобы подчеркнуть несовершенство реального мира. И в этом несовершенстве она безупречна. Как и все вокруг — во всей своей сложности и завершенности… Как если бы это был не сон.

Рука сама хватает вилку, и в следующее мгновение она уже торчит из шеи моей жены, выпуская алые струи крови. Или лучше сказать — охристой краски, которая штрихами абстракциониста заливает белую скатерть, кресло, шахматную плитку под ногами… Мэри с хрипом хватается за шею и падает на пол. Зал с ужасом замирает, после чего раздаются женские крики и растерянные голоса. Я откидываюсь на спинку кресла и понимаю, что наконец-то в этой затянувшейся фальшивке реальности сделал хоть что-то настоящее. Теперь осталось лишь ждать пробуждения и надеяться, что оно будет не ложным.

Разумеется, я сразу распознал подделку. Но не по штрихам, кракелюрам или слоям краски, а по контексту: так не бывает, чтобы в один день вернулась жена и тут же появилась новая работа. И уж конечно реальность слишком тривиальна и предсказуема, чтобы я смог посреди кафешки убить Мэри. Вот он, последний аргумент в пользу того, что я сейчас сплю.

Безумие крепчает, и спустя полминуты я уже сижу под дулом пистолета. Кажется, этот тип с зализанными волосами кричит что-то вроде: «Только тронься с места! Ты у меня под прицелом, гнида!», но это не точно. В любом случае, мне все равно. Мое пробуждение произойдет раньше, чем он успеет нажать на свой искусственный спусковой крючок. И пусть хоть задохнется потом от ненависти к себе, когда сюжет поменяется и меня не станет.

Впрочем, почему бы мне не приблизить переход в реальность? Стиляга сам в жизни не сделает этого, полиция тоже, пока я безоружен. Нужно брать инициативу в свои руки. Одно ловкое движение, и пистолет уже у меня. Все, кто на расстоянии шага, ахают и пятятся назад. Но я не собираюсь шмалить по сторонам в десятки собственных ипостасей. Зачем поедать пешек, если есть король?

Мэри давно заждалась в другом сне. Надеюсь, там сюжет получше. Я иду.

Свидание со Смертью

Смерть должна быть непременно женского рода, по причине всеобъемлющей своей жестокости или — если угодно — непреходящей символики лона, земли, как дополнение и развитие, с иной стороны, принципа жизни, плодородия, материнской почвы и так далее.

Патрик Зюскинд. «Контрабас»