Мария Брикер - Венок кентавра Страница 9

Скрипнула дверь подсобки, и появился Юлиан без картины. Выглядел художник подавленно и воинственно одновременно.

– В общем, я понял, что мои картины вам до лампады. Вы и на открытии вернисажа особого интереса к ним не проявляли. Я не в обиде. Я не рубль, чтобы всем нравиться. Так что вам от меня надо? – резко спросил он. Слова Юлиана эхом отозвались в помещении.

– Я хочу предложить вам роль, – сказал Варламов.

– Роль? – растерянно переспросил Юлиан, черты лица его сразу смягчились, глаза засияли. Он с трудом сдерживал радость. Варламову даже жаль стало разочаровывать пацана, страстно мечтающего о великой славе и признании.

– Роль в моем частном спектакле, – уточнил Варламов. – Это своего рода реалити-шоу, где все участники играют себя, но по написанному сценарию.

– А кого я там буду изображать? – все еще пребывал в иллюзиях художник.

– Юлиана Дербеша. Вы будете играть себя.

– Как это? Вы про меня, что ли, спектакль ставить собираетесь? Про мое творчество? – уточнил Юлиан, сияя в предвкушении славы. Варламов усмехнулся: амбиции у художника были непомерные.

– Спектакль будет про клуб самоубийц, и вам там отведена одна из главных ролей.

Дербеш побледнел, в глазах его появился такой ужас, что Варламов в очередной раз удивился.

Свет в зале погас.

– Наше время истекло, – хрипло сказал художник. – Глашка свет вырубила, паскуда. Сколько раз говорил, чтобы дожидалась ухода последнего посетителя! Короче, нам дали ясно понять, чтобы мы выметались отсюда. Пойдемте ко мне в мастерскую, она отсюда в пяти минутах ходьбы. Там договорим, – предложил Юлиан, и звук его шагов эхом отозвался в зале. Варламов пошел на звук.

Мастерская художника располагалась в пятиэтажном доме дореволюционной постройки. Особнячок был не отреставрирован.

– Извините, лифта нет и света тоже. Здесь никто не живет, – сказал Юлиан, поднимаясь на верхний этаж по лестнице. Варламов это чувствовал – из дома словно жизнь ушла. – Все помещения в нежилой фонд перевели, жильцов расселили. Мне под мастерскую местечко удалось пробить в мансарде. Очень повезло. Меня этот дом вдохновляет своим опустошением. С ужасом жду, когда здесь капремонт начнут делать – банк один помещение к рукам прибрал. Я уповаю на кризис. Не хочу, чтобы ауру старины под штукатурку зашпаклевали.

Юлиан поднялся на последний этаж, открыл дверь и пригласил Варламова войти. В помещении пахло краской и растворителем, как и полагается. Юлиан включил свет в прихожей. Мастерская выглядела, как апартаменты в стиле лофт: высокие потолки с балками, неоштукатуренные стены, каменная кладка. Вытянутые окна были завешаны легкой полупрозрачной тканью. На стенах висели картины Юлиана. В центре мастерской стоял вовсе не мольберт, а огромная двуспальная кровать с пурпурным шелковым балдахином. Сбоку у стены была лестница, которая вела на второй уровень мастерской. Вероятно, там и работал художник.

– Я здесь иногда ночую, – смущенно объяснил Юлиан. – Может, в кухне поговорим? Проходите, я сейчас.

Дербеш показал на узкий коридор, завешанный бархатной шторой. Сам он поднялся по лестнице на второй этаж.

Коридор привел Ивана Аркадьевича в просторное помещение, отдаленно напоминающее кухню. Плита, стол, раковина, стеллажи с красками и прочими инструментами художника. Раковина была наполнена грязной посудой. Варламов выдвинул из-под стола колченогую табуретку и сел. Мастерская навеяла ностальгические воспоминания о детстве: когда-то с мамой и бабушкой он жил в таком же доме, в коммуналке на Шаболовке и катался на велике по длинному, выкрашенному красно-коричневой краской коридору. И пахло здесь по-особенному: историей. Воспоминания унесли режиссера так далеко, что он не заметил, как в кухню вошел Юлиан.

– Чай будете? – спросил художник. Варламов кивнул. Дербеш налил в алюминиевый чайник воды из крана, поставил на огонь, сполоснул две чашки и сел на табуретку напротив Ивана Аркадьевича. – Я хочу оставить здесь все так, как есть. Дух прошлого сохранить. Слушайте, ну я не понял, что от меня требуется?

Юлиан театрально тряхнул длинными волосами и зачесал их пятерней назад, стараясь произвести на Варламова благоприятное впечатление.

– Девушку одну надо спасти от беды, – честно признался режиссер. – Она планирует совершить самоубийство. Вы можете ей в этом помешать.

– Почему я? – разминая руки, спросил Юлиан. Судя по выражению лица, он немного растерялся, но старался держать марку.

– Потому что девушка – ваша горячая поклонница. Вы для нее авторитет.

– Фанатка, значит. Ну, я понял. – Юлиан резко поднялся. – Знаете что… Не буду я никому сопли вытирать и изображать из себя влюбленного. Меня эти дуры безмозглые уже заколебали. Покоя от них нет. То на мобилу трезвонят, то караулят у подъезда, то письма тупые пишут. Хочет удавиться из-за меня – флаг в руки!

– Это не простая фанатка. Эта девочка – дочь Василисы Берн. Покончить с жизнью она не из-за вас хочет – из-за своей матери. Устала жить в ее тени. Впрочем, уговаривать я вас не буду. Дело ваше. – Варламов поднялся и направился к выходу.

– Стойте! – крикнул Дербеш. Иван Аркадьевич обернулся. – Надо же… Я не знал, что Алиска в меня влюблена. Она всегда вела себя со мной очень скромно. Ну ладно… Я согласен, – хмуро сказал Юлиан. – Хотите, чтобы я отговорил ее от самоубийства?

– Ни в коем случае. Напротив! Я хочу, чтобы вы поддержали ее выбор и подсказали самый лучший вариант ухода на тот свет.

Лицо Юлиана вытянулось, но глаза заблестели как-то нехорошо. Варламов вернулся и снова сел на табуретку.

– Чайник кипит, – насмешливо сказал режиссер, глядя в потемневшие глаза художника. Юлиан вздрогнул и потянулся к выключателю.

С Василисой Берн Варламов встретился в том же кафе, где они пили глинтвейн. Здесь по-прежнему пахло гвоздикой, но камин не горел, и в помещении было зябко.

Госпожа Берн стянула со спинки стула клетчатый пушистый плед и укрыла им плечи. Ее слегка трясло, но вовсе не от прохлады помещения.

– Вы в своем уме, Варламов? – резко спросила Василиса. – Как это – я должна выбрать для своей дочери способ самоубийства?

– Василиса, милая, успокойтесь и попытайтесь вникнуть в мои слова. Я внимательно изучил дневник вашей дочери. Она это сделает полюбому. Алиса – скрытая самоубийца, не проявляет никаких внешних признаков того, что собирается уйти. Среди таких людей самый большой процент тех, кто доводит дело до конца. По записям в дневнике я понял, что ее со-знание сузилось. Это верный признак. Она видит мир в черно-белых тонах, как в объектив камеры, и живет только тем, что скоро уйдет. У нее в голове либо все, либо ничего, стать звездой или умереть. Алиса совместила эти понятия – она собирается умереть, чтобы обыграть вас. Если мы для нее праздник организуем, ваша Алиса только счастлива будет, что зрителей полно. Так вот, наша задача – помочь Алисе сделать это так, чтобы мы после смогли ее откачать. Она должна понять, что такое смерть, и испугаться. По-настоящему испугаться. Сейчас девочка представляет смерть, как нечто романтическое. Мечтает о том, что все будут рыдать над ее гробом, а она будет лежать вся из себя красивая, в цветах. Как у любого самоубийцы, у Алисы настолько сужено сознание, что она не понимает, что ждет ее за чертой, после того, как она покончит с собой, фигурально выражаясь. Я организую для нее спектакль, чтобы наглядно показать, что ее ждет после смерти.

– Господи, я вас боюсь, Варламов, – прошептала Василиса и закрыла ладонью рот.

– Вам следует бояться не меня, а того, что ваша девочка осуществит задуманное. Представьте себе на минутку, что мы разыграем перед ней спектакль, который планировали вы: знаки внимания, восхищение, обожание со стороны поклонников. Представили? А теперь вообразите, что почувствует ваша дочь, когда упадет занавес? Мы же не можем ежедневно ей спектакли крутить… Вашей девочке станет еще хуже.

Варламов закурил сигарету. Василиса тоже потянулась к своему портсигару, трясущейся рукой вытащила тонкую сигаретку с золотым фильтром.

– Наверное, это была не лучшая моя идея… Но… Вы понимаете, к чему меня подстрекаете?! – воскликнула она, безуспешно пытаясь закурить. Варламов протянул ей свою зажигалку. Василиса прикурила и выдула дым режиссеру в лицо. – Я Алиску пытаюсь уберечь от рокового шага. А вы меня просите, чтобы я способы придумывала. Ну ладно, допустим… Допустим… Пусть так. Господи, я не знаю! – Василиса вознесла глаза к потолку. – Я не знаю, как это делается!

– Думайте! Это ваша дочь, а не моя.

Василиса сделала еще одну глубокую затяжку, закашлялась и потушила сигарету в пепельнице.

– Таблетки? – робко предложила она.

– Неплохо с точки зрения безопасности, но неэффективно с точки зрения встречи со смертью. Алиса должна дойти до критической точки страха и вернуться обратно. А таблетки – что? Выпил – и уснул. Откачали – проснулся. Не страшно. С другой стороны, возможна рвота. Алиса очнется в довольно непрезентабельном виде. Надо подумать. Вариант не безнадежен, но давайте все-таки обсудим и другие способы.