Анна и Сергей Литвиновы - Я тебя никогда не забуду Страница 9

Впоследствии, к сожалению, местный участковый ценность показаний моего единственного свидетеля поставил под сомнение. Махнул рукой пренебрежительно:

– А, Варвара Федоровна!.. Она у нас известная… – и сделав выразительную паузу, покрутил рукой в воздухе в районе собственного виска.

– Известная – кто?

– Рассказчица. Мастер разговорного жанра. Она, знаете ли, даже на учете в психдиспансере состоит. И в дурдоме два раза лежала.

– В дурдоме? А что она натворила?

– Письма пишет. Болезненные фантазии у нее. Бредовые идеи по переустройству общества. Критикует все подряд. И пишет, и пишет. Сначала просто в политбюро писала, потом – лично товарищу Андропову, а теперь уже и до президента Рейгана добралась…

Я не стал спорить с лейтенантом, что от критики существующих порядков до галлюцинации в виде двух фигур, перелезающих через забор, – дистанция огромного размера. Впрочем, я не настолько разбираюсь в психиатрии…

Потом мы с ним занялись личностью хозяйки сгоревшей дачи. Формально дом и садовый участок принадлежали вдове генерала Марусенко (иным, менее высокородным гражданам, владеть землей столь близко от Москвы не полагалось). Я поговорил по телефону с генеральшей и понял, что для нее, в силу преклонного возраста, дом в Травяном – все равно что поворот сибирских рек – абсолютно неинтересен. Судя по всему, из многообразия вещей, что существуют в мире, для нее имеют значение лишь те, что связаны с собственным висящим на ниточке здоровьем: показатели сахара, белка, гемоглобина, лейкоцитов и прочее. Генеральша в доме в Травяном в последние лет десять даже не появлялась, и фактически им безраздельно владела ее невестка – тоже вдовая. Муж невестки (и, соответственно, сын генерала и генеральши) скоропостижно скончался пару лет назад.

Фактическую владелицу дачи звали Порядиной Полиной Ивановной.

…Вот эту самую пострадавшую Порядину я и вызвал сегодня на двенадцать в управление.

Она вошла – потухшая, скорбная, с губами в ниточку. По-моему, даже чуточку переигрывает. И не разберешь, где кончается ее истинное переживание из-за материальной утраты, а где начинается работа на публику. Бывает, даже свежеиспеченные вдовы выглядят куда менее трагично, чем она, – я сам видывал.

Порядина хмуро на меня посмотрела, недобро. Подозрительно. Словно я тоже замешан в поджоге ее дачи.

После короткого сна без постельного белья (и в белье нательном, как в анекдоте) я чувствовал некую неуютность в организме. Словно все тело отсидел – включая голову. И сразу для себя решил: нет у меня сил переламывать негативное отношение потерпевшей к расследованию (каковое налицо) и располагать ее к себе. Сразу видно: мы с нею все равно не подружимся. Значит, надо выудить из нее столько информации, сколько получится, да и отправить восвояси. И я начал задавать стандартные вопросы.

– Дача была застрахована?

– Нет.

– Хранились ли в доме ценности?

– Вы что имеете в виду?

– То и имею! – рявкнул я. – Ценности, они и есть ценности! Золото, бриллианты? Деньги? Электроника импортная?

– Нет, ничего такого…

– А что «такое» имелось?

– Да как сказать? Я не знаю…

В ее глазах вдруг полыхнул страх. Словно она держала на даче что-то ужасно недозволенное и теперь страшится, как бы сей факт не всплыл.

– Что у вас там было? – нажал я.

Но она уже овладела собой и стала мой вопрос забалтывать:

– Да много чего! Ковры… Паласы…Телевизор… Плитка электрическая… Посуда… Люстры… В подполе – продукты, я картошки десять мешков заложила, капусты бочонок заквасила, тридцать баллонов трехлитровых одной клубники завертела, а еще смородины…

– Ясно! – прервал я Порядину на полуслове и отмел рукой ее продовольственную программу. – Не нужна никому ваша смородина. Я спрашиваю о действительно ценном. И важном. Что было в доме?

И снова отсвет страха в глазах.

– Нет, ничего важного, – торопливо и четко, как юный пионер, ответила Порядина.

«Что-то у нее там было, – понял я. – Но что? Тайник с драгоценностями? Иконы? Ордена свекра-генерала? И сначала похитили это, а потом, заметая следы, дом подожгли? Значит, кто-то их на ценности навел? Или – произошла случайность? Дом обокрали тамошние бичи, а потом его просто спалили? Ох, не верю я в случайности… Но все равно эта потерпевшая правды мне, похоже, никогда не расскажет… Придется узнавать окольными путями…»

И я перевел разговор:

– У вас в доме гости бывали? Подруги? Родственники? Может быть, мужчины?

– Вы, что же, их теперь подозревать будете? – ощетинилась женщина.

– А почему бы нет?

– Это исключено, – категорично отмела дама, и я понял, что продолжать разговор в данном направлении бесперспективно: все равно ничего не скажет, ничьих фамилий не назовет.

– А как у вас с соседями по участку? – спросил я. – Хорошие отношения?

Губы у нее опять вытянулись в злую ниточку.

– Нормальные.

– Нормальные – это не ответ! – снова рявкнул я. – Это у СССР с Америкой отношения то «нормальные», то «нормализуются». А с соседями они могут быть дружескими, ровными, нейтральными, неприязненными… Итак? Какие отношения? Мог кто-то из соседей вашу дачу сжечь?

– А мне откуда знать? Вы следователь – вам видней.

– Я, во-первых, не следователь, а опер, и беседа наша с вами не под протокол идет, а, как я вас и предупредил, неофициально… А во-вторых: с ваших слов я могу понять, что вы не исключаете, что вашу дачу сожгли соседи, так? Кого конкретно вы подозреваете?

Она заюлила:

– Ой, ну что вы, соседи у меня нормальные: и Семен Сергеич, генерал в отставке, и супруга его, Аглая, мы иной раз и посабачимся, и покричим – а потом чай вместе пьем, в лото играем… А поджечь? Не-ет, они б не стали!.. Да они бы первые тогда пострадали: их-то дом от моего совсем рядом, того гляди вспыхнет… Странно еще, как у них-то не загорелось…

«То есть, – перевел я для себя последние слова Порядиной, – ты-то, злыдня, конечно, мечтала бы, чтобы и соседский дом сгорел… Н-да, не хотел бы я с такой мегерой дачами соседствовать… Впрочем, у меня дачи нет и не предвидится пока – не дослужился».

– Значит, соседей в качестве возможных поджигателей мы исключаем?

Она еще поколебалась немного – очень, видно, хотелось ей попортить кровь и генералу в отставке, и жене его Аглае, чтоб я к ним пришел и выспрашивал, и подозревал, но рассудительность взяла вверх, и дама скорбно ответствовала:

– Да, их надо исключить.

– А кто с вами с других сторон соседствует?

– А, – Порядина пренебрежительно взмахнула рукой, – мы до них не касаемся. Их и не бывает почти. Дома заколоченные стоят.

– Кого еще вы подозреваете в поджоге? Может, недруги ваши какие? Завистники?

Она нахмурилась, пожевала губами, подумала – видно, в ее жизни хватало недругов, недоброжелателей, завистников. Мне показалось, что мысленно она перебрала их если не всех, то многих, потому что пауза затянулась. Наконец она выдавила – словно оказывала своим знакомцам и мне заодно одолжение:

– Дом поджечь никто из них не мог.

– А кто тогда мог? Вы-то сами на кого думаете?

– Известно кто! – ответила женщина с уверенностью. – Бичи местные. Забрались, напакостничали, украли, что смогли унести, а потом дом подпалили.

– Возможно, – кивнул я.

Возможно-то возможно, однако у местных бичей нет электрических фонариков.

И на машинах они не ездят…

Если, конечно, не ошиблась моя единственная свидетельница, пациентка психдиспансера Варвара Федоровна.

– Давайте пропуск, я подпишу.

Порядина выкатилась из кабинета, и я подумал – то единственная зацепка (и одновременно самая перспективная версия): что-то у нее на даче ценное все-таки хранилось. Или преступники думали, что хранится. Иначе они бы не рыскали там среди ночи с фонариками. (А насчет рыскать, как и по поводу фонариков, я склонен был верить престарелой свидетельнице – пусть даже она страдает бредом реформаторства). Вот только хотелось мне для начала узнать – что искали. А потом: как узнали, что надо искать? И что это было? И кто это был?

Что ж, получается, что по поджогу в Травяном мне предстоит тягомотная, кропотливая работа: опрашивать знакомых, друзей, соседей. И первыми – отставного генерала Семена Сергеича и жену его Аглаю…

А пока… Пока я мысленно отложил дело о поджоге, постарался выбросить его из головы и переключиться на вчерашнее марьяжное ограбление в Люберцах.

Позвонил в токсикологическое отделение Института скорой и неотложной помощи. Лечащий врач гражданина Степанцова оказался на месте. Я представился и спросил, как дела у пациента.

– Состояние средней тяжести, но он пришел в себя, – доложил эскулап, что-то дожевывая.

– Я могу его допросить?

– Если только недолго…