Гарри Зурабян - Джума Страница 9

- Он был против вашего участия в исследованиях проекта "Barrier"?

Рубецкой тяжело вздохнул, отведя взгляд.

Только сейчас Чарльз обратил внимание, как устал этот молодой ученый, отмеченный внутренней, глубокой красотой. И неожиданно для себя проникся к нему пониманием и состраданием. Это был момент истины! Стоун молча смотрел на осунувшиеся черты лица, в печальные глаза и проступившую под ними, после стольких дней нечеловеческого напряжения и бессонных ночей, синеву.

"Последний из рода Рубецких и единственный из выживших в лаборатории. Почти не жил, а смерть все время рядом. Может, Бог хранит его? Или мы просто часто пытаемся возложить на Бога ответственность за свои решения поступки? Мол, так суждено было Богом... Серж не готов к выполнению предстоящей миссии. Если с ним что-то случится, я до конца жизни буду нести этот крест. Имеем ли мы право вторгаться в его судьбу?.." - мучительно размышлял он и внутренне содрогнулся, услышав прозвучавшие в тишине слова Рубецкого.

- Вы правы, Чарльз, дед был против моего решения работать здесь, но сказал, что только Бог имеет право вторгаться в судьбу человека.

А Стоун, повинуясь какому-то злому противоречию, яростно себя ненавидя и презирая, проговорил:

- Серж, я пришел вас предупредить. В Оттаве два часа назад принято решение об эвакуации персонала и временной консервации "Barrier-2". Больные будут перевезены в специально оборудованные для них палаты в госпитале нашей военной базы "Кедр". Там уже проводят необходимые противоэпидемиологические и карантинные мероприятия. Вам же... - он сделал паузу, словно ему вдруг стало не хватать воздуха, - ...вам, Серж, предстоит завтра, вернее, уже сегодня, - поправился он, - прибыть в Оттаву. Вы полетите туда со мной.

- Значит, все-таки меня в чем-то подозревают, - побледнев, упавшим голосом проговорил Рубецкой. - Но почему, Чарльз?!

- Вас никто и ни в чем не подозревает. Простите, Серж, но большего я сказать вам не уполномочен. К сожалению, - грустно добавил он...

Начало 1989 года. Канада, Квебек.

Он стоял неподвижно, закрыв глаза и прислонившись спиной к гладкому стволу березы, запрокинув голову и подставив лицо яркому, зимнему солнцу . Легкий ветер шевелил густые светло-русые волосы.

" Дед, ты всю жизнь мечтал туда съездить. Когда я вернусь, первым делом приду к тебе и расскажу о России. Не будет никого, только мы трое ты, Маруся и я..."

Невдалеке возвышался величественный дом, в архитектуре которого без труда угадывались признаки итальянского зодчества, характерные для эпохи преобразований Петра Великого в России. Рядом с парадным входом стояла машина, в которой сидели двое. Один из них, расположившийся на переднем сидении, - полноватый, седой, с грустными глазами человека, много повидавшего в этой жизни и оттого умеющего многое в ней прощать, время от времени поглядывал на сверкавшие на запястье дорогие часы.

- Не нервничайте, Ричард, - улыбнувшись, проговорил тот, кто сидел за рулем. - Его вылет из Дорваля в четырнадцать сорок. Мы успеем. Давайте немного прогуляемся.

Они вышли из машины. Пройдя несколько шагов, остановились, с удовольствием вдыхая чистый, ядрено-морозный воздух. Седой мужчина с любопытством огляделся.

- Здесь прошло его детство, - отметил Чарльз Стоун, а это был он. Дом построил еще Рубецкой-старший. Он так и не смирился с утратой России.

- Все это, разумеется, прекрасно и трогательно, но, на мой взгляд, полностью обречено на провал. И я до настоящего момента, несмотря на пройденное им с блеском ускоренное обучение, остаюсь при своем мнении: все, что мы пытаемся предпринять - чистейшей воды авнтюра! За такое время невозможно подготовить профессионала. Просто не понимаю, как наш шеф мог на подобное решиться, да еще получить "добро" на самом высоком уровне. Настает время дилетантов, - со вздохом проговорил он.

- Он выполнит свою миссию именно потому, что никогда не был, не является и не будет профессиональным агентом. Ему многое неведомо из того, на чем может элементарно засыпаться даже превосходно подготовленный профессионал. Он будет выглядеть непринужденно и естественно, как выглядит любой человек, оказавшийся в незнакомом городе. И нам просто повезло, что на русский манер его зовут Сергей Михайлович и он увлекается историей. Чудоковатый ученый, не более...

- Все-равно авантюра! - остался при своем мнении Ричард.

- Время, оно работает на нас. При том что, казалось бы, его-то у нас и нет. То, что происходит в Советском Союзе - начало заката. Еще лет пять назад разработать подобную операцию, тем более, отправить туда своего человека, считалось немыслимым. Сегодня - все гораздо проще. Советский Союз буквально наводнен представителями разведок чуть не всех стран мира. Великая "империя зла" рушится... - Он помолчал, о чем-то размышляя, и заговорил снова: - Но рухнуть она может с таким невообразимым грохотом, что накроет своими обломками половину планеты.

Мы должны благодарить Бога, что между Европой и Америкой Атлантический океан. К сожалению, он не может служить препятствием для бактериологического оружия. В той неразберихе и хаосе, что уже прослеживаются в Советстком Союзе, никто ни в состоянии дать хоть какие-то гарантии безопасности в отношении оружия массового поражения. Эта страна стала пороховой бочкой. Русский писатель Гоголь как-то подметил: "В России две беды - дураки и дороги." И если дороги - их внутригосударственная головная боль, то дураки рядом с пороховой бочкой, учитывая территорию страны и ее военный потенциал, - проблема уже общечеловеческая. Поверьте, Запад еще не раз содрогнется, осознав, от кого отделял их "железный занавес".

- Я никогда не мог понять этот народ, их правителей и что ими движет, - задумчиво проговорил Ричард. - Богатейшие ресурсы, огромный научный и трудовой потенциал, одна из лучших мировых культур и, в тоже время, невежество, грязь, нищета, повсеместное воровство, пьянство... Знаете, Стоун, я часто вспоминаю войну. Мне было двадцать с небольшим лет. Как и отец Рубецкого, я ходил в составе конвоев. И хорошо помню русских: удивительно добрые, отзывчивые и честные люди. Но страшные в своей неистовой ненависти к фашизму. По мужеству и стойкости, с которыми они преодолевают трудности, им нет равных на земле. Их воинская доблесть была за пределами человеческого понимания. Может, в этом и есть их предназначение - быть Воинами с большой буквы?..

Стоун ничего не ответил. Он молча смотрел, как к ним приближется молодой человек, в жилах которого текла частица крови народа, странного и непонятного, пожалуй, и для самого себя.

... Через несколько часов, в монреальском аэропорту Дорваль, Серж Рубецкой перестал быть тем, кем он являлся в действительности.

Самолет, разбежавшись по взлетной полосе, устремился в безоблачное, пронзительно синее, небо. Молодой человек, сидящий в одном из кресел, бросил прощальный взгляд на промелькнувшие внизу шпили Нотр-Дам-де-Бон-Секура, старейшей монреальской церкви семнадцатого века, собора моряков и рыбаков.

" Господи... - мысленно взмолился он, прикрывая глаза и стараясь унять немилосердно сдавившую сердце тоску. - ... Господи, помоги мне! Дай мне вернуться сюда вновь. Пусть - глухим, незрячим, старым и больным. Пусть никому не нужным. Но оставь надежду - однажды взять в руки охапку листьев клена, поднести к лицу, почувствовать их запах и понять: я - дома, в самой лучшей и прекрасной стране на свете... Господи, не оставь меня..."

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗОЛОТО

Сон цвета зеленого клена.

... Глазами, в которых застыла тревога, он внимательно следил за окружившими его людьми. Он понимал обращенные к нему вопросы, но отчего-то боялся на них отвечать. Казалось, стоит ему произнести всего несколько слов и произойдет нечто ужасное, непоправимое, что неминуемо повлечет за собой возвращение к исходному рубежу. И все повторится сначала...

Он закрыл глаза и улыбнулся, ощутив покой и блаженство. Словно веки обладали неким магическим даром, способным надежно охранять и оберегать его от мира звуков и света. Он полюбил тьму. Она не была агрессивной, не таила в себе неизбежные вопросы, не пыталась с коварством и хитростью завладеть его мыслями и душой. Не набивалась в друзья и не грозила обернуться врагом. Он привык к ее безмолвному и безграничному пространству. Но главное - она дарила ему странные, непонятные, но до сей поры приятные, сны, окрашенные в тихий перезвон зеленых кленовых листьев.

Его влекло на восток неведомой, прекрасной страны. Он не помнил ни ее названия, ни места, где она расположена. Но, тем не менее, был накрепко к ней привязан незримыми, прочными узами, внутренним убеждением, обозначенным еще на заре своего рождения, а ныне, увы, канувшим в глубины подсознания. И теперь, закрыв глаза, он все ниже погружался в эти глубины, чувствуя, как с каждой минутой приближается к своей сказочной, волшебной стране.

Его влекло на восток, где ранняя весна собирает кленовый сок. Еще лежит на земле снег - прозрачный, с тонкой льдистой корочкой, но уже стонущий и ухающий под уколами солнечных стрел. Холод, подобно побежденному вассалу, покорно склоняет главу пред своим сюзереном - теплом весны.