Барбара Вайн - Правила крови Страница 9

Это странное место, очень древнее, и мне не хочется с ним расставаться.

Генри учился в школе Хаддерсфилда. В пятнадцать лет он оставил школу ради шерстяной мануфактуры отца в Годби, где два года изучал разные технологические процессы. Зачем? Судя по письму его матери к сестре Мэри, отец Генри пришел в ужас, узнав о желании сына стать доктором медицины. Единственный выживший сын должен был продолжить семейное дело. Затем Амелия на двух страницах письма изливает свое горе из-за смерти Билли; по всей видимости, время не облегчило ее страданий. Будь Билли жив, пишет она, то однажды изучил бы все, что связано с фабрикой, и Генри мог бы пойти избранным путем. Наверное, признавать это было слишком болезненно — Амелия игнорирует тот факт, что ее младший сын страдал некой формой умственной неполноценности и никогда не смог бы вести бизнес.

По всей видимости, Генри тоже не был на это способен. В любом случае, в 1853 году, в возрасте семнадцати лет он стал помощником хирурга в Манчестере и поступил в Оуэнс-Колледж на Куэй-стрит. Похоже, это была одна из первых медицинских школ в стране. Отец уступил и положил Генри довольно щедрое содержание. Возможно, он увидел за медициной будущее. Профессия медика уже не считалась низким занятием, и врачей уже не называли «лекарями» и не сравнивали с «отворяющими кровь брадобреями», как в начале века, когда он был молод. В Оуэнс-Колледже и в Манчестерской Королевской школе медицины Генри получал медали по химии, фармакологии, практической хирургии, физиологии и анатомии, а в 1856 году в Лондоне на первом экзамене на звание бакалавра медицины получил золотые медали по анатомии, физиологии и химии.

Маркус Грейди, профессор фармакологии в Манчестерской Королевской школе медицины, написал взволнованное письмо отцу Генри. Его бережно хранили — сначала, я уверен, Амелия, а потом Генри — в одном из сундуков между листами папиросной бумаги.

Когда в прошлый четверг мне выпал жребий объявлять о наградах, я сделал то, что никогда прежде не делал перед лицом такого собрания. Под аплодисменты присутствующих я поздравил вашего сына. Конечно, это отступление от правил, но я ничего не мог с собой поделать — до такой степени был поражен содержанием его работ, их научным стилем, свидетельствами удивительно глубокого знания предмета.

Нетрудно понять, почему Генри хранил письмо. Через год он стал членом Королевского колледжа хирургов и получил лицензию лондонского Общества аптекарей. Совершенно очевидно, он знал, чего хочет, и понимал свое истинное призвание. Учась в Манчестерской Королевской школе медицины, Генри начал вести дневник, и — по всей видимости, впервые в жизни — у него появился настоящий друг. Это был молодой шотландец, Ричард Фокс Гамильтон, годом старше его, младший сын двоюродного брата Лахлана Алджернона Гамильтона, лорда Гамильтона из Лалоха. Все это Генри аккуратно заносит в свой дневник, в том числе полное имя друга и подробности пэрства его кузена. В те дни записи были гораздо пространнее, но даже тогда их никак не назовешь эмоциональными — максимум, менее бесстрастными, чем впоследствии.

В своем дневнике Генри пишет о родителях, о том, как они радовались его успехам, об увеличении суммы отцовского содержания, а летом 1859 года — о том, как пригласил Гамильтона к себе домой в Йоркшир, где тот познакомился с его отцом и матерью, и они все выходные гуляли по вересковым пустошам. Похоже, Ричард Гамильтон очень понравился Амелии — Генри пишет, что она восприняла его как замену своему умершему сыну Билли. Сам Генри, вероятно, никогда не рассматривался как претендент на это место в ее сердце.

Первой должностью, которую он занял, стало место живущего при больнице врача в лондонской больнице Св. Варфоломея. В этот период Генри написал две статьи для «Британского медицинского журнала»: «Геморрагические заболевания» и «Носовые кровотечения». Это были его первые публикации. Пожелтевший экземпляр журнала я нашел в одном из сундуков под связкой писем от Роберта Гамильтона. Прежде чем перейти в больницу Грейт-Нотерн, Генри впервые в жизни поехал за границу. Он намеревался в течение года учиться в Венском университете, признанном мировом лидере среди медицинских школ. Вне всякого сомнения, поездку финансировал отец, явно смягченный блестящими успехами Генри на ниве медицины. В Вене Генри продемонстрировал способности к языкам, всего за три месяца выучившись бегло говорить по-немецки.

Его мать сохранила все письма, присланные ей и отцу. Генри тоже делал копии.

Я обнаружил у себя, писал он, неожиданную способность к овладению иностранными языками. Прежде я не делал подобных попыток, за исключением латыни, которую вряд ли можно назвать разговорным языком. Здесь я познакомился со швейцарским джентльменом, который обещает за оставшееся время обучить меня своему необычному языку. Речь идет о романском, или ретороманском языке, производном от вульгарной латыни — таким образом, не совсем уж незнакомом для меня — и распространенном в южных районах Швейцарии.

Будучи в Вене, Генри позволил себе предаться двум своим любимым занятиям — пешим прогулкам и путешествиям по железной дороге. Из поезда в Зальцбург он любовался «восхитительным видом» на монастырь в Мельке, описывая его в письме как «одно из самых красивых сооружений, которые только может предложить мир». Генри насладился пешей экскурсией по австрийскому Тиролю, а позже поехал на Тунское озеро в Швейцарии, захватив с собой «Бедекер», знаменитый путеводитель, впервые изданный лет за тридцать до этого. Была ли у него возможность воспользоваться новоприобретенными знаниями ретороманского языка, он не пишет. Но эта поездка зародила в нем любовь — оставшуюся с ним на всю жизнь — к Центральной Европе, к ее горам и озерам.

Если Генри писал и Гамильтону, то эти письма не сохранились. В его отсутствие друг стал помощником врача в Университетском госпитале, и вместе они снимали комнаты на Грейт-Тичфилд-стрит. Генри вернулся в больницу Св. Варфоломея и в тридцать два года уже читал лекции по анатомии. Во время работы в больнице он написал свою первую книгу «Болезни крови». В течение многих лет она считалась основополагающим трудом по гемофилии и использовалась в качестве учебного пособия не одним поколением студентов-медиков. Генри стал членом Королевского колледжа врачей.

В том же году они с Гамильтоном отправились в пешее путешествие по Австрии, сняв гостевой домик в окрестностях Инсбрука. Оба писали домой, а Гамильтон еще и матери Генри — вне всякого сомнения, он дорожил ее любовью. Дружба Генри и Гамильтона была искренней и глубокой, однако со стороны Генри в ней могла присутствовать некоторая доля восхищения родственниками Роберта из числа шотландской аристократии. В своих письмах к родителям он несколько раз напоминает им, что Гамильтон состоит в родстве с лордом Гамильтоном из Лалоха. Похоже, ему нравилось водить дружбу со знатью. Время от времени на Грейт-Тичфилд-стрит с визитами приходила сестра Ричарда Кэролайн, которая была на несколько лет младше его и жила неподалеку, компаньонкой у тетки в мрачном доме на Перси-стрит. Генри в не свойственном для него порыве откровенности описывает в своем дневнике Кэролайн Гамильтон как «красивую молодую леди». Упоминания о ней встречаются несколько раз — Генри явно тянуло к ней. Он пишет о ее «изысканных манерах», скромности, любви к брату, заботе о беспомощной тетке. Был ли он влюблен в девушку? Возможно. Скорее всего, хотя это и выглядит странно, Генри был влюблен и в брата, и в сестру. Он пишет о них с большей любовью и восхищением, чем о любом другом человеке, чье имя в тот период встречается на страницах его дневника. Следует, однако, помнить, что Генри вообще никак не характеризует тех, кто появлялся в его жизни в последующие годы. Об их существовании — например, людей, с которыми он обедал, или знакомых, которым наносил визиты, — просто упоминается.

Он постепенно, но неуклонно завоевывал авторитет в своей профессии, занимал несколько должностей — лектор по сравнительный анатомии в медицинской школе при больнице Св. Марии, врач-консультант в лондонской инфекционной больнице и врач в Западной больнице. Каким-то образом Генри находил время писать вторую книгу, еще более объемную, чем первую, и приезжать в свои любимые Альпы. В 1872 году он стал профессором патологической анатомии в Университетском госпитале Лондона и одновременно открыл частную практику на Уимпол-стрит.

Ричард Гамильтон устроился на должность врача-консультанта в Королевскую больницу Эдинбурга и уехал туда в 1869 году. Его тетя умерла годом раньше, и Кэролайн вернулась под родительский кров. В дневнике нигде не говорится о том, что чувствовал Генри, лишившись двух самых близких друзей. Он пишет: «Гамильтон уехал в Эдинбург. Сегодня утром я проводил его на вокзал Кингс-Кросс и смотрел, как поезд увозит его на север». Поездам было суждено сыграть важную роль в жизни Генри, причем роль трагическую. Но если две трагедии — первая была связана с другом, а вторая с женщиной, с которой он обручился, — и заставили его отказаться от поездок по железной дороге, в записях об этом нет и намека. Несмотря на то что путешествия по железной дороге были одним из любимых занятий Генри, своей жизнью он (а я — своим существованием) обязан отказу от одной из них.