Марина Серова - Пятница, тринадцатое Страница 9

Но для подкатившего мотора было сделано исключение из правил. Я видела, как к воротам медленно подрулил девятьсот шестидесятый «Вольво» с затемненными стеклами. Его, само собой, остановили у импровизированного шлагбаума, и после недолгих переговоров машине разрешили-таки въехать на территорию «Отрады».

Машинка, что и говорить, выглядела зловеще. Огромное ее туловище медленно-медленно продвигалось по центральной аллее, задевая боками розовые кусты. И направлялся этот блестящий темным металлом крокодил именно к нашему первому корпусу.

Красота этого «средства передвижения» (оно же — несомненная роскошь) была довольно противоречивой. С одной стороны — дизайн и свидетельство материального благополучия ее владельца вызывали естественное уважение. С другой — понятного рода страх.

На центральных улицах Москвы, да и нашего областного центра такое четырехколесное диво не привлекло бы особого внимания. Но в районе, да еще на территории пансионата, да еще и в виде исключения из правил… Попробовал бы въехать сюда какой-нибудь «Запорожец»!

Я увидела, как мгновенно побледнело лицо Максима Капустина, когда он увидел этот автомобиль. Газета едва не выпала из его рук, кулаки непроизвольно сжались и побелели от напряжения.

— Черт возьми! — бессильно процедил он сквозь сжатые зубы. — О боже, нет! Только не это! Дора, ты видишь, что творится?!

— Что? — подняла глаза Дора. — Ах это… Должно быть, за тобой. Ну что же, сам виноват, голубчик, я тебя предупреждала…

— Замолчи, — резко оборвал ее Максим. — Не хватало еще твоих поучений.

Дора скривила рот и пожала плечами. Посмотрев на часы, она еще раз взглянула на автомобиль и, поднявшись с кресла, велела Вячику никуда не отлучаться и сидеть тут, пока не позовут обедать. Сама же она вошла в корпус и стала быстро подниматься по лестнице.

Глядя на аккуратно притормозившую возле центрального входа в наш корпус машину, я подумала о том, что отражение уровня комфорта в современном массовом искусстве отстает от жизни.

Еще не так давно столь горячо любимая нашим губернатором Вика Цыганова (прошу понять меня правильно — горячо любимая исключительно как певица) возглашала со сцены нашей филармонии куплеты своего хита, переработанного из народной песни: «Цыгане любят „Вольвы“, да „Вольвы“ не простые! Цыгане любят „Вольвы“ девятьсот сороковые!»

Уже давным-давно проехали, Вика! Теперь у нас девятьсот шестидесятые в ходу! Так что нужно спешно перестраиваться, а то лучше позвонить в Швецию, узнать, какая модель в ближайшее время должна сойти с конвейера, да и вставить ее в новую песенку.

Луч солнца весело играл на эмблеме фирмы — темной надписи в эллипсе на фоне нескольких вертикальных полосок и двух диагональных.

«Вольво», — подумала я, — а ведь это что-то по-латыни. А ну-ка, Женя, давай вспоминай, чему тебя учили в «ворошиловке».

Закрытые московские спецвузы давали хорошее образование, и я быстро припомнила, что «Вольво» в переводе с языка древних римлян обозначает «я верчусь». А еще слегка поднапрягшись, даже смогла восстановить в своей памяти страничку из учебника по страноведению, где было сказано, что раньше на эмблеме «Вольво» присутствовал еще и круг со стрелой — как бы знак мужского начала, планеты Марс и, одновременно, символ железа — шведской сталелитейной промышленности.

Забавно, что в детстве, которое я провела во Владивостоке, я, в отличие от своих ровесников в других городах Союза, могла свободно различать «Тойоты» и «Ниссаны», колесившие по Приморью, в то время как в прочих областных центрах встречались разве что «Шкоды» да «Татры». А теперь ребятишки навскидку определят фирму иномарки со ста метров, и в диковинку им уже не «Мерседесы» и «Фольксвагены», а разве что четыреста двенадцатые «Москвичи»…

Глаза Максима Капустина с ненавистью смотрели на выходящих из автомобиля людей.

Их было двое — квадратный широкоплечий бугай с золотой цепью на шее и столь же неизменной золотой печаткой с алмазиком на мизинце; следом за ним из машины вылез мордоворот в костюме, тщательно двигающий челюстями, как на рекламе жевательной резинки.

Характерная выпуклость под мышкой человека в костюме не оставляла сомнений — там находится кобура с огнестрельным оружием.

Эта парочка, оставив дверцу автомобиля незапертой, — что было совершенно естественно, хотела бы я посмотреть на дурака, который рискнет угонять такой автомобиль, — медленно направилась к веранде.

Увалень с золотым ошейником выглядел очень озабоченным, и забота его была явно не из приятных — он направлялся прямиком к Капустину, и его лицо не выражало ничего хорошего для Максима. Охранник четко следовал за ним по пятам, то и дело озираясь по сторонам.

Капустин продолжал сидеть на своем кресле, тяжело дыша. Наконец он поднялся и, велев Вячику никуда не уходить, сам направился к приехавшим.

— Пришлось тебя побеспокоить, — процедил обрамленный цепью бугай, не подавая руки Максиму. — Сам понимаешь, ждать мы не можем. Так что поговорить надо. Найдется минутка?

— Ну, пошли, — коротко бросил Капустин и, обреченно махнув рукой, направился вместе с «гостями» куда-то в сторону леса.

Поникший Максим шагал, заметно сутулясь, и был явно не в своей тарелке. За ним, засунув руки в карманы, шел главный «гость», а замыкал шествие охранник, не перестававший жевать резинку и вертеть головой.

— Вот как жизнь поворачивается, — проговорила Меньшикова, гася очередную сигарету и с интересом глядя вслед удаляющейся троице. — Что ж, каждому свое. Лови день, как говорили древние!

С этими словами она решительно подошла к номеру профессора. Сосредоточившись, постучала, приложила ухо к панели и, проговорив «можно?», резко распахнула дверь и вошла внутрь.

Оставив Вячика Капустина сидеть на пустой веранде и перелистывать очередной комикс в ожидании возвращения папы или мамы, я решила снова подняться к себе в номер — стоять здесь и смотреть на «Вольво» было как-то неуютно. Слишком уж не гармонировал этот автомобиль со спокойной и размеренной жизнью пансионата.

Когда я поднималась по лестнице, то на втором этаже из-за двери номера Погодиных явственно раздавались чьи-то стоны. Стоны, надо сказать, вызванные не болью, а наслаждением.

Мне показалось, что я различаю в этом голосе какие-то знакомые интонации. Неужели это Дора? И в то время, как к ее мужу приехали какие-то подозрительные типы на навороченной тачке?

А Артем? Тоже хорош гусь! Пока его супруга поправляет здоровье в лечебном корпусе, он развлекается с женой соседа.

Кстати, а в прошлый раз не эти же самые голоса я слышала, когда не застала Дору у нее в номере? Да-да, ведь в то время Максим с сыном мирно плавали на лодочке по озеру, а Вера Погодина еще не приехала.

Что ж, курортный роман есть курортный роман. По мне, так скучно, а кому-то, наверное, очень даже нравится. Как говорится, о вкусах не спорят: кому мил арбуз, а кому и свиной хрящик…

Ну конечно, это была Дора!

Когда я, накинув короткую шаль, вышла на балкон покурить, то на расположенной как раз подо мной лоджии эта парочка сидела на полу и отдыхала после бурной любви — я видела только вытянутые ноги Доры с Артемом, и до меня явственно доносились их утомленные голоса.

— А ты уверена, что твой не придет? — вяло спрашивал Артем.

— На все сто, — спокойно отвечала Дора. — Да если бы и пришел — велика беда?

— Ну да, ведь мы же в моем номере, — хлопнул себя по лбу Артем.

— Так что беспокоиться надо тебе, — со смехом говорила ему Дора.

— Мне позвонят из лечебного корпуса после того, как закончатся процедуры, — ответил Погодин. — Я должен выйти и встретить Веру, так что мне-то как раз беспокоиться не о чем.

— А вот и звонок, — раздался голос Доры. — Хорошо, что мы управились.

— Алло? — Голос Артема стал чуть глуше, так как он прошел к комнату. — Да-да, я уже выхожу. Большое спасибо. Буду через минуту-другую.

— Идем, да?

Дора, насвистывая, стала одеваться, и вскоре я услышала звук захлопывающейся двери.

К обеду публика стекалась неравномерно. Вера с Артемом какое-то время задержались у себя в номере, майор тоже запоздал.

Первыми посетителями столовой стали Капустины в полном составе. Максим выглядел усталым, измученным, но все же довольным. Очевидно, ему удалось как-то разрулить свои проблемы с неожиданными визитерами и теперь он отходил после встряски.

«Может быть, он ходит у них в должниках?» — подумала я, осторожно цепляя ложечкой холодную творожную массу с клубникой.

Антонина Меньшикова сидела рядом со мной, лениво потягивая апельсиновый сок и изредка поглядывая в сторону двери профессора.

Майор Голубец изнывал от резкой перемены отношения к собственной персоне и пытался понять, чем вызвано такое охлаждение. Он то и дело пытался заговаривать с Антониной, но она отвечала невпопад и всем своим видом давала военному понять, что устала от его ухаживаний и не намерена поощрять их впредь.