Александр Горохов - Наказание Страница 9

— Обойдемся и без твоего корейского приема, — Борис соскочил с матов. — Удачи тебе во Франции.

— Вам тоже. Но я вас не видел, и никакого разговора с вами не имел.

— Само собой, само собой, — ответил Аркадий и натянул на голову мотоциклетный шлем.

Они вернулись в двенадцатом часу ночи, поднялись на лифте, вышли из него и застыли на лестничной площадке.

У порога Борисовой квартиры на ступеньках сидела Инна, а у ног ее стояла большая, туго набитая спортивная сумка, в которой обычно носят снаряжение хоккеисты.

Она встала и спокойно посмотрела на своих новых хозяев:

— Все в порядке. Я пришла.

Аркадий засуетился, шагнул к лестнице:

— Ну, ладно. Я пошел домой. Ребенка еще надо искупать. Спокойной ночи.

Борис вызывающе заржал:

— Трус паршивый! Пойдем кофейку попьем! Стриптиз повторим! Мы ее теперь по пять раз на дню раздевать будем и похабным движениям под музыку обучим! Так что после истечения срока сразу пойдет в любой бардак нагишом плясать!

— Нет, — ответил Аркадий. — Кофе на ночь вредно.

Он пошел вниз, на второй этаж, где и жил. Ему действительно хотелось искупать ребенка, потому что не делал он этого очень давно, а процедуру эту любил.

Борис отпер дверь и бросился к трезвонившему телефону, но пока добежал, звонки прекратились. Он снял трубку, проверяя, действительно ли его не дождались.

Обернувшись, он увидел, что Инна уже стоит посреди комнаты, поставив сумку у ног и оглядывает изрядно захламленный спартанский интерьер: диван, письменный стол, журнальный столик, шкаф.

— А… где я буду спать?

— Как где? В коридоре! Под дверью! На полу!

Снова зазвонил телефон, и Борис сорвал трубку.

— Да?!

Инна видела, как лицо его наливается краской, а потом он не заорал, как она ожидала, а зашипел в трубку.

— Да, Клара Яковлевна, она здесь, но лично с вами я разговаривать не собираюсь! Вы наши условия приняли?.. Вот и хорошо! Завтра я выгоню вашу дочь зарабатывать деньги на панели! Что я, из своих скудных средств ее буду кормить? Но вы живите совершенно спокойно, с вас и волоса не упадет! Живой вашу дочурочку я вам через год возвращу, а за остальное не ручаюсь! А если от вас последуют какие-то контрмеры, если вы втихую сговоритесь с милицией или еще какой фортель выкинете, то на свадьбе ваше лицо будет подобно красной заднице обезьяны, я вам это обещаю! — Борис сунул телефонную трубку Инне. — Твоя мамаша! И чтоб больше не звонила сюда! Никогда!

На пределе раздражения он пнул ногой подвернувшийся стул и ушел на кухню.

Инна взяла трубку.

— Да, мама, это я… Мы же договорились, зачем повторяться… Все будет хорошо… Мама, давай говорить прямо, у тебя с Василием Александровичем начинается новая, молодая жизнь, и даже хорошо, что меня рядом не будет. Он мне совершенно не нравится, я ему — тоже, так что все к лучшему, я выживу… Хорошо, я тебе буду звонить, когда смогу… Ладно, поступлю на следующий год… Ты ни в чем не виновата. Все. Спокойной ночи.

Она положила трубку, Борис вернулся в комнату и кинул на стол дубликат ключей.

— Режим заключения немного меняется. Поскольку тебе продукты покупать придется, будешь выходить ровно в десять и ровно в одиннадцать тридцать возвращаться. Завтра чтоб вся квартира блестела. Деньги на продукты тоже получишь завтра.

— Я взяла с собой немного…

— Давай сюда! Тебе деньги не положены! Захочешь подработать ночной бабочкой — скажи, буду по ночам отпускать до утра.

— А клиентов сюда приводить?

Он легко взмахнул рукой, словно играючи, шлепнул ее по лицу, но она отлетела к стенке, будто ее с ног сшиб паровоз.

— Под забором, в канаве этим занимайся! А мою жилплощадь даже в мыслях не смей поганить!

Она лежала у стены неподвижно, как подкошенная, и будь на месте Бориса человек с меньшим опытом, обман, быть может, и удался бы.

— Вставай! — гаркнул он. — Не притворяйся! Когда захочу зашибить тебя так, чтоб ты в больницу отправилась, то сделаю это, не сомневайся. У тебя еще все впереди.

Она поднялась и потерла ладонью покрасневшую щеку. В помрачневших глазах ее полыхнули злые искры, но она промолчала.

— А теперь целуй руку, тебя поучающую!

К тому моменту, когда ему стало противно и он сам понял, что это уж чересчур, что он перебрал, и перебрал мерзко, она взяла его руку в свои ладони и поцеловала.

— Никакой гордости в вашей семейке! Вам с мамашей на роду написано в гаремах жить и очереди на любовь султана дожидаться!

— Если ты меня будешь бить, я ночью обварю тебя кипятком, — сказала она, не поднимая головы.

Вторая оплеуха была посильнее — Инна отлетела к дверям и растянулась плашмя, головой в прихожую.

— Иди! Кипяти воду! Я спать ложусь.

Во втором часу ночи мизансцены с участием героев этого повествования выглядели следующим образом.

Аркадий сидел в туалете и перечитывал письма своей жены к Ричарду. Те письма, которые ему передал на зоне благостный Ванюша.

Его жена Людмила лежала в кровати с открытыми глазами и смотрела в темный потолок.

Борис сидел за старенькой пишущей машинкой и пытался понять текст, который только что сам отпечатал.

Инна, как и было приказано, спала в прихожей на полу, кое-чем прикрывшись и свернувшись калачиком.

Чем занимались в эту ночь остальные действующие лица — осталось неизвестным, скорее всего, мирно спали, даже во сне ожидая событий, которые только начинали разворачиваться, и никто не мог предсказать, чем они закончатся.

В это утро Аркадий проснулся поздно. Вернее, поздно встал с постели. Долго валялся, радуясь тому, что никто на всем белом свете не может своей властью вытащить его из-под одеяла, никто не проорет «Подъем!», и не завопит включенное радио, означающее для заключенных начало принудительных работ. Можно лежать, сколько захочется, пока бока не затрещат. Можно даже снова уснуть и проснуться около полудня с гудящей от пересыпу головой и отекшим лицом.

Не одеваясь (тоже большая привилегия свободной жизни), в одних трусах, он бродил по пустой квартире. Сын уже прыгал в детском саду и, наверное, готовился к обеду. Людмила сидела в своем банке и давала советы директору (она была его помощником), как обойти на кривой деловых партнеров.

Кофе на кухне не нашлось, ни в зернах, ни растворимого. Аркадий подогрел вчерашние щи, похлебал их без всякого удовольствия и поднялся к Борису.

Дверь ему открыла Инна. В потертых тугих джинсах, вылинявшей майке и переднике — законченный образ прислуги.

— Доброе утро, — сказал Аркадий, внимательно вглядываясь в ее лицо. Она улыбнулась, что-то пробормотала, но подавленности и забитости Аркадий в ней не обнаружил, и в глубине души порадовался этому.

«Султан» сидел в кресле в неизменно грязном халате и разглядывал на свет чистый стакан. Он коротко кивнул Аркадию и перевел суровый взгляд на Инну.

— Стакан — грязный! Вилки — сальные! Аркадий, кажется, нам придется помучиться, прежде чем мы приведем прислугу в чувство! Пятый раз с утра моет посуду и никакого эффекта. Ну, что ты стоишь, как соляной столб? Видишь, друг мой с визитом пришел? Брысь-брысь на кухню, кофе приготовь, прибор ему поставь, стаканы, чашки перемой.

Она шагнула было к столу, но Борис остановил ее.

— Подожди-ка, — он нагнулся и посмотрел на ноги приятеля. — Аркаша, сними туфли, ты что, под дождем гулял?

— Нет никакого дождя. — недоуменно ответил Аркадий. — Зачем тебе мои туфли?

— Снимай, говорю! — не долго размышляя, он сдернул с ног Аркадия туфли и протянул их Инне, словно хрустальную вазу. — Почисти до полного блеска!

— Борис, — перекосился было Аркадий, но Борис тут же вспыхнул.

— Что «Борис»?! Она здесь и твой срок отрабатывает! Сейчас в магазин сходит и пойдет к тебе в квартиру порядок наводить! Людмила — женщина трудовая, и эта пусть поработает!

Инна взяла туфли и молча вышла.

Борис сказал сердито.

— Ты, Аркашка, не раскисай, пожалуйста. А то мы ей тут курорт устроим. Волынская добровольно отдала дочь в рабство, и точка. Я доведу дело до конца.

— Ага, — рассеяно ответил Аркадий. — Но я, Боря, не умею с женщинами общаться. Даже с собственной женой. Не умею ни любить, ни ненавидеть их. Чего-то в моих генах-хромосомах, видать, не хватает. Короче, судя по всему, Людмила от меня скоро уйдет… А мне как-то все равно. Парня жалко, конечно, а так… — он махнул рукой и сколько ни присматривался Борис, никаких глубоких переживаний в сонных глазах друга не приметил.

— А с чего вдруг она уходит?

— Во-первых, не вдруг, — возразил Аркадий. — А спокойно и преданно дождавшись моего возвращения. А во-вторых, я ей всегда был не слишком интересен. Мы живем в разных ритмах, а точнее сказать, в разных измерениях. А уж если совсем быть точным, то она всегда любила Ричарда, и не делай удивленной рожи, тебе это было прекрасно известно. Ну, соври мне, что это для тебя новость?