Протест прокурора - Аркадий Иосифович Ваксберг Страница 9

ждал от своего «любезного шефа»? Потому, как нервно кусал Малиновский свои некогда холеные ногти, с какой злобой смотрел на Виссарионова, Крыленко прочитал его мысли. Что ж, вполне закономерный финал. Что объединяло этих людей? Идеи? Принципы? Благородные цели? Или животная жажда благополучия, стремление урвать кусок пожирнее — какой угодно ценой?..

Виссарионов подробно, с упоением рассказывал о том, как он и другие полицейские «шишки» встречались с Малиновским в отдельных кабинетах фешенебельных ресторанов, куда «ценный агент» проходил через боковой вход с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе. Рестораны нередко выбирал сам Малиновский — он любил, чтобы из-за плотно закрытых дверей доносились песни цыган.

— Свидетель, вы так и не рассказали, каким образом Малиновский был завербован. Он, что же, сам предложил свои услуги? — вмешался защитник.

— Не совсем, — загадочно ухмыльнулся Виссарионов. — Это мы помогли ему принять правильное решение.

— А если яснее?..

— Видите ли, мы изучаем каждого человека, как живет, чем дышит, что у него в мыслях. Характер, склонности… Тщеславных выявляли, честолюбивых. Так обратили внимание и на Малиновского.

— Почему? — спросил Оцеп.

— Общителен. Начитан. Рабочие ему верили. Агитировать мастер. Чем иметь такого врага, лучше сделать его своим. Приручить. Ну и обогрели его. Обласкали…

— И вы полагаете, что он душой был с вами, сотрудничал искренне?

— Не думал об этом! — отрезал Виссарионов. — И думать не хочу. Пусть он меня ненавидит, но дает сведения. А сведения он давал ценнейшие. Особенно после того, как мы ему поручили познакомиться с Лениным и войти к нему в доверие.

— И что же, — прервал его Крыленко, — Малиновский сообщил вам о Ленине?

— Что это человек огромной воли, который абсолютно уверен в победе своей партии и потому представляет главную опасность для империи. С этой опасностью, резонно полагал господин Портной, надо бороться особенно рьяно.

По залу прошел ропот.

— Негодяй! — крикнул кто-то совсем рядом со столом обвинителя.

Привели еще одного свидетеля — Джунковского, бывшего московского губернатора, который стал в четырнадцатом году товарищем (заместителем) министра внутренних дел. Сразу после его прихода в министерство Малиновский неожиданно отказался от депутатского мандата и уехал за границу. Не он ли, Джунковский, приложил к этому руку?

— Да, я, — подтвердил Джунковский. — Ознакомившись с составом секретной агентуры и обнаружив там фамилию Малиновского, я ужаснулся.

— Почему? — спросил Крыленко.

— Я слишком уважал звание члена Государственной думы…

— И только?

— Рано или поздно, — неохотно ответил Джунковский, — секрет бы открылся. Это был бы скандал: полицейский агент в Думе, да еще полицией туда проведенный!.. Я вызвал Малиновского и сказал: вот вам годовое жалованье вперед и заграничный паспорт, и чтобы в двадцать четыре часа духу вашего в России не было.

— Вам не жалко было расстаться с таким агентом? — спросил Карклинь.

— Агент был, конечно, первоклассный… Но опять же — палка о двух концах: полицейский сотрудник, получавший от нас баснословные деньги, произносил в Думе яростные антиправительственные речи. В ответ он получал тысячи восторженных писем от рабочих. Конечно, он их приносил нам, но толку-то что?.. Всех не арестуешь, а пропагандистский эффект его выступлений был огромный. Малиновского такое положение вполне устраивало: он мечтал о лаврах великого революционера, ничем не рискуя и живя в свое удовольствие.

— Как вообще получилось, — обратился Крыленко к Малиновскому, — что вы стали большевиком? Что привело вас в партию?

Малиновский задумался. Потом развел руками и сказал со вздохом:

— Видите ли, я просто попал в этот поезд. Если бы попал в другой, может быть, с той же скоростью летел в противоположную сторону.

Перекрывая своим басом загудевший зал, Карклинь сказал:

— Давайте подведем итоги. Кого же все-таки выдали вы полиции, Малиновский? Свердлова, Ногина, Сталина, Милютина, Лейтейзена… Кого еще?

— Голощекина, — ответил Малиновский, подумав.

— Еще?

— Скрыпника.

— Еще?..

Малиновский молчал.

— Еще?.. — настойчиво повторил Карклинь.

— Крыленко… — Малиновский еле выдавил из себя это имя. И не стал ждать нового «еще» председателя суда. — Розмирович…

— Подсудимый… — Крыленко продолжал допрос. — Когда ваши хозяева изгнали вас из Думы и даже из России, когда для вас все было кончено, что же тогда, в Поронине, вы не сказали правду, не покаялись? Ведь там, в изгнании, партийный суд ничего не смог бы с вами сделать. А камень на душе не носили бы…

Малиновский не скрыл своего удивления:

— Покаяться?.. Но в охранке меня убедили, что никаких следов не остается, что мои… доклады уничтожены, и никто никогда ничего не узнает.

Все было ясно. Лишь одно нуждалось в уточнении: зачем он все-таки вернулся, зачем добровольно передал себя в руки революционного правосудия, заведомо зная, что его ждет?

— Товарищи судьи! — начал Крыленко свою обвинительную речь. — Поверите ли вы тому, что только движимый сознанием своей вины и желанием искупить ее хотя бы смертью, явился к нам подсудимый? От этого зависит ваш приговор. «Верьте моей искренности, — сказал Малиновский. — Я еще мог бы жить, если бы попал в такую среду, где меня не знал бы ни один человек, — в Канаду, например, или в Африку. Но как я могу жить среди вас после того, что сделал. Приговор ясен, и я вполне его заслужил». Так нам сказал подсудимый, сам требуя себе расстрела. Но искренность ли это, товарищи, или новый расчет?..

Все взоры устремлены на него. Как он ответит на этот — несомненно, самый главный — вопрос? Сумеет ли он проникнуть в темную душу Малиновского, сумеет ли высветить все ее закоулки и углы?

— Человек без чести и принципов, извращенный и аморальный с первых своих шагов, решившийся стать предателем, Как он сам говорит, без угрызений совести; человек, поставивший своей задачей чистый авантюризм и цели личного честолюбия и для этого согласившийся на страшную двойную игру, — человек крупный, в этом нет сомнения, но потому вдвойне, в сотню раз более опасный, чем кто-либо другой, — вот с кем имела дело партия, с одной