Неле Нойхаус - Живые и мертвые Страница 99

– А есть камера наблюдения в зале, откуда виден терминал и кофейня у выхода? – спросила Пия.

– Вполне возможно, – ответил Кай. – После взрыва бомбы в 1985 году во всем аэропорту едва ли найдется угол, который находится вне зоны наблюдения.

– Снайпер, видимо, – один из мужчин в кофейне. – Пия была совершенно уверена в себе. – Можешь проверить?

– Конечно, я этим займусь. Пока.

Пия включила двигатель и тронулась с места.

– Спорю, что скоро мы получим сообщение о месте нахождении трупа Бурмейстера, – сказала она с горечью.

– Ошибаешься, – ответила Ким с заднего сиденья, которая до сих пор молчала. – Они не будут его убивать, а только изувечат, чтобы он никогда не мог больше работать хирургом. В принципе, ампутации правой кисти уже достаточно.

– Мы не смогли защитить ни его, ни одну другую жертву, – сказал Боденштайн глухим голосом. – Мы каждый раз на шаг отставали.

– На самом деле главными постоянно были две вещи, – сказала Пия, проигнорировав самокритику шефа. – Во-первых, конечно, это обстоятельства смерти Кирстен Штадлер. Эту историю в свое время, правда, замяли, но она подтверждена документально, так что это вовсе не тайна, которая непременно должна таковой и остаться. Но причина, по которой Франкфуртская клиника ведет себя так строптиво, это, собственно говоря, то дело, на след которого вышла Хелен Штадлер и о котором до сего времени, очевидно, действительно было известно лишь очень узкому кругу людей – самому Рудольфу, Яннингу, Хаусманну и Бурмейстеру! Официальная версия увольнения Рудольфа – его авторитарный стиль руководства и якобы связанные с этим проблемы. Но у Бурмейстера сегодня утром в глазах появился настоящий страх, когда он понял, что я не шучу. То же и с Яннингом! Когда я ему сказала, что Хаусманн мне все рассказал, он оторопел и замолчал.

– Поэтому Хелен Штадлер должна была умереть, – констатировала Ким.

– Но в таком случае Хартигу не было смысла ее убивать, – предположил Боденштайн.

– Как посмотреть. Если он был в этом задействован, то вполне, – ответила Пия. – Или, может быть, она узнала, что он работал в команде Рудольфа, и стала угрожать ему тем, что расскажет об этом своему отцу.

– Я скорее думаю, что Вивьен Штерн считает Хартига убийцей Хелен, потому что сама его боится, – предположила Ким.

– Мне тоже так кажется, – пробурчал Боденштайн.

Пия свернула налево на трассу В455. Когда они проезжали Келькхайм, опять позвонил Остерманн.

– Такси с сегодняшнего утра числится в угоне, – сообщил он. – Но есть хорошая новость – автомобиль имеет локационный чип, и поэтому уже через два часа его обнаружила служба таксопарка.

– Где?

– А теперь плохая – у твоего дома, шеф.

– Что? – Боденштайн был ошарашен. – Этот негодяй еще и издевается надо мной!

– Явная демонстрация власти, – подтвердила Ким.

– Он прямо из аэропорта направился в Руппертсхайн, – сообщила Ким. – В таксопарке сначала считали, что выполняется обычный заказ, пока не позвонил водитель такси, которого вывели из строя ударом по голове и, связав, бросили в лесопарке на Унтершвайнштиге. В парке работают 130 автомобилей, а в диспетчерской сегодня утром дежурила молодая девушка, которая не сразу поняла, что к чему.

– Он, таким образом, серьезно рисковал, – сказала Пия. – Из аэропорта до Руппертсхайна примерно 35 минут езды. Это означает, что они были там около половины восьмого. Перед этим, вероятно, пересадили Бурмейстера в одну из своих машин. Примерно в двенадцать было отправлено сообщение с фотографией. Ампутация с обработкой раны требует определенного времени, так что они где-то в этом районе.

То, что они это знали, вряд ли могло им помочь, потому что «этот район» был одним из самых густонаселенных регионов Германии. И хотя несколько полицейских рот особого назначения проверили все пустующие здания во Франкфурте и его окрестностях и объявили по радио, телевидению и в Интернете о розыске Хартига и Штадлера, это напоминало всем известные поиски иголки в стоге сена. Совсем недавно на семинаре Боденштайну снова пришлось выслушать высказывания коллег из Берлина, которые заносчиво заявляли, что Передний Таунус по сравнению со столицей всего лишь «глухая провинция». Эти надменные заявления каждый раз злили его, так как во всей Германии трудно было найти менее провинциальный регион, чем Рейн-Майнская область с великолепным Франкфуртским аэропортом, многочисленными банками и международными экономическими компаниями. Но сегодня ему больше всего хотелось оказаться в провинции, где пришлось бы объехать лишь несколько деревень с десятком усадеб, одной школой и, может быть, двумя спортивными залами. И в ту самую секунду, когда он об этом думал, его мозг зафиксировал связь, которая до того не приходила ему в голову.

– Конечно! – воскликнул он взволнованно, и Пия испуганно вздрогнула.

– Ты хочешь, чтобы мы попали в аварию? – сказала она резко.

– Штадлер в течение нескольких лет работал в Строительном департаменте! Значит, он знает все муниципальные строительные объекты – музеи, школы, спортивные залы, бассейны и прочее! Мы можем ограничить наши поиски городской частью Франкфурта! – Он набрал номер телефона Остерманна, чтобы проинформировать коллег о своем открытии, но прежде чем он успел что-то сказать, Кай сообщил ему очередную новость.

– Вы сюда? – спросил он. – Мы получили новое сообщение! На сей раз не с фотографией, а с видео в приложении.

* * *

– Сразу хочу вас предупредить, что это зрелище не для слабонервных, – сказал Кай, проецируя восьмиминутный фильм на большой экран.

На экране крупным планом появилось искаженное страхом лицо Бурмейстера, его глаза едва не выкатывались из глазниц. Ничто больше не напоминало в нем полного жизненных сил самоуверенного мужчину с насмешливыми морщинками вокруг глаз, который сегодняшним утром нежно обнял на прощание свою дочь.

– Нет! – умолял он в отчаянии. – Нет, пожалуйста, пожалуйста, не надо! Вы ведь не сделаете этого! Пожалуйста! У меня… у меня есть деньги, я… я… сделаю все, что вы потребуете, только не трогайте руку, пожалуйста!

Камера переместилась с его лица на верхнюю часть туловища и потом на левую руку, которая была зафиксирована на опоре и профессионально перевязана выше локтя.

Пии стало дурно. Она с содроганием отвернулась. Больше всего ей хотелось заткнуть и уши, потому что крики боли Бурмейстера были невыносимы. Она больше не могла этого вынести. Протиснувшись среди сидевших рядами коллег, она выбежала в коридор и через заднюю дверь выскочила из здания. На улице она села на самую верхнюю ступень лестницы и глубоко вдохнула, борясь с тошнотой и подступающими слезами гнева. Дрожащими пальцами она выудила из кармана куртки сигареты и нащупала зажигалку, но ей никак не удавалось закурить. Она могла бы спасти Бурмейстера! Почему она его просто не арестовала? Горькое чувство катастрофы с каждым мгновеньем становилось все острее. Она прислонилась к холодной стене, закрыла глаза и не открыла их, даже когда дверь распахнулась и кто-то сел рядом с ней.

– Это не твоя вина.

Боденштайн, похоже, взял себя в руки.

– Нет, – возразила Пия, – я должна была заставить его пойти со мной.

– Человеку нельзя помочь вопреки его воле.

– Лучше бы я улетела с Кристофом в Эквадор! – Пия вытерла тыльной стороной руки слезы, открыла глаза и снова попыталась зажечь сигарету.

– Я рад, что ты этого не сделала. – Боденштайн мягко взял у нее из руки зажигалку, вынул изо рта сигарету, прикурил ее и протянул ей. Потом закурил сам.

– Почему мы сделали столько ошибок? – спросила Пия удрученно. – Почему нам, например, не пришло в голову поискать в «Фейсбуке» подругу Хелен Штадлер?

– Потому что у нас вообще не было возможности подумать, – ответил Боденштайн. – Он совершенно не оставлял времени, зато виртуозно направлял по ложному следу. Я абсолютно уверен, что он намеренно выбрал для серии убийств именно рождественские праздники, потому что прекрасно понимал, что информация поступит к нам с опозданием.

– Он производил впечатление совершенно нормального человека. – Пия выпустила дым в холодный воздух. – Я почти испытывала к нему чувство сострадания, идиотка! Моя интуиция меня полностью подвела.

– Неправда. – Боденштайн покачал головой. – Ты с самого начала чувствовала, что с ним что-то не так.

Некоторое время они сидели рядом и молча курили.

– Сейчас нельзя терять мужество, – сказал наконец Боденштайн. – Мы с тобой вместе прошли столько испытаний, справимся и с этим. Бурмейстер был последней жертвой, все остальные в безопасности.

– Тем не менее у меня постоянно возникает ощущение, что мы что-то упустили. – Пия щелчком отбросила окурок в кусты, а Боденштайн, погруженный в свои мысли, размял свой окурок и потом раскрошил его пальцами.

– Мне тоже так кажется, – согласился он. – Но я знаю, что сделал все, что было в моей власти. Мы тоже всего лишь люди, Пия, а не машины или супергерои. А люди совершают ошибки.