Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие Страница 12

Процесс не представлял для Венис особых трудностей, но она неожиданно для себя устала и ничего так не хотела, как поскорее попасть в гардеробную для барристеров женского пола и снять с себя рабочую одежду. Она не думала, что сегодняшний суд состоится в Олд-Бейли. Процесс над Брайаном Картрайтом по поводу нанесения им тяжелых телесных повреждений назначили первоначально в Винчестерском суде, но потом перенесли в Лондон из-за сильного предубеждения местного населения против ее подзащитного. Но сам он был скорее огорчен, чем обрадован, такой переменой и все две недели, что шел суд, горько жаловался на неудобства, связанные с новым местом, и сожалел о потерянном времени, потраченном на поездку из фабрики в Лондон. Венис выиграла дело, и все жалобы были забыты. От победы у него закружилась голова, и теперь он не торопился уезжать. Но Венис, мечтавшую поскорее с ним распрощаться, этот суд не удовлетворил – плохо поработало обвинение; председательствующий судья, как казалось, ее недолюбливал и слишком явно выразил неодобрение приговором; утомил ее и обвинитель, уверенный, что присяжные ничего не поймут, пока им не объяснишь это три раза.

И вот теперь Брайан Картрайт суетливо семенил за ней по коридору с неуклюжим упорством благодарного пса, находясь в эйфории от победы, которую даже он при всем своем оптимизме не мог предугадать. Над белоснежным воротничком и аккуратно завязанным галстуком бывшего выпускника привилегированной частной школы из крупных пор его краснощекого крепкого лица выделялся вязкий, как мазь, пот.

– Мы сделали этих негодяев! Отличная работа, мисс Олдридж! А я все делал правильно?

Этот высокомерный мужчина вдруг уподобился ребенку, жаждущему ее похвалы.

– Да, вам удалось ответить на вопросы, не выдав своей неприязни к врагам «кровавого спорта». Мы выиграли, потому что не было убедительных доказательств того, что именно ваш хлыст лишил зрения юного Милза, а Майкл Тьюли оказался ненадежным свидетелем.

– Ненадежным – это уж точно! А Милз ослеп только на один глаз. Конечно, мне жаль парня, правда. Но эти ребята всегда рвутся подраться, а получив отпор, визжат как резаные. Тьюли меня ненавидит. Вы сами сказали, что у него ко мне неприязнь, и присяжные согласились. Действительно неприязнь. Эти письма в прессу. Телефонные звонки. Вы доказали, что он стремился мне навредить. Хорошо его подловили, и мне понравились ваши слова в заключительной речи: «Если у моего подзащитного такой буйный нрав и репутация забияки, то вы, господа присяжные, можете задаться вопросом: почему до пятидесяти пяти лет у него не было неприятностей с законом?»

Венис прибавила шаг, но Картрайт не отставал. Он прямо лучился победой.

– Вряд ли стоит еще раз переживать эту борьбу, мистер Картрайт.

– Вы не сказали, что меня никогда раньше не вызывали в суд, ведь так?

– Но это была бы ложь, а адвокаты не лгут в суде.

– Зато могут, когда нужно, промолчать. Значит, в этот раз невиновен, и в прошлый – тоже. Повезло мне. Все прошло бы не так гладко, если бы на мне была судимость. Не думаю, что присяжные обратили внимание на действительный смысл произнесенных вами слов. – Картрайт рассмеялся. – Или не произнесенных.

Венис подумала, но ничего не сказала. Она знала, что судья обратил внимание. И обвинитель тоже.

Картрайт как будто прочел ее мысли.

– Но они все равно ничего сделать не могли, правда? Меня ведь оправдали. – Понизив голос и оглядевшись по сторонам, он добавил после минутного молчания: – Вы помните мой рассказ о прошлой истории и как я тогда выкрутился?

– Помню, мистер Картрайт.

– Я никому раньше этого не рассказывал, но тут подумал, что вам надо знать. Знание – сила.

– Иногда знание опасно. Думаю, в ваших интересах держать язык за зубами. Счет за услуги я вам пришлю, а в чаевых в виде конфиденциальной информации я не нуждаюсь.

Но красные поросячьи глаза внимательно смотрели на нее. В чем-то он был дурак, но далеко не во всем.

– Однако вы заинтересовались, – сказал он. – Я так и думал. В конце концов, Костелло тоже из вашей коллегии. Но не волнуйтесь. Я молчал долгие годы. Болтуном меня не назовешь. Если не умеешь держать рот на замке, успешного бизнеса не создашь. А такое ведь не продашь в бульварную газетенку, точно? Да и доказательств не найти. В прошлый раз я хорошо заплатил, и в этот раз готов заплатить не меньше. Я сказал женушке: «У меня будет лучший лондонский криминальный адвокат. Не важно, сколько это будет стоить. Никогда не экономлю на важных вещах. Мы покажем этим подонкам». Городские паразиты – вот кто они. Да им слабо́ даже на осликах покататься. Хотел бы я видеть их на лихом скакуне. О деревне они ни черта не знают. Животных не любят. Их злит, когда люди наслаждаются жизнью. Живут злобой и завистью. – И добавил в восторженном изумлении, словно на него снизошло откровение: – Они равнодушны к лисам и ненавидят людей.

– Я уже слышала этот аргумент, мистер Картрайт.

Похоже, он прижимается к ней. Казалось, она сквозь ткань ощущала отталкивающее тепло его тела.

– Остальным охотникам приговор придется не по душе. Некоторые хотят выжить меня оттуда. Им только на руку, если бы этот защитник животных выиграл дело. Никто из них не рвался в свидетели защиты, разве не так? Ну, если они захотят охотиться на моей земле, пусть привыкают видеть меня в алой куртке[9].

Да он просто стереотипный землевладелец – отличный наездник, выпивоха и любитель женщин, подумала Венис. Кажется, Генри Джеймс сказал: «Никогда не думайте, что вам открыты глубины человеческого сердца». Но он писатель. Его работа – отыскивать сложности, отклонения от нормы и неожиданную утонченность в человеческой природе. Вступив в зрелый возраст, Венис стала замечать, что ее подзащитные – мужчины и женщины, коллеги, с которыми она работала, становились для нее все более предсказуемыми. Теперь поступки людей ее редко удивляли. Как будто инструмент, тональность, мелодия закладывались в первые годы жизни, и какими бы изобретательными и вдохновляющими ни были последующие каденции, основная тема неизменно сохранялась.

И все же у Брайана Картрайта были свои достоинства. Он был успешным производителем запасных частей для сельскохозяйственной техники. Если нет мозгов, тебе никогда не создать бизнес с нуля. Он давал людям работу. Говорили, что он щедрый и великодушный хозяин. Интересно, думала Венис, какие еще скрытые таланты и способности таятся под ладно скроенным твидовым пиджаком? Ему хотя бы хватило здравого смысла явиться на суд скромно одетым, она опасалась, что он может предстать перед присяжными в вызывающем клетчатом пиджаке и бриджах. Может, он страстно любит романсы? Или выращивать орхидеи? А может, архитектуру барокко? Не похоже. И что в нем, черт побери, нашла жена? Может быть, показательно, что она не явилась на суд?

Венис подошла к двери женской гардеробной. Наконец можно будет избавиться от назойливого клиента. Повернувшись, она рискнула еще раз испытать пожатие этой похожей на клещи руки и проводила Картрайта взглядом. Венис надеялась никогда его больше не видеть, но такие же чувства вызывали в ней все оправданные клиенты.

Подошел служитель со словами:

– Снаружи толпятся противники охоты, называя ее «кровавым спортом». Они недовольны приговором. Наверное, разумнее выйти с другой стороны.

– Полиция присутствует?

– Да, видел пару полицейских. Думаю, они не опасны – просто крикуны. Я говорю о собравшихся.

– Спасибо, Барраклу. Я выйду, где обычно.

И вот тогда, идя по коридору к главной лестнице, Венис увидела их обоих – Октавию и Эша. Они стояли подле статуи Карла II и вглядывались туда, откуда она должна была появиться. Даже на расстоянии она поняла: молодые люди не встретились случайно, а пришли вместе, обговорив заранее место и время свидания. От них исходило спокойствие – непривычное в дочери, зато свойственное, как она знала, Эшу. На мгновение Венис замедлила ход, но тут же справилась с собой и твердой походкой устремилась к ним. Оказавшись на близком расстоянии, она заметила, что Октавия сует руку парню, но, увидев, что тот никак не отзывается на жест, тут же ее отдернула, по-прежнему глядя матери в глаза.

На Эше была свежая белая рубашка, синие джинсы и джинсовая куртка. Венис видела, что куртка не из дешевых, – выходит, какие-то деньги ему перепали. На фоне самоуверенного, стильного молодого человека Октавия казалась особенно юной и беззащитной. Длинная хлопковая рубашка, которую она обыкновенно носила поверх футболки, была чище обычного, но все же придавала ей вид викторианской сиротки, только что вышедшей из приюта. На ней была еще твидовая куртка. Огромные кроссовки выглядели слишком тяжелыми для худых ног с узкими лодыжками и только усугубляли наглядную картину несчастного, трогательного ребенка. Худенькое, умное личико, легко принимающее выражение наигранного слабоумия или яростного негодования, сейчас выглядело умиротворенным, почти счастливым; дочь впервые в жизни открыто смотрела на Венис своими темно-карими глазами, так похожими на глаза матери, во всем же остальном они были совершенно разными.