Алан Брэдли - О, я от призраков больна Страница 2

«Ему приходилось есть крыс! – рассказывала мне на кухне миссис Мюллет, широко распахнув глаза. – Крыс, подумать только! Им приходилось их жарить!»

Поскольку все домочадцы были по той или иной причине дисквалифицированы в роли дарителя, оставался только Дед Мороз.

Он снова придет меньше чем через неделю, и, дабы утрясти сей вопрос на веки вечные, я давным-давно составила план, как поймать его в ловушку.

Научным путем.

Птичий клей, как скажет вам любой практикующий химик, можно легко получить путем вываривания коры падуба в течение восьми-девяти часов, затем двухнедельного выдерживания под камнем и потом, после выкапывания, промывания и растирания в проточной воде и последующего ферментирования. Это вещество столетиями использовали продавцы певчих птиц, размазывая его по ветвям деревьев, чтобы поймать птиц, которых они потом продавали на улицах города.

Великий сэр Фрэнсис Гальтон описал метод получения птичьего клея в своей книге «Искусство путешествовать, или Хитрости и уловки, доступные в диких странах», экземпляр с автографом я обнаружила среди стопки густо исчерканных его работ в библиотеке дядюшки Тара. Я скрупулезно соблюла все инструкции сэра Фрэнсиса – приволокла домой охапки веток падуба из леса Джиббет, на бунзеновской горелке в лаборатории прокипятила их обломки в казане, который одолжила – без ее ведома – у миссис Мюллет. В финальных стадиях я применила парочку собственных химических ухищрений, чтобы придать растертой резине намного больше липкости, чем предполагал оригинальный рецепт. Теперь, шесть месяцев спустя, мое зелье стало достаточно мощным, чтобы на месте остановить габонскую гориллу, и у Деда Мороза – если он существует – не оставалось ни шанса. И если веселый дедушка не носит при себе бутылочку серного эфира, (С2Н5)2О, чтобы растворить птичий клей, он приклеится к каминной трубе навечно – или до тех пор, пока я не решу его освободить.

Блестящий план. Интересно, почему никто раньше не подумал об этом?

Выглянув из-за занавесок, я увидела, что всю ночь шел снег. Ведомые северным ветром, белые хлопья безумно крутились в свете кухонного окна этажом ниже.

Кто на ногах в такое время? Для миссис Мюллет слишком рано, она еще не могла прийти из Бишоп-Лейси.

И потом я вспомнила!

Сегодня ведь должны приехать незваные гости из Лондона. Как я могла забыть?

Прошло больше месяца с того дня – 11 ноября, того серого и тоскливого осеннего дня, когда все в Бишоп-Лейси безмолвно оплакивают погибших в войнах, – когда отец собрал нас в гостиной и объявил мрачные новости.

«Боюсь, я должен сказать вам, что случилось неизбежное, – наконец произнес он, отвернувшись от окна, в которое он до этого угрюмо смотрел минут пятнадцать. – Нет необходимости напоминать о наших прискорбных финансовых обстоятельствах…»

Он сказал это, забыв о том, что напоминает нам ежедневно – иногда дважды в день – об истощающихся резервах. Букшоу принадлежал Харриет, и, когда она погибла, не оставив завещания (кто, в конце концов, мог представить, что человек, настолько полный жизни, как она, найдет свой конец на горе в далеком Тибете?), начались трудности. Вот уже десять лет отец обменивается учтивыми па «танца смерти», как он это называет, с серыми людьми из министерства налогов ее величества.

Тем не менее, невзирая на растущую кипу счетов на столике в вестибюле и несмотря на учащающиеся телефонные звонки с требованиями от хриплоголосых людей из Лондона, отец кое-как умудрялся сводить концы с концами.

Как-то раз, из-за его фобии по отношению к «инструменту», как он именовал телефон, я сама ответила на один такой звонок, и это оказалось довольно забавно, потому что я притворилась, что не говорю по-английски.

Когда телефон снова зазвонил через минуту, я схватила трубку и начала елозить пальцем по трубке.

«Алло! – кричала я. – Алло! Алло! Извините, не слышу вас. Ужасная связь. Перезвоните позже».

В третий раз я сняла трубку и плюнула в микрофон, который сразу же затрещал.

«Пожар, – произнесла я слабым монотонным голосом. – Дом в огне… стены и пол… Боюсь, я должна положить трубку. Простите, но пожарники разбивают окна».

Сборщик налогов больше не перезванивал.

«Мои встречи в комитете по земельным делам, – продолжал отец, – ни к чему не привели. Все кончено».

«Но тетушка Фелисити! – запротестовала Даффи. – Наверняка тетушка Фелисити…»

«Ваша тетушка Фелисити не имеет ни средств, ни намерения облегчить ситуацию. Боюсь, она…»

«Приезжает на Рождество, – перебила Даффи. – Можно спросить у нее, когда она будет тут!»

«Нет, – печально ответил отец, покачивая головой. – Все способы оказались неудачными. Танец кончен. В результате я был вынужден отдать Бук-шоу…»

У меня перехватило дыхание.

Фели подалась вперед, нахмурив брови. Она грызла ноготь – неслыханная вещь для такой тщеславной штучки.

Даффи смотрела из-под полуопущенных век, непроницаемая, как всегда.

«…киностудии, – продолжил отец. – Они приедут за неделю до Рождества и будут распоряжаться здесь, пока не закончат съемки».

«Но как насчет нас? – спросила Даффи. – Что будет с нами?»

«Нам позволено остаться в наших владениях, – ответил отец, – при условии, что мы будем держаться своих комнат и никоим образом не вмешиваться в работу кинокомпании. Прошу прощения, но это лучшие условия, на которых я смог договориться. В обмен мы получим достаточное вознаграждение, чтобы продержаться на плаву – во всяком случае до следующего Женского дня[3]

Мне следовало предполагать что-то подобное. Всего пару месяцев назад нас навестила пара молодых людей в шарфах и фланелевых костюмах, которые провели два дня, фотографируя Букшоу под всеми мыслимыми углами, снаружи и внутри. Они звались Невилль и Чарли, и отец был крайне туманен насчет их намерений. Предположив, что это просто очередное фото в «Сельскую жизнь», я выбросила произошедшее из головы.

Отец снова повернулся к окну и устремил взгляд на свои злосчастные владения.

Фели поднялась и с небрежным видом подошла к зеркалу. Наклонилась вперед, разглядывая свое отражение.

Я знала, что у нее на уме.

«Есть предположения, о чем он? – поинтересовалась она не совсем своим голосом. – Имею в виду фильм».

«Очередная дурацкая мелодрама, полагаю, – ответил отец не поворачиваясь. – Я не потрудился спросить».

«Известные актеры?»

«Никто из тех, кого я знаю, – сказал отец. – Агент трещал о ком-то по фамилии Уиверн, но мне это ничего не говорит».

«Филлис Уиверн? – Даффи пришла в возбуждение. – Не Филлис Уиверн?»

«Да, точно, – отец просветлел, но не надолго. – Филлис. Имя было знакомое. Так зовут председательницу Гемпширского филателистического общества. Только она Филлис Брамбл, – добавил он, – не Уиверн».

«Но Филлис Уиверн – величайшая кинозвезда в мире! – изумленно произнесла Фели. – В галактике!»

«Во вселенной, – торжественно добавила Даффи. – “Дочь сердитого сторожа” – она играла Минну Килгор, помнишь? “Анна из степей”… “Любовь и кровь”… “Облаченная для смерти”… “Лето тайны”… Она должна была играть Скарлетт О’Хара в “Унесенных ветром”, но подавилась персиковой косточкой перед пробами и не могла говорить».

Даффи была в курсе всех последних киносплетен, поскольку пролистывала журналы в газетном киоске Бишоп-Лейси.

«Она приезжает в Букшоу? – уточнила Фели. – Филлис Уиверн?»

Отец изобразил подобие пожатия плечами и продолжил мрачно смотреть в окно.

Я поспешила вниз по восточной лестнице. Столовая была погружена во мрак. Когда я вошла в кухню, Даффи и Фели подняли кислые взгляды от лоханок с кашей.

– О, вот и ты, дорогуша, – сказала миссис Мюллет. – Мы только что говорили о том, что надо отправить поисковую партию, чтобы узнать, жива ли ты. Давай-ка поторопись. Эти киношники будут здесь, не успеешь и глазом моргнуть.

Я проглотила завтрак не жуя (комковатую кашу и подгоревший тост с лимонным йогуртом) и собиралась сбежать, когда кухонная дверь открылась и вместе с порывом холодного свежего воздуха появился Доггер.

– Доброе утро, Доггер, – сказала я. – Будем сегодня выбирать дерево?

Сколько я себя помнила, по традиции за неделю до Рождества сестры и я вместе с Доггером отправлялись в лес в восточной части Букшоу, где серьезно изучали деревья, оценивая каждое по высоте, форме, густоте и общему виду, перед тем как наконец выбрать победителя.

На следующее утро, словно по волшебству, избранное дерево появлялось в гостиной, прочно зафиксированное в ведерке для угля и предоставленное нашим заботам. Мы все, за исключением отца, проводили день в ворохе древней мишуры, серебряных и золотых гирлянд, разноцветных стеклянных шаров и маленьких ангелочков, трубящих в картонные трубы, растягивая как можно дольше выполнение наших маленьких поручений до тех пор, пока, к нашему сожалению, дело не было сделано.