Артур Конан Дойл - Последнее дело Холмса Страница 2

– У вас лоб менее развит, чем я думал, – наконец, проговорил он. – Это опасная привычка нащупывать в кармане халата заряженный револьвер.

Дело в том, что при входе профессора я сразу сообразил, какая опасность угрожает мне. Единственное спасение для него – заставить меня замолчать навеки. В одно мгновение я переложил револьвер из ящика в карман и ощупывал его через халат. Когда он сказал, я вынул револьвер из кармана и положил его со взведенным курком на стол. Мориарти продолжал смотреть на меня, помаргивая и улыбаясь, и что-то в его взгляде было такое, что я радовался, нащупывая револьвер.

– Вы, по-видимому, не знаете меня, – проговорил он.

– Напротив, – ответил я, – кажется вполне ясно, что знаю. Садитесь, пожалуйста, я могу уделить вам пять минут, если вы желаете сказать что-нибудь.

– Все, о чем я хочу сказать, вы уже подумали, – ответил он.

– Как, вероятно, и вы о моем ответе вам, – сказал я.

– Итак, вы стоите на своем?

– Непоколебимо.

Он опустил руку в карман, а я взял револьвер со стола. Но он вынул только записную книжку, в которой было записано несколько чисел.

– Вы перешли мне дорогу 4 января, – сказал он. – 23 вы побеспокоили меня; в середине февраля серьезно помешали мне; в конце марта совершенно расстроили мои планы; а теперь, в конце апреля, из-за ваших преследований мне положительно грозит лишение свободы. Положение становится невыносимым.

– Вы желаете внести какое-нибудь предложение? – спросил я.

– Бросьте все дело, мистер Холмс, – сказал он, покачивая головой из стороны в сторону, – смотрите, лучше бросить.

– После понедельника, – ответил я.

– Ну, ну! – сказал он. – Я уверен, что человек такого ума, как вы, должен знать, что существует только один исход дела. Вам надо бросить его. Для меня было одно удовольствие видеть, как вы возились с этим делом, и поэтому я совершенно искренно говорю, что был бы очень огорчен, если мне придется прибегнуть к крайним мерам. Вы улыбаетесь, сэр, но уверяю вас, что говорю искренно.

– Опасность – спутница моего ремесла, – заметил я.

– Тут не опасность, а неминуемая гибель, – сказал он. – Вы преграждаете дорогу не одному человеку, а целой могучей организации, значение которой, при всем своем уме, не можете оценить. Вы должны сойти с дороги, мистер Холмс, или вас растопчут.

– Боюсь, что удовольствие, доставляемое беседой с вами, заставляет меня пренебрегать важными делами, – сказал я, вставая с места.

Он тоже встал и молча смотрел на меня, печально покачивая головой.

– Ну, делать нечего. – наконец сказал он. – Очень жаль, но я сделал все, что мог. Я знаю весь ход вашей игры. Вам ничего не сделать до понедельника. Это поединок между вами и мной, м-р Холмс. Вы намерены посадить меня на скамью подсудимых, а я говорю вам, что никогда не буду сидеть на скамье подсудимых. Вы надеетесь одолеть меня, а я говорю вам, что никогда не удастся. Если вы достаточно умны для того, чтобы погубить меня, то будьте уверены, что и я, в свою очередь, могу погубить вас.

– Вы наговорили мне много комплиментов, м-р Мориарти, – возразил я. – Позвольте мне ответить вам одним: если бы я был уверен, что исполнится ваше первое предположение, то, ради общественного блага, с радостью согласился бы на второе.

– Могу обещать вам исполнение последнего, – с насмешкой проговорил он, затем повернулся ко мне своей сутуловатой спиной и, оглядываясь на меня, вышел.

Таково было мое странное свидание с профессором Мориарти. Сознаюсь, оно оставило во мне очень неприятное впечатление. Его мягкая, точная манера выражаться производит впечатление искренности, чего не бывает при простой угрозе. Конечно, вы скажете: «Отчего же не принять полицейских мер?» Но дело в том, что удар мне будет нанесен его агентами. У меня есть уверенность, что это так будет.

– На вас уже было произведено нападение?

– Дорогой мой Уотсон, профессор Мориарти не дремлет. Около полудня я пошел по делу в Оксфордскую улицу и как только я завернул за угол, на меня налетел, как стрела, парный экипаж. Я отскочил на тротуар и спасся от опасности быть раздавленным насмерть. Экипаж мгновенно скрылся. После того я пошел по тротуару, и на улице Вир с крыши одного дома упал кирпич и разбился вдребезги у моих ног. Я позвал полицию, мы осмотрели местность. На крыше были сложены кирпичи для ремонта, и полицейские уверяли меня, что кирпич сбросило ветром. Я понимал, в чем дело, но не мог ничего доказать. Тогда я взял кэб и поехал на квартиру к брату, где и провел день. Сейчас по дороге к вам на меня напал какой-то негодяй с дубиной. Я сбил его с ног, полиция забрала его, но могу с уверенностью сказать вам, что никогда не будет установлено связи между джентльменом, о передние зубы которого я разбил себе руку, и бывшим учителем математики, который, вероятно, решает задачи за десять миль отсюда. Теперь, Уотсон, вы, конечно, не удивляетесь, что по приходе к вам я прежде всего запер ставни и вынужден был просить у вас разрешения выйти от вас менее заметным ходом, чем парадная дверь.

Да, часто я восхищался храбростью моего друга, но не так, как теперь, когда он спокойно рассказывал о всех происшествиях ужасного дня.

– Вы ночуете у меня? – спросил я.

– Нет, друг мой; я был бы опасным гостем. У меня уже составлены планы, и все будет прекрасно. Дело уже настолько подвинулось, что может идти и без моей помощи; арест может быть произведен и без меня, хотя мое присутствие было бы необходимо для показаний. Очевидно, для меня лучше всего уехать на несколько дней, пока полиция не получит возможности действовать свободно. И мне было бы очень приятно, если бы вы поехали со мной на континент.

– Ну, что ж, теперь практики немного, – ответил я, – а у меня есть сосед, который заменит меня. Охотно поеду с вами.

– И можете отправиться завтра утром?

– Да, если необходимо.

– О, да, очень нужно. Вот зам инструкция, милый Уотсон, и я прошу вас следовать ей точно, так как вы вместе со мной будете вести игру против самого умного мошенника и самого могущественного синдиката преступников в Европе. Слушайте же. Вы отправите сегодня же свой багаж с доверенным лицом на станцию «Виктория». Утром пошлете лакея экипажем, но скажите ему, чтобы он не брал ни первого, ни второго кэба из тех, которых он встретит. Вы сядете в экипаж и поедете на Стрэнд к Лоутерскому пассажу, передав кучеру адрес на клочке бумаги и предупредив его, чтобы он не бросал его. Приготовьте заранее плату и около пассажа немедленно выскакивайте из кэба и пробегайте через пассаж так, чтобы четверть десятого быть на другом конце его. За углом вас будет ожидать карета. На козлах будет сидеть человек в большом черном плаще с воротником, обшитым красным кантом. Он довезет вас до станции как раз к отходу континентального поезда.

– Где я найду вас?

– На станции. Нам оставлено второе купе первого класса.

– Значит, мы встретимся в вагоне?

– Да.

Напрасно я уговаривал Холмса переночевать у меня. Ясно было, что он не хотел навлечь неприятности на приютивший его дом. Наскоро повторив инструкцию, он встал и вышел со мной в сад, перелез через забор на улицу Мортимер, свистнул кэб и уехал.

Утром я в точности выполнил указания Холмса. Извозчик был нанят со всеми предосторожностями, и после завтрака сейчас же поехал к Лоутерскому пассажу. Пробежав через пассаж, я нашел ожидавшую меня карету с сидевшим на козлах человеком большого роста в темном плаще. Как только я прыгнул в экипаж, он стегнул по лошади, и мы помчались к станции «Виктория». Выпустив меня, он повернул лошадей и быстро отъехал, даже не взглянув в мою сторону.

До сих пор все шло хорошо. Мой багаж был уже на месте, и я без труда нашел указанное Холмсом купе, тем более, оно было единственное, на котором стояла надпись «занято». Меня беспокоило только то, что Холмса не было. До отхода поезда оставалось всего семь минут. Я искал тонкую фигуру моего друга среди путешественников и провожавших. Не было и следа его. Несколько минут я потратил на то, чтобы помочь почтенному итальянскому патеру, пытавшемуся объяснить носильщику на ломаном английском языке, что багаж его следует отправить через Париж. Затем, еще раз посмотрев вокруг, я вернулся в купе, где нашел своего престарелого итальянца. Носильщик усадил его ко мне, несмотря на надпись «занято». Бесполезно было объяснять патеру, что он не имеет права на место в купе, так как я знал по-итальянски еще менее, чем он по-английски. Поэтому я только пожал плечами и продолжал высматривать своего друга. Дрожь пробежала у меня по телу, когда я подумал, что с ним могло случиться какое-нибудь несчастье ночью. Кондуктор уже захлопнул дверцу купе, раздался свисток, как вдруг…

– Вы не удостоили даже поздороваться со мной, милый Уотсон, – проговорил чей-то голос.

Я обернулся в неописуемом удивлении. Старый патер повернулся лицом ко мне. На одно мгновенье морщины разгладились, нос отодвинулся от подбородка, нижняя губа подтянулась, рот перестал шамкать, промелькнул огонь в тусклых глазах, сгорбленная фигура выпрямилась. А потом все тело опять сгорбилось, и Холмс исчез также быстро, как появился.