Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие Страница 25

Гарольд критическим оком осмотрел приемную, которая также была и комнатой ожидания. Компьютер Валерии Колдуэл стоял точно посредине ее стола. Двухместный диванчик, два кресла и два стула стояли на своих местах, журналы были аккуратно разложены на тщательно отполированном столике из красного дерева. Все было так, как он и ожидал, кроме одного: казалось, ни миссис Карпентер, ни миссис Уотсон не пылесосили ковер. Офисный пылесос, купленный шесть месяцев назад, обладал не только большой мощностью, но издавал еще страшный шум и оставлял на ковре предательские полоски. Сейчас их там не было. Возможно, одна из уборщиц выровняла ковер щеткой. Контроль за работой уборщиц не входил в обязанности Гарольда, впрочем, за женщинами из великолепного агентства мисс Элкингтон контроль и не требовался, но он любил за всем приглядывать. Приемная была визитной карточкой «Чемберс», первое впечатление всегда имело значение.

Затем он мельком оглядел библиотеку и конференц-зал, располагавшийся справа от входной двери. Там тоже все было в порядке. Комната чем-то напоминала обстановку клуба джентльменов, но без той уютной и интимной атмосферы. Тем не менее и здесь были свои достоинства. Справа и слева от мраморного камина за стеклами книжных шкафов восемнадцатого века мерцали кожаные корешки книг, каждый шкаф был увенчан мраморным бюстом: слева стоял Чарльз Диккенс, справа – Генри Филдинг, оба в свое время – члены почтенного общества Мидл-Темпл. В незастекленных шкафах напротив двери находилась рабочая библиотека, включавшая сборники судебных решений, законодательные акты парламента, «Свод законов Холсбери» и книги по разным вопросам уголовного и гражданского права. На нижних полках стояли переплетенные в красную кожу сборники «Панча» с 1880 по 1930 г. – прощальный дар при уходе на пенсию члена «Чемберс», жена которого при переселении в небольшой домик потребовала расстаться с журналом.

Четыре кожаных кресла были расставлены в разных местах комнаты без учета возможного желания членов коллегии общаться друг с другом. Основную часть пространства занимал прямоугольный дубовый стол, потемневший от старости, вокруг стояли десять стульев, составляющих с ним комплект. Собрания «Чемберс» проводились здесь редко: мистер Лэнгтон предпочитал устраивать их в своем кабинете, а если стульев не хватало, коллеги приносили свои и усаживались кругом в неофициальной обстановке. Но возникавшие время от времени предложения предоставить комнату новому члену коллегии в интересах эффективного использования помещения всегда отвергались. Стол, принадлежавший некогда Джону Дикинсону, был гордостью «Чемберс» и не помещался больше ни в одной комнате.

Из приемной в комнату клерков вели двойные двери, но они редко использовались – обычно входили из холла. Войдя, Гарольд услышал сигнал факса, передававшего вчерашние судебные решения. Он подошел, чтобы их прочитать, потом снял пальто и повесил его на деревянных плечиках со своим именем на крючок за дверью. В этом тесном, заставленном разными вещами, однако упорядоченном, пространстве было его святилище, его царство, мотор и самый центр «Чемберс». Как и во всех подобных комнатах, где работали клерки, здесь трудно было повернуться. Здесь находился его стол и еще два стола младших клерков, на каждом стоял текстовый процессор. Был здесь и компьютер, к которому он наконец привык, хотя по-прежнему тосковал по ежедневным утренним походам в Дом правосудия, разговорам с чиновником, осуществлявшим рассылку. Здесь же на стене висела написанная его аккуратным почерком карта присутствия всех членов коллегии, работавших в Полет-Корт. А в большом шкафу у стены были сложены свернутые тру-бочкой резюме – красные ленты у защитников и белые – у обвинителей. Саму комнату, ее запах, организованный хаос, стул, на котором сидел отец, стол, за которым он работал, Гарольд знал лучше, чем собственную спальню.

Зазвонил телефон. Так рано обычно ему не звонили. В трубке послышался незнакомый женский голос – возбужденный, на грани истерики.

– Говорит миссис Бакли, экономка мисс Олдридж. Рада, что застала вас. Я звонила и раньше. Хозяйка всегда говорила, что контора открывается в восемь тридцать.

– Мы не открываемся в восемь тридцать, но обычно я действительно прихожу к этому времени, – сказал он извиняющимся тоном. – Могу я чем-то помочь?

– Это касается мисс Олдридж. Скажите, она там?

– Пока в «Чемберс» никого нет. А что, мисс Олдридж сказала, что придет на работу рано?

– Вы не понимаете. – Голос женщины срывался на истерику. – Вчера вечером она не вернулась домой, вот почему я волнуюсь.

– Возможно, она осталась у подруги, – предположил Гарольд.

– Нет, она предупредила бы меня. В десять тридцать я закончила дела и поднялась в свою комнату. Мисс Олдридж не собиралась отсутствовать всю ночь. Я прислушивалась, не идет ли она, но хозяйка всегда входит тихо, и иногда я ее не слышу. В семь тридцать я принесла ей чай и увидела, что постель не разобрана.

– Полагаю, серьезно тревожиться пока рано, – сказал Гарольд. – Не думаю, что она в здании. Когда я пришел, окна не светились, но я все-таки пойду и взгляну. Подождите, пожалуйста, у телефона.

Он поднялся к кабинету мисс Олдридж на втором этаже. Массивная внешняя дверь из дуба была закрыта. В этом не было ничего удивительного: адвокаты, оставлявшие на столах важные бумаги, иногда запирали двери. Но чаще запирали только внутреннюю дверь, а внешнюю, дубовую, оставляли открытой.

Гарольд вернулся к себе и поднял трубку:

– Миссис Бакли? Не думаю, что она в кабинете, но все же пойду отопру дверь. Я надолго не задержусь.

У Гарольда были запасные ключи от всех комнат, он их ревниво оберегал, надел на каждый брелок и хранил в нижнем ящике стола. Ключ от комнаты мисс Олдридж тоже был тут. Он открывал обе двери. Гарольд снова поднялся по лестнице, ощущая на этот раз некоторую тревогу и ругая себя за это. Член «Чемберс» может провести ночь вне дома. Это ее личное дело. Может быть, в этот момент она как раз вставляет ключ в замок.

Гарольд открыл дубовую дверь и начал возиться с внутренней. Отпирая ее, он уже понял: что-то в кабинете не так. К воздуху примешивался слабый, непривычный и все же страшно знакомый запах. Он поднес руку к выключателю – вспыхнули четыре настенные лампы.

То, что он увидел, было настолько чудовищно, что Гарольд застыл на месте, не веря своим глазам. Это не могло быть правдой. В течение нескольких секунд полного ступора он не был в состоянии даже испытывать страх. Но потом до него дошел истинный смысл происходящего. Сердце его пробудилось к жизни и застучало с силой, которая сотрясала все тело. Он услышал слабый, жалобный стон и понял, что этот странный, невнятный звук издал сам.

Медленно, словно влекомый неумолимой силой, Гарольд двинулся вперед. Женщина в расслабленной позе сидела за столом в крутящемся кресле. Стол стоял слева от двери перед двумя высокими окнами. Голова женщины упала на грудь, руки безвольно свисали с резных ручек кресла. Гарольд не видел ее лица, но и так знал, что она мертва.

Локоны судейского парика из жесткого конского волоса слиплись от красно-коричневой крови. Приблизившись к женщине, Гарольд коснулся тыльной стороной руки ее шеи. Та была ледяная. Даже мертвая плоть не может быть такой холодной, пронеслось у него в мозгу. От легкого прикосновения капля крови упала с парика. Оцепенев от страха, Гарольд смотрел, как она медленно катится по застывшей щеке и дрожа замирает на подбородке. Гарольд тихо застонал. Боже, подумал он, она ведь застыла, совсем застыла, а кровь по-прежнему капает! Инстинктивно, желая устоять на ногах, Гарольд ухватился за стул, тот, к его ужасу, неожиданно повернулся, и теперь женщина, ноги которой проехали по ковру, сидела лицом к двери. Тяжело дыша, он в ужасе отпрянул от стула, неосознанно взглянув на свои руки, словно боясь, что они запачканы кровью. Затем все же подался вперед и, слегка склонившись, постарался рассмотреть ее лицо. Лоб, щеки и один глаз были залиты кровью. Только правый глаз остался незапачканным. Мертвый, невидящий взгляд был устремлен куда-то вдаль и, как показалось Гарольду, таил в себе зловещую угрозу.

Словно загипнотизированный, он медленно попятился к двери, не помня, как выбрался наружу. Трясущимися руками он закрыл за собой и запер обе двери – тихо и с предельной осторожностью, как будто одно неловкое движение могло потревожить страшное существо, расположившееся внутри. Потом положил ключ в карман и пошел к лестнице. Его била дрожь, и не было уверенности, что удастся устоять на ногах. Пошатываясь, он с трудом спустился вниз. Однако голова была на удивление ясная. Взяв трубку, Гарольд уже знал, что надо делать. В пересохшем горле язык еле ворочался. Слова приходили легко, но звуки были неотчетливыми.

– Она здесь, но беспокоить ее нельзя. А так все в порядке, – сказал он и поспешил положить трубку, чтобы экономка не успела ничего сказать или задать вопрос. Открыть правду он не мог – тогда весь Лондон мигом все узнает. Всему свое время. Прежде всего надо позвонить в полицию.