Рекс Стаут - Только через мой труп Страница 3

Фэбээровец испуганно встрепенулся:

– Извините, не понял.

– Я сказал, что чуть не умер тогда от голода. В нашу страну вторглись австрийцы, и мы сражались против пулеметов голыми руками. В принципе я был ходячим мертвецом, ведь человек не может прокормиться одной сухой травой. Но я все-таки выжил. Поесть по-человечески мне довелось, только когда в войну вступили Соединенные Штаты и я отмахал пешком добрых шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. По окончании войны я вернулся на Балканы, лишился там еще одной иллюзии и окончательно отбыл в Америку.

– Hvala bogu, – весело вставил я.

Шталь ошарашенно вскинул голову:

– Простите? Вы черногорец?

– Не совсем. Я родом из Огайо. Огайец, так сказать, чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.

Вульф не удостоил меня вниманием и продолжил:

– Хотел бы сказать, мистер Шталь, что по природе своей не склонен позволять какому-либо индивидууму копаться в моем прошлом. Но вы не просто индивидуум. Вы представитель федерального правительства. В сущности, вы сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет, чтобы кое-что обо мне узнать. Я глубоко благодарен своей стране за любезные мне традиции, которые она до сих пор ухитрялась не растерять… Кстати, не хотите ли пропустить стаканчик американского пива?

– Нет, благодарю вас.

Вульф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул. Затем изрек:

– Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос. Нет, я не представляю интересы какого-либо иностранного ведомства, компании, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне как профессиональному сыщику приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, который время от времени оказывает мне ту же услугу. В данный момент я ничего не расследую. И не работаю ни на мистера Хичкока, ни на кого-то другого.

– Понятно. – Казалось, Шталь верит каждому его слову. – Что ж, вы объяснились вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних дел в Европе… Если можно спросить… Словом, вы знаете некоего князя Доневича?

– Знал очень давно. По-моему, он сейчас при смерти. В Париже, кажется.

– Я не его имею в виду. А разве нет другого князя Доневича?

– Есть. Племянник старика Петера. Князь Стефан Доневич. Если не ошибаюсь, он живет в Загребе. Когда я там был в тысяча девятьсот шестнадцатом году, ему едва исполнилось шесть лет.

– А в самое последнее время вам не доводилось общаться с ним?

– Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.

– Вы не посылали ему денег – напрямую либо через какое-нибудь другое лицо, а может, организацию? Или, скажем, на дело, которое он представляет?

– Нет, сэр.

– Но ведь вы переводите деньги в Европу?

– Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Это мои собственные средства, которые я зарабатываю своим трудом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести на английский, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.

– Возможно. А как насчет вашей жены? Вы ведь были женаты?

– Нет. Женат? Нет. Это было… – Вульф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. – Сэр, мне крайне неприятно, но вы приближаетесь к той опасной грани, за которой даже благодарный своей стране американец может послать вас к дьяволу.

Я поспешил вставить:

– Я бы, например, точно вас послал, хотя индейской крови во мне лишь одна шестьдесят четвертая.

Фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.

– Думаю, – добродушно сказал он, – вы не станете возражать против того, чтобы изложить нашу беседу в письменном виде и расписаться.

– Если так нужно, пожалуйста.

– Очень хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?

– Совершенно верно.

– Это все, что нас интересовало. Пока, во всяком случае. – Он поднялся. – Большое спасибо.

– Не за что. До свидания, сэр.

Я проводил Шталя и лично распахнул дверь перед «самой Америкой», дабы убедиться, что она непременно окажется за порогом. Вульф может сколько угодно миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда отдельные личности суют нос в мою жизнь, не говоря уж о целой нации в сто тридцать миллионов человек.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза.

– Вот видите, что́ получается, – упрекнул я его. – За последние три недели вы отказались от девяти дел. И все из-за того, что вам пару раз обломилось по жирному куску, в результате чего счет в банке непривычно распух. Я ведь еще не считаю эту бедненькую черногорку, подруга которой питает слабость к бриллиантам, вполне, на мой взгляд, естественную. Вы вообще отказались расследовать что-либо для кого-либо. И вот, пожалуйста! Америка стала вас подозревать. Ведь это так не по-американски – не делать деньги всякий раз, когда выпадает возможность. Вот она и напустила на вас фэбээровскую ищейку. И теперь, видит бог, вам придется заняться расследованием собственных делишек! Вам не нужно…

– Заткнись, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Ты вообще жалкий врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?

На счастье Вульфа, прежде чем я сочинил реплику, которая сразила бы его наповал, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что Фриц разогрел остатки приготовленных вчера уток, а потому решил пока пощадить распоясавшегося бездельника, и стрелой помчался на кухню.

Глава вторая

Во время трапез Вульф, как правило, не только помалкивает о делах, но вообще выкидывает из головы все мало-мальски относящееся к работе. Однако в тот день, похоже, интерес к еде уступил место каким-то мыслям. Я, правда, хоть убейте, не понимал, над каким делом он ломает голову, если и дела-то никакого у нас нет и в помине. Вульф лихо расправился с утятиной, оставшейся после вчерашнего ужина с его другом Марко Вукчичем, с привычной ловкостью разрывая спинной хребет и вгрызаясь в сочную мякоть поблескивающими белоснежными зубами, однако выглядел он довольно рассеянным. В связи с этим обед несколько затянулся и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. Вперевалку, разумеется, шел Вульф, тогда как я вышагивал очень даже бодро.

В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами орхидей или какими-либо иными забавами, Вульф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх необъятного вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство, правда, не впал – за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает губы, из чего заключил, что мозг его напряженно трудится.

Неожиданно Вульф разлепил губы и заговорил:

– Арчи, почему ты сказал, что эта девушка хотела позаимствовать книгу?

Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням.

Я небрежно махнул рукой:

– Да это я так просто, поддразнить вас решил. Пустое.

– Нет. По твоим словам, она спрашивала, не читаю ли я эту книгу.

– Да, сэр.

– И не штудирую ли ее.

– Почти. Да, сэр.

– И не читаешь ли ее ты.

– Да, сэр.

Он чуть приоткрыл глаза:

– Ты догадался, что она таким образом старалась выяснить, не вздумается ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?

– Нет, сэр. Мне было не до того. Я сидел за столом, а она стояла рядом, такая изящная и соблазнительная, что я с головой погрузился в созерцание ее форм.

– Это рефлекс, за который отвечает не головной мозг, а спинной. Значит, ее заинтересовала «Объединенная Югославия» Хендерсона?

– Да, сэр.

– А где была эта книга, когда ты вернулся в кабинет?

– На полке, на своем обычном месте. Мисс Лофхен сама ее туда поставила. Для черногор…

– Пожалуйста, достань книгу.

Я пересек комнату и, сняв с полки том, протянул его Вульфу. Тот заботливо протер переплет ладонью – он всегда так поступает с книгами, – затем, не открывая, повернул том лицевой стороной к себе, крепко сжал и, подержав так некоторое время, резко отпустил. Открыв после этого книгу примерно в середине, он извлек из нее сложенный и засунутый между страницами листок бумаги, развернул и принялся читать. Я сел и крепко закусил губу, от души желая, чтобы это помогло мне удержать слова, которые так и рвались наружу. Признаться, задача оказалась не из легких.

– Так оно и есть, – самодовольно произнес Вульф. – Прочитать тебе, что́ здесь написано?

– Сделайте одолжение, сэр.

Вульф кивнул и понес такую тарабарщину, что у меня волосы встали дыбом. Зная, что он только того и ждет, чтобы его прервали мольбами о пощаде, я набрался терпения и снова прикусил губу, а когда он наконец остановился, хмыкнул:

– Все это прекрасно, но почему она прямо не призналась мне в любви? Зачем было изливать чувства на бумаге, да еще и прятать признание в книжке? Особенно меня пленили последние слова о том, какой я умный и привлекательный…