Уэнди Уокер - Я все помню Страница 31

И Дженни: Почему мне кажется, будто с меня сползает кожа? Будто я хочу сорвать ее с тела? Почему постоянно чешу шрам в том месте, где он оставил метку заостренной палочкой? Отчего у меня в желудке без конца разливается желчь? Как и в случае с Шоном, ее организм вырабатывал химические вещества в ответ на эмоциональную реакцию, не обусловленную явными раздражителями, тем более такими, которые ассоциировались бы с нападением.

В таком вопросе, как восстановление памяти, существует целое море противоречий. Некоторые исследователи (я умышленно использую этот строгий термин по той причине, что данным вопросом занимаются очень многие, от прославленных нейробиологов до убежденных насильников) утверждают, что память восстановлению не подлежит и что любые воссозданные «воспоминания» в обязательном порядке носят ложный характер. Я совершенно уверен, что вы слышали о случаях эмоциональных потрясений у взрослых, которые, пройдя курс лечения у врача, вдруг «вспоминали» о сексуальных домогательствах со стороны родителя, учителя или тренера. Существует даже движение за запрет лечения, направленного на восстановление памяти.

С другой стороны, значительное число их коллег приводят захватывающие истории об успешном восстановлении воспоминаний, впоследствии подтвержденные либо признаниями тех или иных людей, либо реальными событиями.

По данной теме я изучал все материалы: публикации в прессе, рассказы коллег и судебные отчеты, которые со временем становятся достоянием гласности. Поэтому в выводах своих уверен. Здесь есть два аспекта. Первый заключается в том, что воспоминания сохраняются в ячейках памяти, второй – что их можно оттуда извлечь. Для каждого из этих двух процессов с одной стороны требуется «аппаратное обеспечение мозга», с другой – отвечающие за его работу химические вещества. Воспоминания можно сохранить, но впоследствии потерять их или стереть. Кроме того, они могут попасть не в ту ячейку, и тогда извлечь их будет очень трудно. Каждый из этих двух вариантов представляет собой определенную форму «забывания». Я твердо убежден, что лечение, назначенное Шону и Дженни, как и многим другим жертвам психических потрясений, «стирает» не все воспоминания о травмирующем событии. Некоторые, сохраняясь, попадают в другие ячейки, следовательно, их можно найти, извлечь и отложить в памяти. У меня не было предположений по поводу того, какие воспоминания сохранились в мозгу Шона или Дженни. Моя задача состояла в обнаружении фактов, и выполнять ее нужно было очень осторожно. Я уже выражал свою озабоченность суггестивным воздействием в процессе реконсолидации памяти, в результате которого у человека могут появиться ложные воспоминания, и его способностью препятствовать восстановлению истинной памяти. Вы представляете себе механизм такого воздействия, не так ли? Как отреагирует Шон, если я скажу ему, что перед тем, как потерять сознание, он видел смерть друга? Видел, как у того изо рта хлынула кровь, когда он попытался что-то сказать, как от ужаса расширились его глаза? Поведаю, что умирающий протянул ладонь и схватил его за левую руку, может, даже закричал от боли. Добавлю, что Шон задрожал всем телом, испугавшись, что тоже умрет. А потом опустил глаза, увидел, что его правая рука превратилась в кровавое месиво из истерзанной плоти, порванных сухожилий и раздробленных костей, и понял, что никогда уже не сможет воспринимать свое тело как единое целое. После этого он, вполне вероятно, придет к выводу, что все так и было, задумается, не был ли он свидетелем всех этих событий, и в итоге станет считать мои слова своими истинными воспоминаниями.

Мы с Шоном собирали факты. Донесения с поля боя, сведения, почерпнутые из бесед с другими солдатами, проходившими службу в том же городе. Шон говорил с морскими пехотинцами, спасшими ему жизнь, а также с дознавателями, которым в конечном счете удалось поймать нескольких террористов и описать их. Мы даже раздобыли фотографии некоторых из них, тех, кого убили. У Шона был лишь ограниченный допуск к секретной информации, но коллеги ради него пошли на нарушение правил. Я думаю, что разговоры с этими солдатами и погружение в привычную для него среду сами по себе оказали лечебный эффект. Парень чувствовал, что они на его стороне. Кроме того, у него были жена, сын и семья. А теперь и я.

Вскоре в его жизни предстояло появиться Дженни.

Мы могли реконструировать события, опираясь на первоначальный план боевого задания. Его Шон помнил довольно хорошо, и мы предположили, что в ходе выполнения миссии он в точности выполнял приказания. Чтобы получить виртуальную модель города, мы воспользовались компьютерной программой, представлявшей собой что-то вроде видеоигры. Сегодня подобные образы выглядят на удивление реалистично. А потом приступили к работе, иногда по несколько часов подряд. Шон вместе с товарищем двигался по улицам города. В качестве звукового сопровождения мы использовали треки из документальных фильмов, хруст гравия под подошвой башмаков и сжатые, лаконичные сообщения по рации. Этот звуковой фон воссоздавал акустическую обстановку, сопровождающую выполнение боевого задания. Пробелы Шон заполнял действиями, которые ему тогда полагалось совершать. Я читал сценарий, написанный на основании тех крох информации, которую нам удалось раздобыть. От себя мы не добавили ничего.

– Вы опять поворачиваете за угол. Вдали кто-то стреляет.

Из рации доносился звук одиночного выстрела.

– Врача! Врача! Вот черт! Миллера задело! Миллер ранен, черт возьми! Врача! О нет! Нет!

Я читал сценарий дальше.

Сердце выпрыгивает из груди, но я держусь. Замираю на месте, затем отступаю к стене. Поднимаю глаза на крыши, заглядываю в окна. Огонь велся издалека, но ведь могут быть и другие стрелки. Они знают, что мы здесь. Может, знали с самого начала, просто ждали. Нам в голову наверняка пришла эта мысль. Валансия, должно быть, наложил в штаны. Не мужик, а баба, к тому же это его первое боевое задание. Идем дальше.

Сеанс развивался в подобном ключе до тех пор, пока мы не оказывались в месте, где разорвалась бомба. У нас был подлинный снимок той улицы и красной двери, рядом с которой их с Гектором Валансией нашли. Никаких обломков, указывающих на то, где был заложен заряд, обнаружено не было. Некоторые предполагали, что их прибрали до прибытия морских пехотинцев. Чтобы зачистить квартал, потребовалось без малого двадцать минут. Их обоих считали погибшими.

– На улице люди. Вы подбираетесь к красной двери. За ней скрываются террористы, которых надо либо схватить, либо убить. Кроме вас с Валансией в живых больше никого не осталось. Шесть ваших товарищей погибли. Морпехи уже на подходе.

Валансия просит отойти назад. Я это знаю. Могу представить его самого и его лицо. Тащит меня за рукав и говорит что-то вроде: «Не надо, старина. Не надо».

– Нет, давайте внесем ясность. Вы не можете этого помнить, просто вам кажется, что ему хотелось дать деру.

Да. Еще как кажется. Мы пробыли там пять минут и потеряли шестерых товарищей. Валансия все бросил бы и бежал. Я знаю, что думал бы именно так.

– А чего хотелось вам?

Убить этого ублюдка или умереть.

– И Валансия пошел бы за вами?

Шон умолк, закрыл глаза и судорожно сглотнул.

Да, он бы за мной пошел. А потом его долбаная голова разлетелась бы вдребезги.

Мы обрабатывали все имевшиеся в наличии данные, заново переживая каждое мгновение. Поиск воспоминаний, этих битов информации, порой сводил нас с ума. Это то же самое, что искать ключи от машины в доме, где царит полный бардак. Вы мысленно возвращаетесь обратно, пытаетесь вспомнить, когда в последний раз ими пользовались. Шарите по всем комнатам, заглядываете под подушки и ковры, проверяете карманы пиджаков и брюк. Порой мы находили следы, с учетом нашей аналогии что-то вроде мелких монет. Шон вспомнил, как Валансия споткнулся о небольшую рытвину на грязной дороге. И запах жареного мяса. Он был обязан посмотреть, откуда он доносится, но не помнил, чтобы действительно это делал. Наверное, из открытого окна. Но что-то важное и значимое от него ускользало. Ускользало от нас. В случае с ключами от машины вы, по меньшей мере, знаете, что они не могли «раствориться в воздухе». Если же говорить о воспоминаниях Шона, а чуть позже и Дженни, то такая возможность существовала, и мы не могли знать, в какой момент нужно остановиться и отказаться от дальнейших попыток. Скажу лишь, что сам процесс поиска воспоминаний пошел на пользу и Шону, и Дженни, поэтому двигаться дальше нам стало легче.

Рапорт Шона о том, что они видят красную дверь, от следующего выхода на связь отделяли пятнадцать секунд. В этом сообщении, последнем, говорилось, что на улице обнаружены семеро гражданских – женщины, дети, старики. Шон сказал, что страшно бы от этого разнервничался и испытал бы в душе соблазн отступить.