Майкл Грубер - День мертвых Страница 34

– Да. Тонкие различия между христианскими сектами от них ускользают. Так или иначе, возникает вопрос: откуда столько жестокости в заурядном курортном городишке?

– Надеюсь, вопрос риторический.

Фыркнув, Пепа закатила глаза.

– Примерно полгода назад полиция устранила Насарио Морено, jefe Ла Фамилиа, и его подручные рассорились. По всему штату развесили плакаты, провозглашающие, что Ла Фамилиа больше не существует и что ее альтруистические функции перешли к группе, принявшей имя «тамплиеров» – Los Templos – в честь средневекового рыцарского ордена. Некоторые из бандитских заправил перекинулись в новую организацию, другие остались верны прежней, то есть Ла Фамилиа. Естественно, основная грызня идет в Морелии и на севере, но и тут есть лакомый кусочек – порт в Карденасе. Через него ввозят вещества, из которых изготавливают амфетамин, а заодно и наркотики из Южной Америки. Jefe Карденаса, Мельчор Куэльо, хранит верность остаткам Ла Фамилиа. Jefe Плайя-Диаманте перекинулся к тамплиерам.

– Этот Сервандо Гомес?

– Да. Многочисленные друзья зовут его «Эль Гордо». Все убийства последнего времени вызваны конкуренцией между Куэльо и Гомесом. Куэльо из этой парочки более жестокий. Его называют «Эль Хабали», то есть «Кабан». Его фирменный знак – оставить от человека одно туловище и выбросить. На спине жертвы зеленым маркером записывают ее преступления.

– Приму к сведению, – сказал Мардер. – А есть ли знак у Эль Гордо?

– Тамплиеры оставляют голову и симметрично располагают конечности относительно нее: ноги по бокам, а руки складываются в форме креста ниже. В глаза вставляют зубочистки, чтобы не закрывались, а в рот вкладывают свиток с объяснением мотивов казни. Еще один пример затейливого мексиканского народного творчества.

– А как же туловище?

– А его в море – так говорят, по крайней мере. В любом случае вся эта театральная рисовка и жестокость – не самое интересное. Самое интересное – это социология и экономика. Социология по той причине, что каждый мексиканский бандит мечтает завоевать уважение. Так было всегда. Всякий мужчина в Мексике в глубине души жаждет быть chingón[67], а прочие пусть будут chingada[68]. Но чтобы это стало очевидно всему миру, у него должна быть молодая жена-блондинка, дом в Чапультепеке[69], несколько яхт, он должен отдыхать за границей. Но пока они narcoviolentes, добиться всего этого, а тем более удержать, не так-то просто. Поэтому каждый ищет способ как-то избавиться от бандитского клейма или хотя бы избавить своих сыновей. Эти люди сильно потакают своим сыновьям. Если у тебя сын красавец и плейбой, это почти так же хорошо, как жена-блондинка.

– А у Гомеса и Куэльо есть такие сыновья?

– У Гомеса двое. Учатся в элитной частной школе в Сан-Диего, катаются на дорогущих спортивных тачках и встречаются с девчонками-чирлидерами. А Габриэль, сын Куэльо, живет здесь. Плейбоем ему быть неинтересно. Ему интереснее быть бандитом, и старик, надо думать, страшно им разочарован. Его прозвали «Эль Кочинильо», то есть «Поросенок». Зато у Эль Хабали несколько дочек, и все получают воспитание в Европе. Придется ему обойтись добропорядочными внуками. А может, и нет; может, он рассчитывает преобразиться в нынешней своей ипостаси – этакий бандит-бодхисатва.

Мардер широко улыбнулся, и суровое лицо Пепы, кажется, несколько смягчилось. Хорошо бы и ей улыбнуться.

– Отлично. Вам бы статьи писать. Ну и как у него дела с преображением?

– Начал вкладывать капитал. Числится так называемым партнером в целой куче легальных компаний. У него есть доли в гостиничном бизнесе, сельском хозяйстве, морском и наземном транспорте. В городе ему принадлежит служба такси, несколько баров и ресторанов. Он интересуется политическими кампаниями и запугивает либо убивает журналистов, которые выступают против его кандидатов. А деньги от наркоты все валят и валят, потому что на El Norte спрос на наркоту колоссальный – единственное, что превосходит по размаху лицемерие вашего правительства. Соответственно, положение с наличностью у него в организации все опасней. Даже в Мексике сложно тратить по десять-двадцать миллионов в месяц, не заявляя об источнике доходов. Так что им требуется как-то отмывать эти деньги, не задействуя при этом банковских счетов, которые легко отследить. А где лучше всего отмываются деньги, Рик?

– Ну, американская мафия начинала с самогона, а потом перешла на казино. Вегас и все такое прочее.

– В точку, казино! Вы в курсе, что в Плайя-Диаманте находится заповедник морских черепах?

– Нет, не в курсе. Но рад это слышать.

– Да, каждый год, летом и в начале осени, на пляж выбираются оливковые черепахи и откладывают яйца, поэтому строительство на прибрежной полосе запрещено. Конечно, мексиканские чиновники славятся своей продажностью, но экологи держат ухо востро, и если вдруг строительство разрешат, то разразится международный скандал. Есть, впрочем, одно исключение – участок, на который строительный запрет не распространялся с самого начала, еще когда планировали заповедник. Это прибрежный остров, где черепахи по какой-то причине не гнездятся.

И она наконец наградила Мардера улыбкой – доброй и обворожительной, хотя и добивалась устрашающего эффекта.

– То есть этот остров? Исла-де-лос-Пахарос?

– Именно. Так что когда заявляется пара американцев во всеоружии и сразу же начинает оборонять его и от тамплиеров, и людей Куэльо…

– Не оборонял я ничего от Куэльо. Я вас защищал. Мне и в голову не приходило, что бандиты задумали устроить на моей территории казино.

Пепа хотела что-то сказать, но осеклась и спросила вместо этого:

– Теперь вы знаете. Что дальше?

– Теперь я закончу пьянку. Потом у меня будет похмелье. Потом я обмозгую, как поступить.

– А как же я? Как мне вернуться к своим коллегам?

– Это вам решать, Пепа. Комнат у нас предостаточно, так что можете оставаться сколь угодно долго. Но можете и уехать. О, Ампаро!

Он поднял кувшин, приветствуя домработницу.

– Милая, не могли бы вы повторить?

– Разумеется, сеньор, – ответила та, забрав у него сосуд.

– Вы не знаете, где моя дочь?

– В colonia с сеньором Скелли, – сказала Ампаро. – Думаю, они переносят колодец, как вы велели. – Она примолкла, поглядывая на Пепу Эспиносу, затем спросила: – Когда вы желаете отужинать, сеньор? Сколько будет человек и что вам хотелось бы отведать?

– Жареной свинины, – проговорил Мардер. – А есть будут все.

– Все?

– Да. Зовите всех, кто живет на острове. Свиней тут много – запах я даже отсюда чувствую. Еще скатайте на пикапе в город и купите пива. И мескаля. И приготовьте mole verde[70]. Только в котле размером вон с то кашпо. Вот прямо в нем можете и варить, если не отыщется подходящего котла. Выройте ямы, наносите мескитовых дров[71], купите побольше мешков кукурузной муки и раздайте всем, кто умеет делать тортильи. И пусть будет музыка!

Мардер не знал, во сколько все это может обойтись, но ему было плевать. Выражение на лице Пепы Эспиносы стоило каждого песо.

Стата как завороженная стояла перед горном, а кузнец, Бартоломео Ортис, добавлял последние штрихи к массивному буру, который сам же сработал из старого коленвала и разобранных автомобильных рессор. Поразительно: в течение одной недели ей довелось увидеть, с чего начиналось и чем закончится производство металлических изделий в жизни человечества. Она с отвисшей челюстью глазела на раскаленную докрасна сталь на наковальне. Насколько Стата могла судить, это был самый настоящий артефакт – полностью работоспособный бур, рожденный из металлолома и голого мастерства.

Бур работал от видавшего виды мотоциклетного двигателя и был крайне небезопасен в использовании, но задачу свою выполнял идеально. За систему охлаждения отвечал мальчишка с ведром воды и ковшиком. Стата лично назначила буровику помощника, сделала кое-какие мелкие усовершенствования и теперь, когда новая деталь встала на место и Арсенио, исполнявший роль бурильщика, запустил механизм, навалилась всем весом на А-образную раму, чтобы та не уехала. Машина ревела, разбрасывала грязь – и бурила. Стата была счастлива, как хрюшка в луже, и ничуть не чище. Через двадцать минут хлынула вода; раздались возгласы одобрения, Стата стиснула Арсенио в объятьях, а затем помогла ему насадить кран.

Она прошла на окраину деревни, где местные под руководством Скелли копали при помощи «Комацу» дренажную яму для будущей очистной системы.

– Вода пошла?

– Пошла, – подтвердила она. – Как дела?

– Шикарно. Обалдеть просто: начинаешь этим парням платить по-человечески, и они превращаются в немцев. И никакой тебе mañana, что ты! Завтра проложат трубы – спасибо твоему щедрому папаше. А теперь можешь сказать мне, с какой стати ему вздумалось устроить собственный корпус мира в… слушай, а я ведь даже не знаю, как называется это место.