Карл-Йоганн Вальгрен - Тень мальчика Страница 39

А незадолго до этого Джоель покончил с Ангелой – из ревности. По-видимому, прознал про ее связь со своим дядей и съехал с катушек. Болезненная жажда мести. Он нанял Юлина, перевел для него деньги на Виргинские острова – все ради того, чтобы отомстить Ангеле и направить подозрения на Катца – его приятеля, который понес наказание за первое нападение Джоеля на Груббхольмене. Но сначала инсценировал собственное исчезновение.

Она еще не знала как, но как-то все было связано. В тот злосчастный вечер Джоель наверняка был на яхте, и когда Катц и Йорма проникли на борт, где-то спрятался и решил отомстить. Случай подвернулся, когда Эва и Катц валялись в велосипедном подвале в героиновой отключке.

– Вы продолжали встречаться с Джоелем? Он видел Юнаса?

– Да… он как бы не мог со мной расстаться. Я уволилась, а он все продолжал ко мне приходить. Трудно объяснить, но он стал мне вроде сына.

Она замолчала и задумалась.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Пару лет назад. Как раз когда Юнас здесь жил. Но я попросила его уйти. Юнас очень его боялся.

Она поднялась и собрала карты.

– А Рикард Юлин? Какова его роль во всей этой истории?

Сандра Дальстрём посмотрела на нее с удивлением.

– А в чем дело?

– Ни в чем… Расскажите, вот и все.

Звоночек в голове прозвенел, но Эва проигнорировала предупреждение. Стояла, смотрела в молочную линзу камеры видеонаблюдения и ждала, когда ее впустят.

Она позвонила и спросила Понтуса Клингберга. Какой-то молодой клерк сообщил, что эту неделю шеф работает дистанционно и в контору не приходит. Нет, извините, я не имею права сообщать его домашний телефон.

Еще раз нажала кнопку звонка, и та слегка завибрировала под пальцем. Опять посмотрела на камеру, установленную на самом верху бетонной стены, окружающей виллу Клингберга в Юрхольмене. Неприятное ощущение – кто-то присматривается к тебе исподтишка, а сам невидим.

Она была уверена, Понтус Клингберг и понятия не имел, что его племянник убил Ангелу, что Джоелю помогал Юлин. Он даже не знал, что происходило в охотничьем домике в его усадьбе, пока он грел ноги у камина. Если речь идет о мести, а все указывает именно на это, то он следующий на очереди, и она обязана его предупредить.

Опять попыталась позвонить Катцу – с тем же успехом. Оставила сообщение на автоответчике, сообщила, куда едет. Почему он не отвечает? Если его взяли, она бы знала. Даниельссон обязательно позвонил бы.

Внезапно послышалось глухое жужжание электронного замка, щелкнул засов, и металлические ворота раскрылись, как крылья гигантской бабочки.

Она пошла по гравийной дорожке к вилле. Никогда не видела ничего подобного. Самое меньшее, тридцать комнат. Вид на море с двух расположенных каскадом веранд. Двадцатипятиметровый бассейн позади дома. Два теннисных корта. Собственный пляж с мостками и беседкой. Зимний лодочный ангар величиной с нормальную виллу.

Ворота за спиной медленно закрылись. Она поднялась по широким ступенькам к приоткрытой входной двери.

Зашла в дом, крикнула – никто не ответил. В фойе задернуты шторы – даже язык не поворачивался назвать это величественное помещение вестибюлем, холлом и тем более прихожей. Самое настоящее театральное фойе. Эва открыла двойные двери и оказалась в гигантской столовой, где посередине царил стол с высокими резными стульями, как минимум для тридцати гостей. Картина Карла Ларссона[12] чуть не во всю стену.

– Есть здесь кто? – крикнула она опять, и опять никто не откликнулся.

Она прошла через несколько комнат, оказалась в небольшом салоне и остановилась. Попыталась осмыслить рассказ Сандры Дальстрём про Юлина. В середине семидесятых его наняли для поисков Кристофера. Тогда он был молодым офицером военной разведки. Она вспомнила – Понтус Клингберг говорил, что они просили о помощи военных. Значит, Юлин был одним из них, даже, может быть, именно он сообщил семье жуткую новость из Голландии. Она пошла дальше, проходила комнату за комнатой, и в конце концов снова оказалась в вестибюле… в фойе. И что это значит? А это значит, она обошла весь нижний этаж, не встретив ни одного человека. Откуда-то шел странный запах – сладковатый и в то же время отвратительный, но откуда – понять она не могла. Что за чушь… Понтус должен быть где-то здесь, кто-то же открыл ей ворота.

Поднялась по лестнице на второй этаж. Почему-то вспотела, хотя в доме работали кондиционеры и было вовсе не жарко. Запах усилился. Стены увешаны картинами, здесь, очевидно, помещался отдел современного искусства. Одну из картин она узнала по гротескным деформированным лицам и человеческим фигурам, этот англичанин, как его… Фрэнсис Бэкон, кажется.

– Понтус!

Молчание. Может, он в каком-то из других строений на участке.

Она должна его предупредить. И внести ясность. К тому же никто, кроме Понтуса, не сможет дать ей ответ. Как выяснилось, Понтус уже много лет дружен с Юлином. Юлин общался с их семьей. И если верить Сандре Дальстрём, Юлин давным-давно заинтересовался Джоелем, еще до того, как Джоеля отправили в Сигтуну. Поначалу мальчик ходил в частную школу в Дандерюде, проявил нестандартные способности. Юлин был в восторге от его одаренности – и внимательно присматривался к необъяснимым вспышкам необузданной ярости.

Может быть, именно Юлин позаботился, чтобы Джоель поступил в школу военных переводчиков вместе с Данни Катцем?

Какая-то особая программа для сверходаренных психопатов?

Дурацкие фантазии… но Понтус Клингберг наверняка знает, в чем дело.

Она замерла – ей послышались шаги. Где-то совсем близко… нет, скорее всего, показалось.

Что еще рассказала Сандра? Интерес Юлина к вуду… к проклятию, якобы наложенному на семью Клингберг. Юлин несколько раз ездил с Клингбергами в Доминиканскую Республику, посещал сахарные плантации Густава.

Она открыла дверь и вздрогнула – комната битком набита карибскими курьезами, будто кто-то решил проиллюстрировать ее размышления. Деревянные маски и статуэтки. На стене – два скрещенных мачете. Картина – чернокожие работники на сахарной плантации. Явно расистская, хотя и трудно определить, почему. Попахивает работорговлей. Судя по всему, в этой комнате когда-то был рабочий кабинет Густава.

Дальше следовала анфилада комнат с видом на воду. Удары сердца отдавались болью в горле. Отвратительный запах с каждым шагом становился все сильнее. Открыла дверь и против воли, уже догадываясь, что увидит, заглянула в спальню.

Явная инсценировка. Труп Понтуса Клингберга в сидячем положении у стены. На коленях у него – еще один распухший труп с дыркой во лбу от пистолетного выстрела. Пальцы обоих мертвецов – Понтуса и Юлина – сплетены, словно в молитве. Глаза Клингберга выпучены, словно у больного базедовой болезнью, высунутый язык – он удавлен. И следы от укусов на шее, сине-багровое смертельное ожерелье.

В квартире Эвы был черный ход во двор, когда-то предназначенный для прислуги. Теперь никакой прислуги не было, но черный ход оказался очень уместным – они только им и пользовались. Катц отпер замок.

– Эва! – крикнул он, но никто не откликнулся.

Все точно так, как он и оставил утром. Эва не возвращалась. Не прибрано, случайная мебель… она совершенно о таких вещах не заботилась, словно чувствовала себя в гостях у своей собственной жизни.

Данни открыл холодильник, достал две банки некрепкого, так называемого «народного» пива, протянул одну Йорме, а сам устроился на диване в гостиной. На столе стояла пустая бутылка «Джек Дэниэлс». Пожалуй, пьет она многовато. Впрочем, это единственное, что он мог сказать, – он почти ничего не знал про ее жизнь. Была замужем, разведена, двое детей, спор за право на воспитание с бывшим мужем – вот и все. Последние несколько лет живет одна. Она вкратце рассказала ему все это, начинала иногда заикаться – как и в юности. Случайные связи, мужчины приходят и уходят, но никакого желания заводить постоянные отношения у нее нет.

А если бы не та история на Груббхольмене – интересно, как повернулась бы их жизнь? Возможно, к лучшему, но скорее к худшему. Во всяком случае, для нее – судьба решительно перевела стрелки ее жизни. Она завязала с наркотиками, взялась за ум. А если бы так и продолжалось, откос постепенно становился бы все круче, они бы все быстрее и быстрее скользили вниз и в конце концов достигли бы самого дна.

– И где она? – спросил Йорма.

– Ума не приложу. Может, пошла в садик к сыну. Она что-то говорила на этот счет.

Йорма допил бутылку и огляделся. Похоже, искал пианино, хотел поиграть, не нашел и огорчился.

Вдруг Данни понял, что ему ее не хватает, что он дорого бы дал, чтобы увидеть, как она открывает дверь со своей печальной улыбкой. Сила этого чувства его удивила.

– Мне надо ехать домой, – сказал Йорма. – Врачи советовали сбавить обороты.

– А полиция? У них больше нет вопросов?