Стив Берри - Гробница императора Страница 4

– Вы хоть сами понимаете, что говорите? У этого представителя не было возможности даже переговорить с Чжао! Какие доказательства он мог представить?

Министр не мог решить, является ли осведомителем кто-то из его помощников или один из офицеров. Теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным. Тан знал только, что его доклад Центральному комитету будет не единственным, поэтому он решил действовать наверняка.

– Вы уверены? Чжао ни с кем не связывался?

– Его избили так, что он с тех пор больше не приходил в себя. У него поврежден головной мозг. Он никогда не очнется от комы. Мы поддерживаем его жизнь только потому, что так приказали вы… прошу прощения, Центральный комитет.

Тан увидел в глазах женщины отвращение – нечто такое, с чем в последнее время он сталкивался все чаще и чаще. Особенно имея дело с женщинами. Почти весь персонал клиники, врачи и медсестры, были женщинами. Да, со времен революции Мао женщины сделали большой шаг вперед, однако сам Тан по-прежнему придерживался правила, которому его научил отец. «Мужчина не говорит о делах в своем доме, а женщина не говорит о делах за пределами дома».

Эта врачиха, работающая во второстепенной государственной клинике, не способна понять, какая огромная ответственность лежит на его плечах. Пекин управляет страной, которая протянулась на пять тысяч километров с востока на запад и больше чем на три тысячи километров с севера на юг. Значительную ее часть занимают безлюдные горы и пустыни, одни из самых суровых мест в мире, и всего десять процентов земель пригодны для сельского хозяйства. Здесь проживает почти полтора миллиарда человек – больше, чем в Америке, России и Европе, вместе взятых. Но только шестьдесят миллионов из них являются членами Коммунистической партии Китая – меньше трех процентов от общей численности населения. Главврач клиники состоит в партии, она вступила в нее больше десяти лет назад. Министр проверял. В противном случае ее ни за что не назначили бы на эту высокую должность. На такой статус вправе рассчитывать только члены партии, представители титульной национальности хань. Хань составляют подавляющее большинство населения Китая, а остальные жалкие проценты рассеяны по пятидесяти шести мелким народностям. Отец главврача занимал высокую должность в руководстве провинции; преданный член партии, он участвовал в революции 1949 года и был лично знаком с Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином.

И тем не менее Тан должен был исключить любые недоразумения.

– Цзинь Чжао был всем обязан народному правительству. Однако он решил помочь нашим врагам…

– Какой ущерб мог причинить народному правительству шестидесятитрехлетний геохимик? Объясните, товарищ министр. Я хочу знать. И что он может сделать сейчас?

Министр взглянул на часы. Вертолет, который должен будет доставить его на север, уже ждет.

– Чжао не был никаким шпионом, – продолжала врач. – Не был никаким изменником. Чем он на самом деле провинился, товарищ министр? Как можно оправдать то, что человека жестоко избили и у него произошло кровоизлияние в мозг?

У Тана не было времени обсуждать то, что уже было решено. Осведомитель решит судьбу этой женщины. Меньше чем через месяц ее переведут на другое место – несмотря на высокое положение отца, – скорее всего, на тысячи километров на запад, на отдаленную окраину, где можно похоронить любые проблемы.

Повернувшись к второму офицеру, Тан подал знак.

Офицер достал из кобуры пистолет, подошел к койке и выстрелил Цзинь Чжао в висок.

Тело дернулось и затихло.

Аппарат искусственного дыхания продолжал нагнетать воздух в мертвые легкие.

– Приговор приведен в исполнение, – объявил Тан. – В присутствии представителей народного правительства, военных и… главного врача этой клиники.

Он показал, что пора уходить. Убирать в палате предстоит персоналу клиники.

Тан подошел к двери.

– Вы только что застрелили беспомощного человека! – крикнула ему вдогонку врач. – Вот во что превратилось наше правительство?

– Вы должны быть признательны, – сказал министр.

– За что?

– За то, что правительство не вычтет из бюджета вашей клиники стоимость одного патрона.

С этими словами он вышел.

Глава 3

Копенгаген

13.20

Покинув свой книжный магазин, Малоун вышел на Хейбро-Пладс. Небо оставалось безоблачным, воздух был приятный и свежий. Стрёгет, цепочка пешеходных улиц с бесконечными рядами магазинов, кафе, ресторанов и музеев, оживленно бурлила.

Малоун решил проблему того, что принести на встречу, просто схватив с полки первую попавшуюся книгу и засунув ее в пакет. Судя по всему, Кассиопея решила привлечь его, чтобы выиграть немного времени. Неплохая идея, вот только обман не удастся тянуть бесконечно долго. Малоуну очень хотелось знать, во что ввязалась Кассиопея. Начиная с прошлого Рождества, они приезжали друг к другу в гости, несколько раз обедали вместе в разных местах, обменивались телефонными звонками и сообщениями по электронной почте. В основном все это было связано со смертью Торвальдсена, причинившей боль обоим. Малоун до сих пор не мог поверить в то, что его лучшего друга больше нет в живых. Каждый день он ждал, что замкнутый пожилой датчанин войдет к нему в магазин, готовый завести оживленный разговор. Ему до сих пор было горестно, что его друг умер, уверенный в том, что его предали.

– В Париже ты сделал все, что мог, – пыталась успокоить его Кассиопея. – На твоем месте я поступила бы так же.

– Хенрик видел все иначе.

– Коттон, у него тоже были недостатки. Он завелся, ни о чем не думая и не желая никого слушать. На карту было поставлено не только отмщение. У тебя не было выбора.

– Я его подвел.

Потянувшись через стол, Кассиопея потрепала его по руке.

– Я тебе вот что скажу: если у меня когда-нибудь возникнут серьезные неприятности, подведи меня так же, как ты подвел Хенрика.

Малоун шел вперед, а ее слова звучали у него в голове.

И вот теперь это повторялось опять.

Покинув Стрёгет, Коттон пересек бульвар, забитый сверкающим металлом автомобилей, автобусов и велосипедов. Он быстро прошел через Радхуспладсен, одну из многочисленных площадей Копенгагена, раскинувшуюся перед зданием городской ратуши. На крыше бронзовые трубачи беззвучно дули в древние трубы «лурсы». Над ними возвышалась бронзовая статуя епископа Абалона, который в 1167 году превратил крошечную рыбацкую деревушку в обнесенную стеной крепость.

В противоположном конце площади за еще одним бульваром, задушенным плотным потоком транспорта, начинался парк Тиволи.

Стиснув в одной руке пакет с книгой, Малоун другой нащупал под курткой «беретту», выданную в «Магеллане». Он достал пистолет из-под кровати, где тот лежал в рюкзаке вместе с прочими напоминаниями о прежней жизни.

– По-моему, ты немного волнуешься, – сказала ему Кассиопея.

Промозглым мартовским днем они стояли перед его магазином. Она была права. Он действительно волновался.

– Если честно, я не романтик.

– Вот как? Ни за что бы не догадалась. К счастью для тебя, я романтик.

Кассиопея выглядела замечательно. Высокая, стройная, кожа цвета бледного красного дерева. Густые золотисто-каштановые волосы ниспадали на плечи, обрамляя выразительное лицо, подчеркнутое тонкими бровями и высокими скулами.

– Коттон, не кори себя напрасно.

Любопытно, как она догадалась, что он думает о Торвальдсене?

– Ты хороший человек. Хенрик это знал.

– Я опоздал на две минуты.

– И теперь с этим уже ничего нельзя поделать, черт побери.

Она была права.

Но Малоун по-прежнему не мог избавиться от этого чувства.

Ему приходилось видеть Кассиопею и в лучшие мгновения, и тогда, когда обстоятельства полностью лишали ее уверенности в себе – когда она становилась уязвимой, склонной к ошибкам, эмоциональной. К счастью, он находился рядом, чтобы компенсировать все это, как и она приходила ему на помощь, когда они менялись ролями. В ней просто поразительно соединялись женственность и сила, но все, даже она, иногда заходят слишком далеко.

У Малоуна перед глазами мелькнул образ Кассиопеи, привязанной к листу фанеры, с мокрым насквозь полотенцем на лице.

Почему она?

Почему не он?

Карл Тан поднялся на борт вертолета и устроился в хвосте салона. Дело, которое привело его в Чунцин, было завершено.

Он ненавидел этот город.

Тридцать миллионов человек заполняли каждый квадратный метр холмов, окружающих место слияния рек Янцзы и Цзялинцзян. При монголах, Хань и маньчжурской династии здесь находился центр империи. Сто лет назад во время японского вторжения сюда была перенесена столица. Сейчас город представлял собой смесь древнего и нового: мечети, буддийские храмы, христианские церкви, коммунистические памятники, жаркое, влажное, несчастное место, с уродливыми небоскребами, разрывающими линию горизонта.