Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие Страница 42

Брата арестовали за продажу наркотиков. Но он не распространял наркотики, тем более не принадлежал к наркобаронам, не был одним из тех людей, о которых пишут в газетах. У него тогда не было работы, он снимал жилье с друзьями в Северном Лондоне, и на вечеринках они покуривали травку. Кенни говорил – все так делают. Покупал наркотик Кенни – чтобы хватило на весь вечер. А остальные отдавали ему деньги – каждый за себя. Так было заведено: ведь это был самый дешевый способ купить травку. Но брата поймали с поличным, и Валерия в отчаянии попросила мисс Олдридж помочь. Возможно, она обратилась не вовремя. Теперь она понимала, что это был глупый, неправильный поступок. Щеки ее разом вспыхнули, когда она вспомнила ответ мисс Олдридж, холодный голос, презрительный взгляд.

– Я не намерена вызвать ажиотаж в мировом суде, неожиданно объявившись там в обществе младших по званию коллег, чтобы вызволить твоего глупого брата. Найди ему хорошего адвоката.

И Кенни признали виновным и приговорили к шести месяцам тюрьмы.

Женщина, инспектор Мискин, удивилась:

– Необычно при первом правонарушении. Наверное, его уже задерживали раньше?

Да, призналась Валерия, с ним такое уже случалось. Но только раз, и по такому же поводу. Но какой смысл отправлять его в тюрьму. Там он только ожесточится. Если бы его защищала мисс Олдридж, брата бы оправдали. Она вытаскивала людей гораздо более виновных, чем Кенни, – убийц, насильников, мошенников в особо крупных размерах. Тем все сходило с рук. А Кенни никому не принес вреда, никого не обманул. Мягкий и добрый по природе, он даже насекомое не мог раздавить. И вот теперь он в тюрьме, и мать из-за агорафобии не может его навещать и от бабушки скрывает его арест, потому что та всегда ругала мать, которая, по ее словам, не умеет воспитывать детей.

Оба детектива не спорили с ней, слушали рассказ сочувственно. И она зачем-то стала рассказывать молодым людям и другие вещи, которые не имели к ней отношения, и знать их детективам было не обязательно. Валерия поведала ходящие в коллегии слухи об уходе мистера Лэнгтона и его возможном преемнике, а также о том, что мисс Олдридж была заинтересована в этом месте и в случае избрания собиралась многое в коллегии изменить.

– Как вы это узнали? – спросила инспектор Мискин.

А как было не узнать! «Чемберс» – рассадник сплетен. Люди говорили прямо при ней. Слухи витали в самом воздухе, распространяясь чуть ли не мистическим образом. Она рассказала им о своей дружбе с семейством Нотон. Эту работу она получила благодаря Гарри Нотону, старшему клерку. Их семьи жили поблизости, и Валерия посещала одну с ними церковь. Когда в «Чемберс» открылась вакансия, она как раз искала работу, и мистер Нотон порекомендовал ее. Поначалу ее взяли на должность младшей машинистки, но после ухода на пенсию мисс Джастин, проработавшей в коллегии тридцать лет, Валерии предложили ее место, а работу младшей машинистки предложили временной сотруднице. Последняя никуда не годилась, и вот уже две недели Валерия работала за двоих. У нее еще не закончился испытательный срок, но она надеялась, что на очередном собрании ее утвердят в должности секретаря.

– Как вы думаете, если бы во главе «Чемберс» оказалась мисс Олдридж, назначила бы она вас секретарем? – задала вопрос инспектор Мискин.

– О нет. Не думаю. Особенно после всего случившегося. Мне кажется, она и Гарри хотела бы заменить современным менеджером, и тогда тот сам занялся бы подбором штата сотрудников.

Поразительно, как много она наболтала, однако были две вещи, о которых она не сказала ни слова.

Под конец Валерия, стараясь соблюсти достоинство и не расплакаться, сказала:

– Когда она не захотела помочь Кенни, я почувствовала к ней ненависть. Может быть, еще и потому, что она отнеслась к моему горю с презрением – ко мне с презрением. А теперь я чувствую себя ужасно – ведь я ненавидела ее, а она умерла. Но я ее не убивала. Я бы не смогла.

– У нас есть основание считать, что мисс Олдридж без пятнадцати восемь была жива, – сказала инспектор Мискин. – По вашим словам, в половине восьмого вы уже пришли домой. Если ваша мать и бабушка это подтвердят, значит, вы никак не могли ее убить. Не волнуйтесь.

Выходит, они ее не подозревали. Тогда почему так долго допрашивали? Зачем в таком случае ста-раться? Она подумала, что знает ответ, и густо покраснела.

Было непривычно возвращаться в середине дня домой. В метро поезд был почти пустой, а когда Валерия подъехала к Бакхерст-Хилл, на платформе напротив стоял только один человек, направлявшийся в Лондон. Улица тоже была тихая и мирная, почти как деревенская. Даже небольшой таунхаус 32 по Линни-лейн показался ей незнакомым и немного зловещим, каким дома выглядят по утрам. На окне гостиной нижнего этажа и еще на одном окне шторы были опущены. Валерия понимала, о чем это говорит. Мать наверху отдыхает – если только напряженное положение на кровати с уставленными в темноту глазами можно назвать отдыхом. Бабушка смотрит телевизор.

Валерия повернула ключ в замке – на пороге ее встретил громкий рев, сопровождавшийся выстрелами. Бабуля обожала детективы и спокойно относилась к сценам секса и насилия. Когда Валерия вошла в гос-тиную, она нажала на пульт. Наверное, это был видеофильм, иначе бабуля не прекратила бы просмотр.

Не проявив никакого интереса к приходу внучки, она пожаловалась:

– Не слышу и половины из того, что говорят. Бормочут что-то. Хуже американцев.

– Теперь так играют, бабуля. Естественно – как говорят в жизни.

– Крупно повезет, если хоть слово разберешь. Звук прибавлять бессмысленно – только хуже. И все время стараются снимать в ночных клубах, где темно, как в могиле. Нет, старые фильмы Хичкока были лучше. «В случае убийства набирайте «М»[21] – я бы и сейчас его посмотрела. Там каждое слово слышно. Тогда еще знали, что такое хорошая дикция. И почему операторы не могут крепко держать в руках камеру? Они что, пьяные?

– Это интеллектуальное кино, бабуль.

– Вот как? Для меня слишком интеллектуальное.

Телевизор для бабушки был развлечением, утешением и страстью. Ей почти ничего не нравилось, но от этого она смотрела его не меньше. Валерия иногда думала, что телевизор удобный объект для разрядки бабушкиной энергии. Она могла критиковать текст, поведение, внешний вид и дикцию актеров, политиков и экспертов, не боясь возражений. Иногда внучку удивляло, что к себе бабушка относится совсем не критично. Выкрашенные в совершенно немыслимый рыжий цвет волосы, обрамлявшие семидесятипятилетнее лицо, кожа которого преждевременно обвисла и покрылась глубокими морщинами, выглядели смехотворно, а узкая, выше колен юбка только подчеркивала костлявость ног в старческих пятнах. Но сила духа бабули всегда вызывала восхищение Валерии. Она знала, что они союзники, хотя не слышала от нее слов одобрения или любви. Вместе они справлялись с агорафобией и депрессией матери, хождением по магазинам, готовкой и работой по дому, оплатой счетов и прочими ежедневными делами обычных людей. Мать съедала поставленную перед ней еду, но не проявляла никакого интереса к тому, как она оказалась на тарелке.

А теперь еще эта история с Кенни. Когда брату дали срок, мать взяла с нее обещание, что бабушка ничего не узнает, и Валерия держала слово. Но это затрудняло походы в тюрьму. Ей удавалось посещать Кенни лишь дважды в неделю, и то каждый раз выдумывая разные предлоги вроде встречи со старой школьной подругой, которые казались неубедительными ей самой.

– Думаю, ты сейчас пойдешь на свидание, – сказала бабушка. – А как насчет магазина?

– Заскочу в супермаркет на обратном пути. В субботу они работают до десяти.

– Надеюсь, с этим тебе повезет больше, чем с предыдущим. Я знала, что он тебя бросит, как только поступит в университет. Так всегда бывает. Да и ты не проявила достаточно характера, чтобы его удержать. Нужно быть решительнее, дорогая. Мужчины это любят.

Бабуля в молодости была просто огонь и точно знала, что любят мужчины.

Как и следовало ожидать, бабушка отнеслась к известию об убийстве спокойно. Она редко проявляла интерес к неизвестным ей людям и давно решила, что Полет-Корт – это мир внучки, слишком далекий, чтобы в него вникать. Настоящее убийство, особенно незнакомого человека, блекло перед яркими, неистовыми образами, подстегивающими ее воображение и вносящими в жизнь возбуждение, которого она так жаждала. Она редко встречала Валерию вопросами о проведенном дне, о коллегах и разговорах, которые те вели. Но в данном случае равнодушие пришлось кстати, потому что вскоре на лестнице послышались неспешные шаги матери, и новость все равно нужно было сообщить.

Миссис Колдуэл провела плохой день. Занятая своими горестными мыслями, она слабо воспринимала то, что ей говорили. Смерть незнакомки не могла произвести сильного впечатления на человека, живущего в постоянном аду. Валерия знала, что произойдет – цикл был предсказуем. Врач увеличит дозировку лекарств, на какое-то время мать выйдет из депрессии, тут на нее обрушится реальность произошедшего, и тогда снова начнутся волнения, тревоги, возвращение к старой мысли – насколько хорошо было бы Валерии найти работу по соседству, не ездить далеко, рано приходить домой. Но до этого дело еще не дошло.