Кристофер Мур - Дом духов Страница 53

Он подумал о жене Пратта, Манувади – ее имя сокращали до Мани. Она была из тех женщин, с которыми любой мужчина не расстался бы и на одну ночь. В стране, где красота была обычным явлением, Мани выделялась даже в переполненной комнате. Она была изысканной, забавной, жизнерадостной, ободряющей и сильной и непоколебимо верной Пратту. Кальвино никогда не видел ее сердитой и не слышал ее голоса, повышенного в гневе. Некоторые женщины наводят на мысль о таких духовных качествах, которые поднимают их над поверхностью земли. И Мани была одной из них. Как и Пратт, она вышла из привилегированного класса. Ее семья владела большим поместьем возле Чанг Май вместе с тысячью раи[29] рисовых полей. Она росла в семье с садовниками, служанками, шоферами, нянями, дедушками и бабушками, дядями, тетями, кузинами и кузенами, друзьями друзей, гостями из-за рубежа. Это было феодальное семейство, которое иногда разрасталось до ста человек. Мани была второй дочерью. У нее был старший брат и сестра. Каждого из детей отправили в университет за границу. Все они говорили на английском, французском, немецком и тайском языках. Ее мать еще говорила немного по-китайски. Кальвино научил мать Мани паре слов на идиш и на итальянском. Ее любимым словом было «мешуга», что на идише значит «ненормальный».

Обед в фамильном поместье Мани напоминал заседание комитета ООН, где беседа шла на трех языках одновременно. Ее брат руководил отделом коммерческих кредитов в крупном банке. Ее старшая сестра вышла замуж за немца и жила в Берлине. Мани познакомилась с Праттом на приеме для иностранных студентов в Нью-Йоркском университете. Кальвино был шафером на их свадьбе в Нижнем Манхэттене. Так что, в каком-то смысле, Кальвино был рядом с ними обоими с самого начала. У них было двое детей. Мальчик, Сучин, десяти лет, был всего на месяц старше дочери Кальвино, Мелоди. А девочке, Сутхорн, исполнилось семь лет в тот день, когда Бена Хоудли прикончили у компьютера.

Пратт прекратил играть. Положил саксофон на стол и откинулся на спинку стула.

– Мани и дети в Чанг Май, – сказал Кальвино.

– Они испуганы.

– Никогда не видел Мани испуганной.

Это значило, что у Пратта большие неприятности в управлении.

– Кто-нибудь на тебя круто наехал?

– Достаточно круто.

– Кто это, Пратт?

Полковник не ответил прямо. Вместо этого он достал из кармана листовку, развернул ее и подал Кальвино. Она была напечатана на ксероксе. Винсент посмотрел на нее и улыбнулся.

– Она на тайском языке. Сутхорн в семь лет читает по-тайски. А я функционально неграмотен. Тебе придется заполнить пробелы между этими ломаными колечками, которые вы называете алфавитом.

– Несколько сотен разбросали по Сиам-сквер два дня назад. Здесь говорится, что, будучи в Нью-Йорке, я организовал там торговлю наркотиками. Я был тем тайным лидером, который завез в Америку опиум. Мне вменяют в вину убийства на прошлой неделе. И здесь говорится, что во время церемонии жертвоприношения после смерти моего отца я требовал деньги у своих подчиненных и бизнесменов. Начальник Отдела служебных расследований – мой друг, но и на него оказывают давление. Так случается в Отделе служебных расследований. Поэтому он предложил мне подумать, может, будет разумно согласиться на перевод в полицию Сухотай. Наверное, тебе надо выпить. Наверное, мне тоже надо выпить.

Они вошли в большой дом. Пратт взял бутылку «Джонни Уокер Блэк Лейбл». Кальвино он налил двойную порцию. Сыщик подошел к стене, включил вентилятор под потолком и сел на диван. Внутренняя борьба в тайской полиции была похожа на постоянно меняющуюся линию фронта в зоне боевых действий. В понедельник Пратт мог чувствовать себя надежно и безопасно на своей должности, во вторник оказаться на переднем крае на ничейной земле, а к пятнице – так далеко за вражеской линией, что никто не захочет рисковать своей карьерой и положением, чтобы пойти туда за ним. Проблема Пратта была проблемой социального происхождения. Он был одним из «благородных»; этот титул говорил о родстве с королевской семьей, о его власти и положении. Он никогда не брал взяток. Его честность ставила его в особое положение среди остальных служащих полиции. Это не один раз делало его мишенью. Но на этот раз они действовали без перчаток. Листовки оказались на улицах потому, что кто-то из вышестоящих одобрил этот план.

– Дьявол. Если ты не согласишься на перевод, ты знаешь, что будет дальше, – сказал Кальвино.

– То же, что с тобой на этой неделе, – ответил Пратт, и в его глоссе прозвучала боль.

– Но я не таец, – возразил сыщик.

– Это мерзко, Вини. Сказать, что я вымогал деньги на похоронах моего отца, – ужасная ложь. Мне придется сражаться. У меня нет другого выхода.

– Мани с детьми уехали не из-за этого, – сказал Винсент, поднимая листовку с кофейного столика. Проглотил двойной скотч. – Есть что-то другое.

Пратт кивнул, запрокинул голову, и голос его стал еще более гневным.

– Вчера Мани позвонил неизвестный. Грозили заложить бомбу.

Кальвино вздохнул и снова наполнил свой бокал. У него было такое чувство, будто он входит в кошмарный сон другого человека. В один из тех кошмарных снов о замкнутом пространстве, где нет окон и дверей, и куда бы ты ни бежал, натыкаешься на стену.

– Убийства в порту Клонг Той, – продолжал Пратт. – Вот как их называли внутри управления. Я проверил всех, кто связан по службе с подразделениями рейнджеров, приписанными к границе с Бирмой или к порту. И составил список из шести человек. Но все улики указывали на то, что это один и тот же человек – полковник Нара. Он водит «БМВ» с номером, соответствующим номеру, который вы видели на Сой Сорок один.

– Черт, я так и знал, что это коп, – сказал Кальвино. – А теперь он преследует тебя.

Полковник наполнил бокал друга, потом повернулся и посмотрел на бар. Его пальцы были прижаты к прозрачному стеклу; он посмотрел вниз, словно что-то вспомнил.

– Я написал докладную в Отдел служебных расследований о том, что Лек, вероятно, невиновен. Выбитое из него признание было фальшивым. Я привел доказательства против Нары.

Раздался крик дтук-гае[30]; он напоминал нечто среднее между отрыжкой после пива и сдавленным воплем.

– Я рекомендовал начальнику начать расследование.

– И он сказал, что это плохая идея.

– А я сказал: «Возможно, кто-то внутри управления скрывает детали убийства Хоудли. Я считаю, что это может быть полковник Нара».

Пратт повернулся и посмотрел из окна в ночь. Дтук-гае замолчал, и стало необычайно тихо. Полковник казался взвинченным, готовым сорваться; он был возбужден, как человек, для которого семья дороже всего, а ей угрожают, и это не пустые угрозы.

Все начинало проясняться. Убийце Хоудли должны были помогать. Та афера слепого с тремя бандитами. Катои в коридоре над баром «Африканская Королева». Вспоротый живот Тик. Засада на канале. Убийца в грузовике, груженном бутылками с водой. Подростки-токсикоманы в Клонг Той с перерезанным горлом. И цепочка мертвых фарангов, которые снимали девушек в барах Патпонга. Такое количество убийств может произойти только в том случае, если обладающий властью человек не опасается за свою безопасность. Возможно, Филип убил Хоудли. Но ему нужна была информация и наемные убийцы для остального. Инстинкт Пратта указывал в нужном направлении. Он знал, как все происходит в Бангкоке, как убивают людей и как некоторые продажные полицейские неразборчивы в том, кто им платит.

– Ты начал войну внутри управления, – сказал Кальвино. – Людям это не понравится. Это означает, что им придется встать на чью-то сторону.

В первый раз за этот вечер Пратт улыбнулся:

– Именно так и сказал начальник.

* * *Уже рассвело, когда Кальвино приехал на квартиру Кико. Она встретила его у двери в белом кимоно, с зачесанными наверх волосами, что открывало ее длинную, стройную шею.

– Я так беспокоилась, – сказала она.

Когда Винсент наклонился к ней и поцеловал, он услышал из дальней спальни тихий, нежный, сонный голосок, окликнувший ее по имени. Это был детский голосок. Кико молча ускользнула прочь и вернулась через две минуты, ведя за собой крохотную фигурку в длинной желтой ночной сорочке. Она держала ребенка за руку. Девочка, с отпечатком складок подушки на правой щеке, с торчащими в разные стороны волосами, смутилась, когда подошла к нему.

– Вини, это моя дочь Лиза.

Лиза смотрела на него снизу большими черными глазами, наполовину спрятав лицо в складках кимоно Кико.

– В моем старом районе жили девочки по имени Лиза, – сказал Кальвино.

– На японском языке Лиза означает «мудрая и элегантная».

– Она такая и есть.

– Она моя дочь.

– Сколько ей лет?

– Лиза, скажи мистеру Кальвино, сколько тебе лет.

Лиза смотрела на него и моргала, слегка приоткрыв рот. Потом подняла пять пальцев на одной руке и один палец на другой – и снова прижалась к боку матери.