Ольга Степнова - Фокиниада

Ольга Степнова

Фокиниада

О МЕЧТАХ

– Вы любите Кафку?

– Да, особенно грефневую!

– Все суки, все! – мрачно сказал Сева Фокин, закусывая солёным огурцом очередную порцию розового мартини. – Я, Вася, потерял веру в человечество ещё в утробе матери.

– Вчера ты говорил, что мир прекрасен, а все люди ангелы, – удивился Лаврухин, которому не досталось ни огурца, ни мартини.

– Ты тоже сука, Вася… Вот на хрена ты мне, лучшему детективу страны, предлагаешь искать трусы и лифчик какой-то зажравшейся профу… фу… фу… – Слово «профурсетка» вдруг показалось Севке страшным архаизмом. – Профурсуки! – закончил он мысль.

– Я же тебе говорю, – в сто первый раз начал объяснять участковый Лаврухин, – это не простые трусы! И лифчик не-не-не-непростой! – От волнения Лаврухин стал заикаться. – Это дизайнерское французское бельё стоимостью полторы тысячи евро! А профурсука, как ты выражаешься, – жена банкира Говорухина!

– А я тебе говорю, что ни одна идиотка не вывесит сушить на улицу полторы тысячи евро! – опять стукнул кулаком по столу Фокин.

– А я тебе говорю, что не она его вывесила, а её бабка, к которой она погостить приехала! – Лаврухин примерился и тоже долбанул кулаком по краю стола.

– А я тебе говорю, что, несмотря на нашу с тобой многолетнюю взаимовыручку, это выше моего достоинства – искать женские причиндалы!

– Ниже! Ты хотел сказать – ниже твоего достоинства! – захохотал Лаврухин.

– Слушай, – перешёл Сева на доверительный шёпот, – может, бельишко ветер унёс?

– Я допрашивал ветер, – не менее доверительно сообщил Вася. – Он не уносил.

– А ты скажи, что унёс! Оформи чистосердечное признание и закрой дело!

– А садить кого?! – прищурился Лаврухин. – Жена банкира Говорухина хочет плюнуть в лицо негодяю, который спёр её трусы, и засадить его минимум на пять лет.

– Да-а, – протянул Фокин. – Суки все, суки и профурсуки…

Разговор вернулся на исходную позицию, безнадёжность которой усугублялась тем, что розовый мартини закончился и солёные огурцы тоже.

Вася Лаврухин с грустью прикинул, что если он разорится ещё на одну бутылку, то до зарплаты придётся занимать минимум пятьсот рублей, а если позаимствовать у тёщи в погребе ещё одну банку солёных огурцов, то придётся убить выходные на прополку тёщиной картошки.

Больше всего на свете Лаврухин не любил одалживать деньги и полоть тёщину картошку, поэтому он прибегнул к старому как мир методу – грубой и неприкрытой лести.

– Сев, – ласково пропел Вася, обращаясь к пьяноватому Фокину, который, засунув в банку узкую руку, искал в рассоле среди укропа, хрена и смородиновых листьев ещё хотя бы один огурец. – Ну, Сева! Я же всё понимаю! Ты гений сыска! Ты ас детективных расследований! Ты… ты Пушкин своего дела! Поэт! Равных тебе в городе – да что в городе! – в стране нет! Я абсолютно уверен, что ты лучший частный детектив в мире и… и во вселенной!

Севка замер, забыв вынуть руку из банки. Не то, чтобы он любил лесть, просто через три дня предстояло платить за аренду офиса, за квартиру, за телефон и за ремонт старенькой «девятки», а денег на всё это не было, потому что за весь месяц не приключилось ни одного стоящего клиента – только ревнивые мужья и ещё более ревнивые жёны, которые скрепя сердце платили тысячу рублей за три дня слежки…

Фокин всё ждал, когда Лаврухин озвучит сумму, которую жена банкира готова выложить за поимку вора, но Лаврухин сумму не называл и напирал только на давнюю договорённость во всём бескорыстно помогать друг другу.

А ну как Лаврухин не за так старается?! Давно бы уже на ветер кражу списал, если бы за зарплату работал…

– Я ж понимаю, – ближе к делу перешёл Вася, – у тебя только аренда этой… – Он обвёл рукой комнатушку, где с трудом помещались стол, стул, шкаф и кресло. – Этого офиса обходится в тысячу долларов…

– Евро, – поправил Фокин. – Не забывай, это центр города! Тут квадратный миллиметр снять всей твоей зарплаты не хватит.

– Да я понимаю. Но и ты пойми, не могу я с Говорухиной денег взять, потому что искать её трусы и лифчик – моя прямая обязанность!

– И зачем ей это залапанное ворами бельё? – вяло поинтересовался Севка. Не найдя огурец, он сунул в рот солёный укроп. – Она что, новое не может купить?

– Может. Но не хочет, – чуть не заплакал Лаврухин. – Ей нужно найти это бельё из принципа, потому что вор должен сидеть в тюрьме. Они, знаешь, какие принципиальные, эти жёны банкиров?!

– Суки, – сплюнул укроп в мусорную корзину Фокин. – Все суки, все! Мне не то, чтобы задаром ноги топтать не хочется, мне трусы западло искать!

– А ты лифчик ищи! – оживился Лаврухин, жестом обозначив на себе женские прелести. – Лифчик очень даже прикольно искать! А где лифчик, там и трусы… в данном случае… А на меня всегда можешь в своих делах рассчитывать. И днём и ночью. По базе милицейской кого пробить, номера машины узнать, или адрес…

Что и говорить, услуги участкового в работе Севки Фокина были незаменимы.

Не одно дело и не два, – пожалуй, все до единого, – Фокин раскрыл с помощью Васи.

– И увидел Бог, что это хорошо… И назвал – сиськи! – тяжело вздохнул Сева.

– Согласен?! Раз анекдоты рассказываешь, значит, согласен! – завопил Вася.

– Какой размер у бюстгальтера? – Сева придвинул к себе блокнот и взял ручку.

– Первый.

– Ты издеваешься?! – отбросил ручку Фокин. – Нет, ты издеваешься, да?!

– Зато трусы «икс-икс-эль», – пряча глаза, пробормотал Лаврухин.

– Ужос, – Сева снова взял ручку и записал в блокноте параметры, так и пометив их «ужос-ужос-ужос!». – Цвет? – уточнил он.

– Красный.

– Особые приметы?

– Фирма «Аэлита». Это самая надёжная особая примета! Они делают свои модели в единственном экземпляре, другого такого белья во всём мире нет!

– Да уж… Никто не догадается к почти нулевому размеру сисек присобачить трусы от слона, и всё это изобразить в красном цвете!

– Индивидуальный пошив, ручная работа, – опять засмущался Лаврухин, протягивая Севке листок. – Тут адреса пострадавших и свидетелей.

– Что, и свидетели есть?! Чего ж ты тогда припёрся ко мне со всей этой мутотой?! – возмутился Фокин, отшвыривая листок с координатами.

– Да кто ж мне, менту, что расскажет! – подскочил Лаврухин. – Я ж в погонах! А на погоны у свидетелей одна реакция – ничего не видел, ничего не знаю! А ты костюмчик спортивный напялишь, перегаром дыхнёшь, тебе всё по-свойски и выложат!

– Я столько не выпью, Вася, чтобы убедительно дыхнуть на свидетелей, – буркнул Сева. – Я лучше чеснока много съем, чтобы по-свойски вонять.

– Супер! – заорал Вася. – Нет, Севка, все-таки, у тебя мозг гения. Чеснок – это находка!

– Тогда с тебя, Вася, полкилограмма чеснока.

Вася заметно поскучнел, потому что прикинул – такое заметное «прореживание» тёщиных запасов может закончиться прополкой всё той же картошки.

– Ты это, – почесал Вася затылок, – не переборщи с чесноком. От него, если переесть, сердце конкретно шкалит.

– Я не переборщу. Я свою норму знаю, – усмехнулся Фокин.

– Ладно, – вздохнул Лаврухин, – буду полоть картошку.

– Что? – не понял Сева. – Какую картошку?

– Можно я банку с собой заберу, а то тёща волнуется, когда трёхлитровые банки пропадают?

– Забирай, – кивнул Фокин. – И бутылку от мартини возьми, туда тоже огурцов напихать можно, если мелко покрошить.

Лаврухин собрал со стола стеклотару, сунул её в пакет и, пятясь задом, начал продвигаться к двери.

– Так ты это… когда вора найдёшь? – некорректно сформулировал он вопрос.

– Суки все! – заорал Сева. – Мало того, что работу на халяву получить хотят, так ещё и со сроками поторапливают!

– Понял, отстал. – Звякнув посудой, Вася исчез за дверью.

Севке стало вдруг стыдно. Он выскочил из-за стола и высунулся в коридор.

– Слышь, Васька, – позвал он Лаврухина. – За завтра постараюсь успеть.

Васька в ответ сделал жест, который можно было расшифровать как горячую благодарность и «всё для тебя сделаю».

Утром, ни свет, ни заря, в комнату заглянула хозяйка.

– Тут Лаврухин зачем-то чеснок притащил, – сказала она и пошуршала чем-то шуршистым, лаврухинским чесноком, наверное.

– На тумбочку положите, Маргарита Петровна, – сквозь сон пробормотал Сева, которого не очень-то вдохновляла перспектива завтракать чесноком.

– Всеволод Генрихович… – Когда хозяйка обращалась к Фокину по имени-отчеству, это означало только одно – она хочет попросить денег вперёд за месяц, а то и за два. А, может, за три…

Севка громко всхрапнул, но это не помогло.

– Всеволод Генрихович, у меня тут такие обстоятельства… Кредит надо платить, а доктор лекарства ну такие дорогущие прописал! Не могли бы вы мне за комнату месяца за два, а то и за три…

Когда Севке нечего было сказать, он рассказывал анекдот. Впрочем, когда было что сказать, он тоже рассказывал анекдот, проверяя тем самым собеседника не столько на чувство юмора, сколько на правильность мироощущения. Анекдотов Сева знал великое множество – бородатых, едва поросших щетиной и только что народившихся в Интернете. Сева никогда не записывал анекдоты, он запоминал их сразу – любой степени тупости и остроумия.