Евгения Изюмова - Смех и грех

Евгения Изюмова

Смех и грех

(Смех и грех - 01)

«Иронический детектив» - так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 - «Любовь - не картошка», а в 2002 году - «Помоги себе сам».

Характер у меня, как шутят друзья - спокойный нордический. Конечно, до Штирлица мне далеко, но характер у меня и впрямь уравновешенный, что, впрочем, не препятствует влипать в различные истории как мухе в мед. Но и человеком, в жилах которого холодная рыбья кровь, меня тоже не назовёшь. Словом, как ни странно, но во мне совершенно мирно уживаются «лёд и пламень».

А вот муж мой, с которым расстались мы не вполне мирно, и который относился к категории «лежачих камней» - вода под них не течёт, огонь их не берёт, а лёд разбивается в мелкие брызги, заявил, что главная моя черта - расчётливость, которая, кстати, ему отнюдь не мешала, поскольку семейный воз я тащила коренником. Но, думаю, что нашу семейную жизнь сгубило моё природное нетерпение - уж если что-то втемяшится в голову, то - вынь да положь. Так что, если мою расчётливость отнести к категории льда, то нетерпение имело огненную подоплёку.

Однако русская женщина все переживёт, не сломается. И чувство юмора у неё поразительное, и находчивость - на уровне. Мне одна приятельница рассказывала, как в своей женской самоуверенности, едва умея плавать, сиганула с лодки на середине реки. Выволокли её бравые ребята-спасатели на берег, начали откачивать, приводить в чувство. А меж собой переговариваются: «Пульс есть, жива… Женщина, скажите хоть слово». Та в ответ пробулькала: «Дайте зеркальце», - её взволновало, видите ли, как она выглядит перед этими мускулистыми загорелыми красавцами, а не то, что едва не стала рыбьим кормом. Мне, конечно, такую фразу произнести не пришлось, тем более что если тонешь в жизненном море, никакие спасатели не помогут, поэтому я лихо махнула рукой и сказала: «Живы будем, не помрём!»

И зажила я с двумя сыновьями, вертясь на двух работах, поскольку «голубь наш сизокрылый» своим просом не очень-то с нами делился. Жизнь моя и дальше текла бы размеренно, если бы…

Впрочем, тут я немного тень на плетень навела. Первые несколько лет своего «соломенного вдовства» я жила весьма активно, выбирая нового спутника жизни.

И вдруг в голову стукнуло - вот выбираю-выбираю, а если выберу опять не того? Известно, на горячем молоке человек обожжётся, а потом дует уже и на холодную воду. Но, справедливости ради, надо ещё добавить, что сыновья мои подросли и рьяно принялись оберегать материнскую честь от посягательств чужих мужчин, делая моим личным гостям мелкие пакости вроде завязывания шнурков на туфлях сложным морским узлом или обрезания (пардон, вы не поняли!) карманов. Так что вскоре мои друзья-мужчины стали обходить нашу квартиру за пять вёрст кругом. Тогда я остепенилась и начала жить размеренной жизнью. Но…

Помните, я говорила, что во мне уживаются мирно лёд и пламень? Так вот лёд мою забубенную голову остудил, а пламень из сердца не вытеснил. Ну а поскольку жар души моей потушить было некому, занялась я писательской деятельностью. Вот уж где сказался мой темперамент и буйная фантазия! За несколько лет степенной жизни, которые последовали за буйной, я умудрилась написать целое собрание сочинений - одно фантастичнее другого. Переплела все рукописи и поставила на полку. Получилось несколько солидных томов. И вроде опять успокоилась. Но, как оказалось, до поры до времени…

Уж не знаю, сколько бы длился следующий период моей жизни, который впору назвать застойным. Ни мужчины рядом, ни мыслей в голове - они мирно почивали на полке. Если бы…

Если бы не страсть моего старшенького, спокойного сына. Уж такой книгочей из него вырос, что дарил всем только книги, наверное, следуя анекдоту: «Я своему супругу на праздник подарила красивую женскую норковую шубу», - говорит одна приятельница другой. «А он тебе что?» - поинтересовалась та. И получила ответ: «Рыболовные снасти!»

Одним словом, подросший мой сын Вадим стремительно увеличил мою библиотеку вдвое (не забывая и себя), разумеется, за мои же деньги. Однажды он подарил мне великолепное издание польской писательницы Иоанны Хмелевской. Её сатирические детективы веселили меня до колик в животе - несмотря на мой серьезный характер, я люблю шутки, люблю весёлые книги. Вот всё и началось - с Иоанны Хмелевской и её детективов.

Я читала Хмелевскую, и в главной героине увидела себя - неисправимую оптимистку, которую жизнь щёлкает по макушке, а она эту самую жизнь воспринимает с весёлой улыбкой. Может, и плачет порой, тем не менее, слез своих людям не показывает. Зачем? На радость завистникам? Так мало чести! А друзья - плачь, не плачь - ход жизни не изменят. И судьбой невезучей мы были похожи, словно дочери одной матери. Даже имя мое - Жанна - было созвучно с её именем.

Короче говоря, взялась я писать детективы, причём, к моему величайшему удивлению, мне благополучно удавалось даже их издавать, и расходились они вполне бойко. Читали их, как я однажды убедилась, люди разных возрастов и, как говорится, разных социальных категорий. Шла как-то по улице, не спеша, никого не трогая, вдруг, чувствую, за рукав кто-то меня дергает. Я решила нахала «поставить» на место, но, гляжу, и ставить некого - на меня смотрела жалкая опухшая рожа какого-то пьяницы. Я брезгливо стряхнула, как таракана, его замызганную руку со своего локтя. Однако мужик упорно цеплялся за меня.

- Дамочка, - просипела «рожа», - купи книжку. Вот такая книжка, сам читал, - забулдыга выкинул вверх большой палец с почерневшим ногтем как знак наивысшей похвалы. - За три чирика отдам, дешево совсем за такую клёвую книжку, - и он показал мне… Ни за что не догадаетесь! Мой последний детектив!

Я сначала опешила, потом рассмеялась и купила книгу, которая в магазинах шла вдвое дешевле. Мой старший отрок, парень скептического и ехидного нрава, узнав эту забавную историю, поддел меня:

- Мамуль, лучшая реклама твоих детективов - их читают даже алкаши!

Правда, из под моего пера выходили не иронические детективы, видно, не дошла я ещё до такой точки самокритичности, когда даже собственные промахи кажутся женщине смешными. Но ведь жизнь идёт, всё течёт да изменяется, и, как любила Иоанна Хмелевская повторять - нельзя войти в одну реку дважды. Вот и я стала как-то изменяться характером. Утром, глядя в зеркало, подмигивала весело заспанной физиономии, которая таращилась на меня оттуда. Так и вступала в новый день с улыбкой. Но главное, что ни день - всё какие-то приключения да несуразицы со мной происходят, точь-в-точь, как с Иоанной.

Вот, к примеру, бегу к трамваю - всех, кто со мной бежал, возьмут, а перед моим носом дверь захлопнется. Или в магазин зайду, очередь займу за дефицитом, стою-стою, и как раз передо мной, согласно закону подлости, дефицит закончится. Ну, что ты сделаешь тут?!

Но человек привыкает ко всему. Привыкла и я к подобным несуразицам, воспринимала жизненные каверзы легко и весело, утешая себя: «Всё равно жизнь - как матрас, в полоску. Пройдёт ведь когда-нибудь чёрная полоса, и наступит белая».

Приближение очередной белой полосы я усмотрела в том, что беспрепятственно купила путёвки для себя и младшего сына в санаторий на время его зимних каникул. Но, как оказалось потом, жестоко просчиталась, потому что именно с санатория началась новая чёрная полоса без всякого пробела.

Санаторий, где я оказалась в результате своей нервозности, понравился - бежевое здание на берегу реки, закованной в лед, как и положено ей в зимнее время. За рекой - лес, чёрный и мрачный, красивый даже в своей мрачности. Мы каждое утро ходили туда на лыжах, и душа отдыхала в тишине. Днём бродили по берегу реки, вдыхая морозный воздух, кружили по саду, который, как и заречный лес, утопал в снегу. В сумерках отдыхающие собирались в холлах возле телевизоров или в бильярдной, а когда бывали танцы, стекались в большой красивый зал, где остро пахло паркетной мастикой, сияла люстра в центре потолка, а на стенах светились мягким светом бра.

Правда, через неделю отдыхающие разделились на две группы - тех, кто восседал в холлах, и тех, кто с нетерпением ожидал танцев. В первой группе были в основном пожилые, они дважды в день, не уставая, смотрели «Дикую Розу» и «Санта-Барбару». Один телесериал представлял южную часть Америки, а другой - северную. Но суть их была одинакова - задурить нецивилизованным русским голову, показать им красивую жизнь, чтобы они скопом бросились в сладкий капитализм, где едят одни «Сникерсы» и «Марсы», где шоколад - не то, что в России, он тает во рту, а не в руках. Но русских не возьмёшь за понюх табаку, русский дух крепок не только в сказках. И едва поднялся «железный занавес», русский дух тут же потёк во все стороны, да так одурманил Запад, что лучшая немецкая водка носила русскую фамилию - «Распутин», а самая крепкая водка - «Смирнов», и самый лучший турецкий шоколад назывался «Алёнка», а русская мафия - оказалась похлеще «Козы Ностры».