Сергей Ульев - Шерлок Холмс и десять негритят Страница 10

— Такое же плоское, как твои шутки, приятель, — заявил Филип Марлоу.

Гудвин с интересом смерил его цепким взглядом. Мысленно прикинув, у кого из них под пиджаком больше мускулов, он рассудил в свою пользу.

— Возьмите свои слова обратно, Филип, — проговорил он несколько развязным тоном, — если не хотите, чтобы ваше лицо стало смахивать на прокурорское.

— Да разве я против? — улыбнулся Марлоу.

— Восхитительно! Классно! — бормотал Мейсон, внимая их пикировке. — Пишите, Делла, пишите. Я буду не я, если не забью прокурора этими цитатами до полусмерти.

— Прошу всех, кроме мистера Дюпена, немедленно умолкнуть! — прогремела мисс Марпл, застучав спицами по подлокотнику своего кресла. — Нашли время упражняться в остроумии, голубчики!

Все разговоры разом стихли.

— Позвольте начать издалека, господа, — попросил Дюпен, небрежно покачивая в руке бокалом с нетронутым мартини.

— Мы вас внимательно слушаем, сэр, — сказал Холмс, раскуривая трубку.

— Как-то раз я заинтересовался мальчиками…

Холмс немедленно оторвался от трубки и уставился на Дюпена.

— О-о, вас интересуют мальчики?

— Мм… На самом деле меня привлекла игра, в которую они играли: один зажимает в кулаке несколько камешков, другой должен угадать, четное ли их количество. Один из мальчиков обыгрывал всех своих соперников.

— Вас он тоже обыграл?

— Нет. Я не стал искушать судьбу… Разумеется, этот вундеркинд строил свои догадки на каких-то принципах, и они заключались в том, что он внимательно следил за своим противником и правильно оценивал степень его хитрости. — Дюпен поставил бокал с мартини на стол. Слушателей убаюкивала его четкая дикция и спокойный тон. — Например, если заведомо глупый противник поднимет кулак и спрашивает… и спрашивает…

— Который час, — подсказал, зевая, Гудвин.

— Нет. «Чет или нечет?» — он спрашивает. Тогда мой мальчик…

— «Ваш» мальчик? — со снисходительной улыбкой переспросил Холмс.

— Ну, в смысле вундеркинд, о котором идет речь. Извольте не перебивать меня, месье.

— Изволю, а чего ж… — Холмс с трудом подавил зевок. — Продолжайте, пожалуйста, сэр.

— Так вот, мой мальчик отвечает «нечет» и проигрывает. Однако в следующей попытке он выигрывает, потому что говорит себе: «Этот дурак взял в прошлый раз четное количество камешков и, конечно, думает, что отлично схитрит, если теперь возьмет нечетное количество. Поэтому я опять скажу — нечет!» Он говорит «нечет!» и выигрывает. Но, в сущности говоря, что это такое?

— Всего лишь умение полностью отождествлять свой интеллект с интеллектом противника, — сказал Холмс.

— Или с его отсутствием, — добавил Мегрэ.

— Вот именно, — сказал Дюпен. — А когда я спросил у мальчика…

— У «своего» мальчика? — уточнил адвокат Мейсон.

— Да, у «своего». Когда я спросил, каким способом он достигает успеха, он ответил следующее: «Когда я хочу узнать, насколько умен или глуп или добр или зол вот этот мальчик или…»

— Девочка, — эхом откликнулся Гудвин.

— «…или о чем он сейчас думает, я стараюсь придать своему лицу точно такое же выражение, которое вижу на его лице, а потом жду, чтобы узнать, какие мысли и чувства возникнут у меня в соответствии с этим выражением». — Дюпен замолчал, устремив в темное окно пустой, ничего не выражающий взгляд.

— Ну! — не выдержал Мейсон.

Дюпен приспустил очки, посмотрев на адвоката взглядом умирающей старухи. Мейсон смешался, не зная, куда себя девать. Его руки неловко затеребили складки на брюках. Удовлетворившись произведенным эффектом, Дюпен поправил очки.

— Для одного из нас отравить Ниро Вульфа было проще, чем кому бы то ни было, — сказал он. — Вас всегда скорее отравит тот, из чьих рук вы принимаете пищу.

— Вы намекаете на Томаса, сэр? — осведомился Холмс.

— Безусловно. Когда я стал его подозревать, мне оставалось только состроить такую же мину, какую он постоянно носит на своем лице.

— И что же? — взволнованно заерзал доктор Ватсон.

— А вот полюбуйтесь, — Дюпен, сняв очки, откинул нижнюю челюсть, выпятил нижнюю губу и свел глаза на переносице.

— Это ужасно! — всплеснула руками Делла Стрит.

— Полная копия, — угрюмо произнес Мегрэ.

— Верните свое лицо назад, мистер Дюпен, — попросила за всех мисс Марпл.

Дюпен придал своему лицу прежнее отрешенное выражение, и у всех отлегло от сердца.

— Вот так-то лучше, — сказал Гудвин. — И очков, пожалуйста, больше не снимайте.

Во время всей этой сцены дворецкий стоял у двери, с невозмутимым видом держа под мышкой поднос.

— И вот, господа, — вновь заговорил Дюпен, — тогда я почувствовал себя дурак дураком, но мне этого было мало. Я решил еще немного поразмыслить и наконец понял, что с таким лицом мне хочется непременно кому-нибудь пустить в висок пулю, вонзить в спину нож, задушить чулками или, если угодно, подсыпать в стакан яду. Все стало на свои места.

— Весьма неубедительные доказательства, — снисходительно заключил Холмс.

— Я еще не кончил, — остановил его Дюпен. — Быть может, именно простота решения сбивает вас с толку, мистер Холмс. Но истина не всегда обитает на дне колодца. Надеюсь, вы сможете оценить мой следующий ход. Решив, что Томас — убийца, я предложил ему сыграть со мной в чет-нечет. Он согласился, хотя, я думаю, и не понял, о чем идет речь. После этого я выпил предложенный мне Томасом портвейн. Это был риск, но теперь я знал, что мой противник сыграл «чет». Я попросил принести мне пива. Томас, поняв, что я спокойно выпиваю все, чего бы он мне не дал, подсыпал в пиво яд. Он играл «нечет»! Я же вылил содержимое бокала в вазочку с розой. И посмотрите, что с ней стало!

Все взглянули, куда указывал перст Дюпена.

Белая роза, торчавшая из стоявшей на подставке вазочки, почернела, ее стебель скрутился в спираль, она уже успела сбросить все свои лепестки и теперь прямо на глазах у изумленных гостей один за другим роняла свои шипы.

— Роза увяла! — воскликнул Ватсон.

— А разве эта роза когда-нибудь была свежей? — усомнился Мегрэ.

Дюпен язвительно рассмеялся. Он встал, оглядев гостей торжествующим взглядом.

— И вот, дамы и господа, на третий раз я потребовал себе бокал мартини. Я знаю, что Томас, этот глупый мальчик, сыграет сейчас «чет». Выражаясь языком спортсменов, я бил по мячу без промаха и теперь, поскольку мартини не отравлено, я пью за удачное расследование этого запутанного дела, по своей сложности, пожалуй, не уступающего делу об утопшей Мари Роже. Может быть, я еще посвящу всей этой истории поэму. Но сейчас… позвольте мне выпить этот бокал. Как сказал поэт: «Не все поэты дураки!»

Прежде чем Холмс успел ему возразить, он опрокинул в себя мартини и величавым жестом разбил бокал об пол.

Звон осколков отозвался в голове спящего Каттани оглушительным грохотом — так некогда разлеталась, разбившись вдребезги, его семейная жизнь. Каттани поморщился и перевернулся на другой бок.

А Огюст Дюпен замер, довольный, счастливый, с гордо вздернутым подбородком.

Потом у него по носу поползли очки, и по мере того как они сползали к кончику носа, обнажая расширяющиеся от удивления глаза, нос Дюпена приобретал зловещий лиловый оттенок.

Дюпен схватился за горло.

— Какой… коварный… мальчик… — только и смог он из себя выдавить, после чего рухнул на пол, подняв вековую пыль.

В дворецкого вцепилось сразу восемь дрожащих рук.

— Это ты его убил! — кричали их возмущенные владельцы. — Отравитель! Убийца!

— Не хотел бы вас разочаровывать, господа-да-да, — невозмутимо отвечал Томас, с чопорной вежливостью подставляя свою грудь под удары судьбы, — однако хочу заметить, что мистер Дюпен заказывал всякий раз различные напитки. Я полагаю, бутылка мартини была отравлена-на-на.

— Отпустите слугу, джентльмены, — сказал Холмс. — Он знает, что говорит.

— Апчхи! — сказала мисс Марпл. — Не помню ни одного детективного романа, где бы убийцей оказался дворецкий.

— Не помню ни одной пожилой леди, которая не страдала бы от склероза, — огрызнулся Гудвин.

— Вы не очень-то вежливы, сэр, — угрожающе пригладил усы Пуаро. — Немедленно извинитесь перед дамой.

Гудвин предпочел не искушать судьбу.

— Простите, мисс Марпл, видимо, я погорячился.

— К сожалению, молодой человек, в ваших словах была доля истины, — печально вздохнула старушка.

Все это время Ватсон пытался сосчитать у лежащего на полу Дюпена пульс, но то и дело сбивался со счета. Наконец, до него дошло, что пульс отсутствует. Он скорбно приподнялся с колен:

— Огюст дюпенус капутус! Это единственный случай, когда я бессилен что-либо сделать, — и доктор принялся методично отряхивать брюки, запыленные в коленках.