Наталья Александрова - Тайна чертова камня Страница 12

А если маньяк пять лет не совершал убийств – почему сейчас он снова принялся за старое?

Кряхтя и охая, Люська полезла вниз. Надежда же посидела еще немного, перелистывая газеты. Убийств было пять, это точно. И случились они пять лет назад. А теперь снова начались. Значит ли это, что после первой жертвы – неизвестного мужчины, которого Надежда случайно видела в метро, последуют еще четыре? Не дай Бог, поежилась Надежда, этак в поселке и людей не останется…

Внизу старуха выговаривала что-то Люське, по-прежнему называя ее Клавой, Люська вяло отругивалась. Жужжала муха, безуспешно пытаясь выбраться через стекло, Люськин Шарик лениво тявкнул на сороку. Все было такое спокойное, сонное, обычное… Никак не укладывалось в голове, что в этом тихом поселке пять лет назад орудовал самый настоящий маньяк. И теперь он снова взялся за старое. Почему затих на пять лет? Да причин может быть сколько угодно, сама себе ответила Надежда. Уезжал куда-нибудь или сидел…

Но участковый Николай Иванович далеко не дурак, да и начальство его, надо думать, тоже не олухи. Ну не нашли тогда убийцу, так теперь-то сразу можно сообразить, что надо проверить всех местных жителей – кто вернулся, кто уехал, у кого обстоятельства семейные изменились. И наверняка все эти мероприятия участковый уже проделал, он человек, судя по всему, ответственный. Но ничего не нашел. А с чего Надежда взяла, что убийца обязательно должен быть из местных? Убийства-то не в один день произошли, должен же он был жить где-то все это время. И это, надо полагать, участковый проверил пять лет назад – у кого в поселке жили посторонние.

Еще вопрос – в прошлый раз убивали местных жителей, а теперь убит приезжий, раз никто его не знает. Да полно, тут же возразила себе Надежда, все ли жертвы местные? Она знает только про четверых, нужно выяснить про пятого. Повидаться, что ли, с корреспондентом этим, Карельским, он точно должен знать.

Надежда аккуратно вырезала две интересующие ее заметки, затем с трудом оторвала от стены наклеенные газеты с нужными статьями. Видно, Люська и впрямь была в свое время хорошим работником, газеты держались крепко.

И тут перед Надеждой словно возникло лицо ее мужа Сан Саныча, как он стоял перед ней, рассерженный, сложив руки на груди в позе Наполеона.

«Что ты делаешь, Надежда? – услышала она гневные слова. – Опять ты лезешь не в свое дело? Ну ладно бы еще случилось что-то с твоими близкими знакомыми, и милиция не стала бы заниматься этим делом. Но тут-то все организовано! И участковый вполне приличный человек, несмотря на моральную неустойчивость в быту… Разберутся они уж как-нибудь без твоего участия!»

«Однако не разобрались же до сих пор, – начала было мысленно Надежда, но тут же опомнилась. – Да я же ничего такого… просто газетки почитаю… Никому от этого плохо не будет!»

После этого она огромным усилием воли отогнала от себя образ мужа. Кот перед мысленным взором явиться не пожелал, ну и пожалуйста, решила Надежда.

До вечера она прилежно клеила обои, Люська снизу помогала советами, однако докончить Надежда не успела.

Встала же она все равно с больной головой, потому что старуха храпела исправно и промежутки между руладами стали еще короче.

За ночь Надежда озверела и решила, что будет заниматься чем хочет – расследовать преступления загадочного маньяка гораздо интереснее, чем прозябать в глухомани. Что это, в самом деле, книжки почитать – и то ни одной нету…

Заперев Шарика, чтобы не увязался следом, Надежда поправила на старухе шейный платок и собралась в магазин.

Она прошла по широкой тропе среди вековых елей. Тропинка свернула вправо, и хутор скрылся из виду. Теперь дорога полого пошла под уклон и скоро спустилась в неглубокий овраг. Его края густо заросли непроходимым можжевельником и малиной. В кустах то и дело мелькали крупные красные ягоды, и Надежда приостановилась, чтобы собрать ароматную горсточку и отправить ее в рот.

Тропинка стала уже, она с трудом пробивалась сквозь колючие кусты, которые цеплялись за Надеждину куртку, словно хотели задержать женщину и рассказать ей что-то таинственное. В глубине кустов что-то громко прошуршало, и тут же из зарослей с шумом взлетела большая черная птица.

Тропинка спустилась к живописному деревянному мостику, перекинутому через ручеек, весело бежавший по самому дну оврага. Надежда вспомнила старинную детскую книжку сказок Шарля Перро, иллюстрации к сказке «Мальчик-с-пальчик»: именно так выглядел там лес людоеда.

Перейдя мостик и минутку послушав тихое журчание ручейка, Надежда поднялась на другую сторону оврага. Тропа сделала крутой поворот. Вроде бы здесь должна была начаться просека, однако по сторонам тропы снова выстроились густые темные ели, словно колонны готического храма. Здесь было мрачновато, и Надежда невольно прибавила шагу.

Вдруг ей показалось, что на нее кто-то смотрит.

Она застыла на месте, огляделась…

Из-за поворота тропы выбежала большая темно-серая собака. Она остановилась, приоткрыла пасть, выставив крупные желтоватые клыки, и уставилась на Надежду, не издавая ни звука.

– Хорошая собачка, хорошая! – проговорила Надежда неуверенно и медленно отступила назад.

Собака сделала шаг вперед и грозно оскалилась. При этом она по-прежнему молчала – ни лая, ни рычания. Это было особенно страшно – как будто Надежда встретилась с собакой-призраком, вроде собаки Баскервилей.

В это время из-за поворота тропы показался пожилой мужчина в черной стеганой куртке, болотных сапогах и надвинутой на глаза кепке. Бросив на Надежду мрачный взгляд, он ни слова не сказал, только свистнул своей собаке.

Пес подбежал к хозяину и послушно затрусил по тропинке рядом с ним.

Надежда отступила в сторону, пропуская мрачного старика и его такого же нелюдимого спутника. Они разминулись, так и не обменявшись ни словом.

Надежда продолжила путь.

Она поняла, что повстречалась с соседом по хутору, дедом Семеном, и полностью согласилась с Люськиной оценкой: какой-то он ненормальный и людей явно не любит. Хорошо, хоть не науськал на нее свою собаку, с такого станется.

Встреча с соседом испортила ей настроение, но через несколько минут тропа снова развернулась, лес посветлел, и Надежда оказалась на просеке.

По сторонам этой просеки росли огромные сосны, прямые, как свечи. От середины ствола они были освещены солнцем и сверкали, как будто облитые золотом. Верхушки их сладко шумели на ветру, и настроение у Надежды сразу улучшилось.

Под соснами почву покрывал сухой серебристый мох, местами поросший высоким вереском. Его сухие кустики, усыпанные мелкими сиреневыми цветочками, напомнили Надежде детство, проведенное в таких же сосновых лесах. Кочки среди вереска были усыпаны ярко рдеющими ягодами брусники. Надежда зачерпнула ладонью горсть ягод, бросила в рот и зажмурилась от удовольствия.

Слева от нее, вдалеке, раздался ритмичный стук топора. Гулкий звук далеко разносился по просеке. Надежде нужно было идти в другую сторону. Она повернула направо и бодро зашагала по сухому, мягко пружинящему мху.

Вскоре впереди показались строения станции.

«Насколько короче кажется дорога, когда ты ее уже знаешь и идешь налегке», – подумала Надежда, взбираясь на насыпь.

Магазин располагался в пятидесяти метрах от станции, на главной улице поселка Васильки, которая, как и во многих таких же пристанционных поселках, называлась Вокзальной.

Над дверью в магазин красовалась большая, выполненная от руки надпись: «Вход с собаками строго воспрещен».

По этому поводу перед самым крыльцом была привязана маленькая кудлатая собачонка. Она взглянула на Надежду умными печальными глазами и тоненько заскулила.

– Скоро твоя хозяйка придет! – заверила Надежда шавку и вошла в магазин.

Должно быть, этот магазин находился на том же самом месте не меньше тридцати лет. Но если в далекие семидесятые годы на его полках стояли только банки знаменитых рыбных консервов «Килька в томате», пуленепробиваемые брикеты концентрата «Клюквенный кисель», перловая крупа и едкие карамельки в липких линючих бумажках, да раз в неделю, «в привоз», появлялись ненадолго хлеб и водка, за которыми тут же выстраивались очереди; если к концу восьмидесятых его полки вообще опустели и на них осталась только соль поваренная нулевого помола да жгучая кавказская приправа аджика с просроченной датой годности, то теперь эти полки ломились от всевозможных товаров в ярких глянцевых упаковках.

Пожалуй, одно только не изменилось за минувшие тридцать лет: магазин оставался поселковым «клубом по интересам», и в нем, как всегда, роились тетки околопенсионного возраста, которые обсуждали друг с другом и с разбитной продавщицей Нюркой животрепещущие местные новости.

– Нюр, а Нюр, – говорила продавщице крепкая шестидесятилетняя тетка в красном тренировочном костюме, – мой-то вчера опять на бровях приполз. Ты ему не продавай, а?