Ирина Андросова - Девушка Бандераса Страница 12

Следующее послание участковому посвящалось Симе Финкель. Копия была направлена в Интерпол и, как ни странно, тоже в ФСБ. Чтобы не повторяться, просто скажу, что все свои послания гражданин Остапчук помимо местного отделения милиции и различных других высоких инстанций обязательно направлял и в ФСБ. Видимо, покойный питал какую-то особенно трепетную любовь к этой серьезной организации.

Сима представала перед мысленным взором заинтересованных читателей эдаким Джеймсом Бондом в юбке. Оказывается, она является шпионкой МОССАДа, засланной в Заволжск, чтобы следить за Виолеттой Петровной и Иваном Аркадьевичем. Израильская разведка, дескать, давно раскусила эту парочку, вот и подослала своего человечка, чтобы устранить верхушку антисемитской организации. Попутно в задачи Симы входит внедрение агентов куда только можно. Первым агентом, как вы сами, наверное, догадались, является якобы сестра Симы по кличке «Розочка».

Максим Иванов прекрасно осведомлен о миссии своей супруги и даже оказывает ей всяческое содействие, потому что сам он тайный масон.

Я читала всю эту галиматью, и мне не давал покоя один-единственный вопрос: почему сержант Перепелкин до сих пор позволял разгуливать бдительному дедку на воле без смирительной рубашки? Он что, был на сто процентов уверен, что гражданин Остапчук не похитит из местного краеведческого музея гранатомет и не ринется, как Бэтмен, спасать мир от злодейского заговора? Впрочем, скорее всего, Перепелкин просто не хотел связываться с больным человеком…

Далее мне попалась докладная записка про дядю Юру. Всеобщий наш любимец обвинялся в скупке краденой техники у местных маргиналов и в хранении арсенала оружия в лодочном гараже. Видимо, диковатая мысль про неуплату налогов только недавно посетила бедовую голову стукача-общественника, и он еще не успел оформить ее документально.

Галка подозревалась в промышленном возделывании за сараем наркосодержащих культур, переработке оных и хранении получившегося продукта. Куда она потом девала эдакую прорву наркотиков, осведомитель не говорил.

— Вот подонок, так тачку изуродовал… — раздалось у меня за спиной.

В кабинет, пошатываясь, входил раздавленный горем сержант. Я тут же сунула на место толстенькую пачку пасквилей и сделала вид, что старательно изучаю Уголовный кодекс, который лежал на краю стола. За переживаниями участковый, видимо, позабыл, что у него в кабинете кто-то есть, и встрепенулся от неожиданности, когда я повторила, четко проговаривая слова, ответ на давешний вопрос:

— Говорю же вам, сидела за столом и ела шашлыки!

— Какого черта… — пробормотал он, но потом, должно быть, вспомнил, кто я такая и зачем расселась на его стуле, и не очень-то любезно закончил: — Ладно, катитесь, что ли, домой…

И я отправилась домой. По дороге к машине не переставая думала, как, должно быть, трудно жилось покойнику. Бедный, бедный Валентин Кузьмич! Не представляю, каково это — жить, когда тебя сплошь и рядом окружают шпионы, убийцы, организаторы экстремистских течений, производители наркотиков и даже один масон. Но справедливости ради надо заметить, что смех смехом, но кто-то же из наших любезных соседей все-таки воткнул шампур в спину старику. А перед этим заколол Людмилу Володину… Но тогда что же получается? Выходит, одно из предположений убитого доносчика — чистая правда?

На мой взгляд, стоило в «Шанхае» повнимательнее присмотреться ко всем подозрительным личностям. Дед-то был, оказывается, вовсе не параноик, а просто наблюдательный человек. Решила понаблюдать и я. Согнав Алиску и Бориску с топчана, улеглась на нем сама и прикинулась эдакой загорающей дачницей. Дело в том, что топчан находится в непосредственной близости от Виолеттиного забора. А у забора как раз и стоит та самая слива, под которой так любят посидеть за кружечкой пива хозяйка и ее гости. В этот раз за столом под сливой восседали не только Виолетта Петровна и Иван Аркадьевич, но и крепкий молодой мужик, в котором я с трудом признала некогда субтильного и застенчивого сына хозяйки Женьку.

Они дружно потягивали пиво из литровых кружек и вели неспешную беседу. Но по мере того, как содержимое пластиковой бутыли убывало, страсти за столом накалялись.

— Мам, ну ты же обещала еще месяц с Володей на даче посидеть, — умоляюще говорил крепкий Женька.

— Мало ли, что я обещала, — отрезала старуха. — Я на работу выхожу…

— На какую работу? — опешил сын. — Мы же решили, что ты не будешь работать, а станешь помогать нам с Вовкой. А мы тебе доплачивать будем. Ведь весь этот год давали тебе денег, тебе что, мало?

Разговор принимал не относящийся к делу, но довольно интересный оборот, и я осторожно повернула голову в сторону соседской сливы и приоткрыла один глаз. Бабка прикурила сигаретку и удивленно вскинула левую бровь.

— Какие деньги вы мне давали? — ровным голосом спросила она, выпуская дым из ноздрей. — Я никаких денег в глаза не видела… Иван Аркадьевич, о каких деньгах он говорит?

Загнанный в угол гость поежился под перекрестными взглядами соседей по столу и невразумительно ответил в том роде, что он вообще понятия не имеет, о чем идет речь.

— Вот и я не понимаю, о чем идет речь, — подхватила хозяйка. — И вообще, я эту дачу продавать буду. Мне жить не на что, да и ремонт я хочу сделать.

— А как же Вовка? — начиная закипать, тихо спросил Женя. — Он же твой внук… Ему кроме этой дачи и поехать летом некуда. Здесь воздух, река, мальчишка на глазах крепнет…

— Вот только не надо! Мой внук, а ваш сын! — завелась и бабка. — Вот сами о нем и думайте! А мне ремонт надо делать. Я хочу евро. Думаете, раз вся квартира тридцать два метра, так и ремонт европейского уровня мне не нужен? И денег я не помню, чтобы вы мне давали, не надо врать!

Старуха уже кричала в голос, привлекая внимание соседей. И тут она запустила в оппонента матерной тирадой, поражая замысловатыми предложениями не только своего приятеля Ивана Аркадьевича, но и воробьев, что до этого крутились у стола, а теперь испуганно порхнули в разные стороны. Сын примирительно поднял руки над головой, как бы капитулируя, и, с трудом сдерживаясь, сказал:

— Тихо, мама, не шуми, мы сами тебе ремонт оплатим. Только дачу не продавай. Хотя бы ради Вовки.

И вот в этот самый момент я поняла, как я люблю свою свекровь. Зинаида Семеновна, матушка Вадима, никогда в своей жизни не лезла в наши дела. Если нужна была помощь, мы всегда могли к ней обратиться и были уверены, что нам не откажут. Да и эта дача по большому счету принадлежала не Вадьке, а именно Зинаиде Семеновне. И мы могли приезжать сюда когда захотим и оставаться здесь так долго, сколько сочтем нужным, а чтобы такие разговоры заводить, до этого Зинаида Семеновна как-то не додумалась, хотя, конечно, Поля Верлена не читала по памяти…

Но, видимо, такую чудную свекровь мне ниспослали небеса за все те мучения и испытания, сквозь которые я прошла с матушкой своего первого мужа. Татьяна Викторовна очень любила руководить. К тому же она была страстная огородница и при этом выдумщица и затейница, каких свет не видывал.

Помню, как-то придумала она, что сажать картошку по старинке, опуская клубни в выкопанную ямку, это не современно. А гораздо прогрессивнее класть клубенек на землю и сверху присыпать ведром чернозема. Так и картошка вырастет отборная, и участок повыше поднимется. Ближайший к ее участку чернозем обнаружился лишь в лесу. До леса же было пятнадцать минут ходу быстрым шагом. Это если с пустым ведром. А если с ведром, полным земли, то тащиться можно было и целый час.

Сообразительная женщина, опасаясь сорвать спину и заработать выпадение всех внутренних органов разом, вооружилась тележкой, мне же, как молодой и здоровой, сунула в руки пару ведер. Так мы и сновали туда-сюда, пока не перетаскали всю землю из лесу на картофельное поле Татьяны Викторовны. Картошечки я, помнится, так и не попробовала, потому что после аграрных экспериментов провалялась полгода в больнице. Последствия этого ноу-хау, изобретенного моей, к счастью, бывшей свекровью, мне аукаются и по сей день.

Между тем Виолетта Петровна все никак не могла успокоиться и что-то бормотала себе под нос, а Иван Аркадьевич трусливо молчал, потягивая из высокой кружки пенную жидкость. И я подумала, что эта парочка друзей-приятелей ну никак не может возглавлять националистическую организацию. Аркадьевич — откровенный трус, а Виолетта — просто распоясавшаяся нахалка, которой никто никогда об этом не говорил, хотя и следовало бы.

— Что-то «Охота» жидковата стала, — вдруг обронил гость, благоразумно меняя тему разговора, пока хозяева окончательно не передрались между собой. — Разбавляют они ее, что ли?

Подняв кружку на уровень глаз, дед поболтал имеющийся в ней напиток, приглашая друзей к нему присоединиться и поругать пиво «Охота». Так вот она, та самая фраза, которая заронила подозрение в смятенную душу Валентина Кузьмича! Старый доносчик, подслушав что-то загадочное, вникать не стал. Итак, первый, националистический, заговор на глазах рассыпался как карточный домик.