Игорь Тумаш - Дело рыжих Страница 12

Казалось бы — случайное совпадение. Мало ли у нас рыжих? Чубайс, например, тоже рыжий.

А вот и мало, между прочим. У славян таковых вряд ли соберется и два процента. Действительно много рыжих среди представителей только одного народа мира — ирландцев. Если, например, выпить несколько бутылок крепкого пива «Гиннес», выйти на балкон дома в центре Дублина и посмотреть вниз на толпу прохожих, то может даже показаться, будто находишься в лесу и нашел целую колонию грибов рыжиков. Но ведь вышеназванных товарищей убили не в Дублине.

«Между тем сон–то в руку!» — констатировал Георгий Иванович, натягивая протершиеся между ног, так и не залатанные джинсы. Через несколько минут его «восьмерка» уже неслась по заснувшей Немиге.

В любом из городов постсоветского пространства шоу Блинкова собирали полные залы. Это можно было бы считать феноменом, потому что тот давно разучился танцевать и имел нулевые вокальные данные. Его успех объяснялся удивительной точностью психологического, крайне циничного расчета на внутреннюю «духовную» потребность к мерзостям сорвавшегося с коммунистической цепи тупого обывателя, которого слишком долго мариновали в ханжеском пуританстве тоталитаризма.

Только не стоит подозревать Блинкова в присутствии интеллекта — Геник умишком обладал самым посредственным. Просто волею случая ему еще при Советах довелось много поездить по заграницам и разглядеть тамошние расклады шоубизнеса.

Как известно, сексуальная революция прошла на Западе в конце шестидесятых. В результате ее и были узаконены последователи однополой любви. Ряды их множились, геи и лесбиянки принялись активно обживать западное культурное и деловое пространство. У них появилось свое кино, театр, своя эстрада, свой, естественно, бизнес.

Гена понял, а может, от кого–то услышал, что сексуальной революции не избежать и на постсоветском пространстве, что, следовательно, грядет и гей–оккупация. Учитывая менталитет нашенского пипла, появление первых ее посланцев прогремит, словно гром среди ясного неба. И на мужиков, которые публично заявят о своей принадлежности к геям да выйдут на сцену в колготках, прибегут глядеть и стар и млад. Эстрадные «гей–скворцы» просто обречены на оглушительный успех, на выступления на стадионах.

В общем, плевать, что ему почти шестьдесят и он давно не в состоянии даже сделать растяжку, что от водки одышка и совершенно не может петь. Танцевать в шоу будут самые способные выпускники хореографического училища, которых он наберет в труппу по конкурсу, а ему останется только ходить по сцене с томным видом, вихлять задом и строить глазки сидящим в первых рядах мужчинам. Ну, еще разевать под фанеру рот.

Гена не обманулся, на его шоу ринулись толпы. (Если для Запада гей–культура стала одним из способов реализации эго некоторых товарищей, то для бывшего Совка скорее почему–то методом легализации всей накопившейся в душах грязи.)

Гена не зазнался от первого успеха, он отчетливо осознавал свое место у параши искусства и очень боялся разоблачений. Поэтому принял за правило обхаживать журналистов, вообще поддерживать с ними самые дружеские отношения: не скупился организовывать для журналистской братии обильные фуршеты. Для создания нужного образа не брезговал и подкупом.

И продажные воробышки гласности уж растренделись, расчирикались… Нет, они не восторгались его шоу, хватило ума. Пошли другим путем. Как, мол, трудно пришлось ему, педику, утверждаться в искусстве! До чего все же твердым и мужественным (!) оказался у него характер! Будто Гена действительно являлся геем, будто при Совке отстаивал право оставаться им перед различными худкомиссиями, реперткомами и КГБ, будто вообще с чем–нибудь, кроме похмелья, в свой пустой жизни боролся. Хренов «сеятель» доброго, вечного…

И ведь принимали весь этот бред за чистую монету!

В конце концов общими усилиями из Геника сделали звезду прямо–таки межгалактического масштаба. Как–то раз его даже пригласили выступать в Кремле — имиджмейкеры посоветовали первому российскому президенту быть с народом всегда и во всем.

Одно только почему–то вызывало у всех недоумение — почему Блинков не гастролирует по заграницам?

Обычно Гена отвечал, будто от всех предложенных контрактов приходится отказываться по той причине, что не может расстаться с Родиной и на день. Однако причины были прозаичнее: там журналисты зубастые, публика глазастая, полиция хватучая. Ну его, этот Запад!

Ладно, это прелюдия. В общем, новая программа Блинкова «Сновидения Петра Ильича» прокатывалась в Минске — два представления в самом большом и престижном зале республики. Естественно, аншлаг, несмотря на то, что цена билетов доходила до восьмидесяти долларов. (Для справки: билет на «Лебединое озеро» с музыкой того же Петра Ильича Чайковского стоит в Минске около двух долларов.)

Гена под бешеные аплодисменты минут пять лениво покрутил задницей в колготках «Омса», построил глазки в сторону ложи, в которой сидел минский мэр, и убрался в гримерную пить пиво, — дальнейшее действие разворачивалось без его участия, свои тридцать тысяч американских денежных единиц уже отработал.

Словом, шоу прошло как обычно, пипл свою порцию «прекрасного, вечного» получил, журналисты по окончании действа коньяком напоены были. Около одиннадцати ночи Блинков вернулся в «Планету», в 1.20 в номере 375 ухнул взрыв.

Команду «особоважников» Собынича Прищепкин застал в гостинице в полном составе. Полковник был заспан, зол и появлению Прищепкина отнюдь не обрадовался.

— А вас кто сюда пригласил?.. Вам что, мало дела Сбруевича?

— Константин Иванович, мне кажется, и для этого есть основания, что оба убийства как–то связаны, — миролюбиво, однако достаточно твердо ответил Прищепкин.

Собыничу явно не улыбалось вступать с ним в конфликт, и с недовольной миной он только пожал плечами: мол, глупость, конечно, но спорить не стану — человек подневольный.

В фойе показался Холодинец.

— Молодец, — обрадовался шеф, — ты очень нужен. А я, понимаешь, будить тебя постеснялся.

И они вдвоем исследовали номер, покопались в вещах «борца за права сексуальных меньшинств».

Что интересно, по гардеробу Блинкова факт его принадлежности к гейским массам не высвечивался. Конечно, было бы странно ходить в платьях по городу. Зачем создавать дополнительные неудобства? Но его повседневная одежда показалась детективам слишком уж «мужской». Например, черные джинсы «Lee». Их у Блинкова оказалось две пары. Вообще, судя по цветам и фасонам, мужское начало в его сорочках, костюмах и обуви было однозначным. А уж в длинных черных сатиновых трусах, к которым Блинков имел очевидное пристрастие, обычный гей что–то и не представлялся. Определенно «голубыми» были только его сценичные наряды и лиловая, вероятно «представительская», тройка.

Эта деталь — ага, деталька — как–то совсем не укладывалась в головах, абсолютно не вязалась с блинковским образом. Она буквально вопила: разберитесь со мной, я очень серьезная.

Детективов также весьма насторожила и найденная под ванной «борца» провороненная «особоважниками» заколка — «крокодил», используемая только женщинами. Откуда она взялась в номере Блинкова?

Прищепкин удовлетворенно набил трубку: все же не зря включил эту «электронную сволочь». На этот раз зацепок столько, что их может хватить для раскрытия всех трех убийств. Не понять только: что рвануло–то? На гранату вроде не похоже. Прищепкин как ни в чем не бывало подкатил с этим вопросом к Собыничу.

— Предполагаю, что некое самодельное взрывное устройство малой мощности, — очень нехотя ответил полкан. Его группа прибыла через десять минут после взрыва, и уж в этом–то Собынич успел разобраться.

Теперь причина недоброжелательности Константина Ивановича раскрылась перед Прищепкиным в полном объеме. Тот был уверен в раскрытии убийства по горячим следам и боялся, что слава может и на этот раз достаться прищепкинцам.

Грустно стало на сердце Георгия Ивановича: почему в сыскарской среде выветрился дух товарищества?..

Люди Собынича собрали целый ящик каких–то черепков, осколков и понесли вниз, к стоянке. Сейчас увезут в лабораторию, понял Прищепкин и с досады стрельнул у Сергуни сигарету: им бы и самим не помешало в этом барахле покопаться… Ладно, пусть только зажмут заключения, он тогда точно генералу Василевскому наябедничает. Тот ужо пропишет полкану по полной программе. Без скидок на особые между ними отношения. Какая может быть дружба, когда звезды с погон на взлете.

Холодинец привел шефу Славу Момзякова, который был у Блинкова кем–то вроде секретаря–помощника или мальчика на побегушках. Но его уже успел напугать Собынич, и парень, что называется, «заперся».

Момзяков якобы ничего не заметил, никого не подозревает. По его словам, шоу прошло нормально, без эксцессов. Вернувшись в гостиницу, они обсудили в номере Блинкова планы на завтра и распрощались: Блинков, сославшись на головную боль, собирался лечь спать, Слава решил спуститься на первый этаж в бар, дабы поглазеть на минскую золотую молодежь. Пробыл там минут сорок. Ни с кем не разговаривал, выпил бокал красного вина и отправился к себе. Пока в номере патрона не бухнул взрыв, мирно спал.