Наталья Александрова - Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле Страница 13

А у нас соседка была тетя Тоня, она в милиции уборщицей работала. Ну понятное дело, ей никто ничего не докладывает, а с другой стороны — уборщицу никто не замечает, как будто она пустое место. Вот она и рассказывает: метет коридор, а в кабинете том дверь приоткрыта. Жарко было, душно, народу набилось много. В общем, допрашивают в том кабинете Лешку, он все отрицает. Не был, говорит, в том лесу, домой сразу пошел после гулянки. Катерину не подкарауливал, не трогал ее. А поссорились они из-за любви. Вроде бы любовь у них была, только Катя отца боялась, и поэтому таились они. Катя делала вид, что никто ей не нужен, а Лешка возревновал тогда, самолюбие у него взыграло, он ей условие поставил — всем объявить, что они — пара, что Катя — его девчонка. Чтобы никто на нее не покушался. А Катерина тоже гордость выказала — не смей, мол, мной командовать, ты мне еще никто, а уже голос повышаешь.

В общем, крупно поговорили, Лешка потом выпил, в конце хотел помириться, а Катя нарочно с Пашкой кокетничать начала. Он и обиделся, решил, что все уже, выбросить надо ее из головы.

Ну, менты, конечно, ему не верят, там кто-то из начальства на него орет — ага, ври больше, стала бы такая девушка с тобой, шантрапой, пьянчужкиным сыном, любовь крутить. Ты, говорит, за ней бегал, а когда она тебе решительный от ворот поворот дала — тут-то ты и озверел. Лешка кричит — не был я там, дома был, мать может подтвердить. Те только смеются — мамаша твоя, такая-то и такая-то, она вечно пьяная, ей никакой веры нету. Ну Лешка, конечно, озверел, когда так про мать-то говорят. Сам на них матом, те, видно, побили его…

Тут тетя Тоня говорит, она шваброй случайно стукнула, выглядывает мент из кабинета. Ты, говорит, чего тут подслушиваешь? Пошла отсюда вон! Ну она и пошла, от греха подальше.

— А что же они так сразу на этого Долгова подумали? — спросила Надежда Николаевна. — Там же ведь и другой парень возле Кати крутился, этот, как вы говорили…

— Пашка Зимин, — напомнила Нина, — ну да, только он сразу алиби предоставил — ушел, мол, домой раньше всех, родители подтвердили, что вернулся он и сразу спать лег. А чего ушел, так говорит, выпил с непривычки много, голова заболела. А у него знаете кто отец-то был? Зимин Андрей Павлович, мэр нашего города. И до сих пор им остается. Так что ему-то веры побольше было, чем Лешкиной мамаше. И все равно как-то все неясно. Лешка парень крепкий оказался — стоит на своем, ни за что не признается. И Лизка Тимофеева, у которой день рождения-то справляли, вроде говорила, что видела она Пашку Зимина у себя в саду, еще когда Катя с нами домой собиралась. Вроде мелькнул он где-то. Только это она один раз сказала, а потом отпиралась — показалось, говорит, там темно было, мало ли какая тень мелькнула.

А потом вдруг весь город узнал — на той арматурине-то, которой Катю насмерть забили, Лешкины отпечатки нашли. Это уж прямое доказательство, куда яснее. Ну, тут все завертелось. Народ всполошился, все на Лешку озверели прямо, гад какой, еще и отпирается. Лешкиной матери окна побили, Лешку перевели в райцентр, там и суд был. Быстро все оформили, потому как боялись беспорядков, это мэр так сказал. Дали ему десять лет, судили как взрослого.

Мать Катина как узнала про дочку-то, так и слегла с сердцем. Потом после приговора быстро умерла. То ли случайно много снотворного приняла, и сердце не выдержало, то ли просто жить не смогла, в общем, отец жену похоронил и сразу из нашего города уехал. Пашку Зимина отец доучиваться в Москву отправил, Лизку мать к родственникам на Урал отвезла. А как нам школу кончать весной, пришло известие Лешкиной матери — погиб ее сын на зоне. То ли от тяжелой болезни, то ли несчастный случай — мало ли что напишут, поди там разбери, как дело было. Лешкина мать с той поры начала пить вовсе без просыпу, и зимой умерла. И ребята все разъехались, даже Генка и тот после армии домой не вернулся. А я замуж вышла, да тут и застряла навеки…

— Но Сергей Сергеич вернулся… — заметила Надежда.

— Да, уж с полгода как будет. Купил дом новый, что возле парка, живет там один. Вот, поминание устроил. А я и забыла, что десять лет прошло… — вздохнула Нина. И добавила по-старушечьи: — Годы-то как летят…

Надежда похлопала ее по плечу и собралась уходить.

— Вы уж извините, что я так разоткровенничалась, — сказала Нина, — просто вспомнила все, вот и…

— Не переживайте, — улыбнулась Надежда, — я человек посторонний, никого в этой истории не знаю, уеду скоро.

Она немного покривила душой. С отцом убитой девушки Кати она была знакома. И даже с его спаниелем.

Спала Надежда в этот раз крепко, однако сны снились какие-то бестолковые и неприятные.

То привиделся бывший ее начальник отдела отчего-то в костюме Деда Мороза, хотя Надежда Николаевна во сне совершенно точно знала, что на дворе лето. То приснились коты. Один был рыжий, похож на Бейсика, и когда Надежда протянула руку, чтобы его погладить, чего наяву никогда бы не сделала, кот зашипел ужасно и бросился на нее. Морда была такая страшная, что Надежда проснулась с колотящимся сердцем.

Галка, выслушав про сон, авторитетно сообщила, что коты снятся к врагам, а если еще и бросился кот, тогда совсем плохо. Кто-то Надежде сильно желает зла.

— В общем, жди, Надя, неприятностей, — резюмировала она.

— Вот уж обрадовала! — вздохнула Надежда. — А то у меня до этого все шоколадно было! Застряла теперь здесь непонятно на какое время, а семья там одна. Я им наготовила еды на три дня, а что потом? Саша много работает, и когда он возвращается домой…

Вдруг в дверь номера кто-то постучал. Галина испуганно прикрыла лицо краем шали и приглушенным голосом осведомилась:

— Кто там? Я же просила не беспокоить!

— Это я, Нина! — Дверь приоткрылась, в комнату заглянула дежурная. Глаза ее подозрительно блестели.

— Галина Ильинична, — проговорила она, найдя взглядом Галю, — звонил Семен Иванович, велел вам прийти…

— Семен Иванович? — недовольно переспросила Галина. — Кто такой Семен Иванович?

— Так это же майор из милиции, который к вам сюда вчера приходил! — с почтением проговорила Нина. — Велел, значит, вам с подругой прийти к нему на дачу…

— На какую еще дачу? — возмутилась Галина. — С какой стати мы должны идти на его дачу?

— Да не на его дачу, — поправила ее Нина. — На дачу показаний, в отделение милиции. Это тут рядом, на Парковой улице, желтый дом сразу за магазином…

— Об этом не может быть и речи! — воскликнула Галина, плотнее запахивая платок. — Я вообще не могу при дневном свете выходить из номера! Нет, нет и нет!

— Ну, я уж не знаю, — проворчала Нина. — Только Семен Иванович велел к нему прийти. Я вам сказала, а уж дальше — ваше дело, сами с ним разбирайтесь, а я-то при чем! — И она покинула номер, демонстративно хлопнув дверью.

На какое-то время в комнате наступила настороженная предгрозовая тишина.

— Никуда не пойдем! — сказала Галка после продолжительного молчания. — Тоже еще выдумали — с утра пораньше вызывать! Что мы им — собачки дрессированные? У меня вообще справка!

— Нет у тебя пока никакой справки, — заметила Надежда Николаевна. — Этот твой доктор, конечно, обещал, а вдруг его справка будет недействительна? Может, они поверят, только если ты в лежку лежать будешь. Все же милиция… нельзя так отмахиваться… у тебя могут быть неприятности… то есть у нас…

— Нет, нет и нет! — повторила Галина и отбросила платок, открыв свое лицо, покрытое синяками и кровоподтеками. — Ты хочешь, чтобы я в таком виде вышла на улицу? Чтобы я в таком виде появилась в милиции? Лучше смерть!

Надежда молчала. Вид у Галки был ужасный.

— А может быть, ты сходишь туда одна? — едва слышно добавила Галина. — Ведь этот майор вызвал нас с тобой… может быть, ты дашь показания за нас обеих?

— Ладно… что с тобой поделаешь… — вздохнула Надежда и стала одеваться. — Обрисую там ситуацию, постараюсь их убедить, а ты звони своему доктору, пускай подсуетится там… Опять я без завтрака остаюсь… ну да уж привыкла…

Внизу она уточнила у Нины, где находится отделение милиции, и через двадцать минут подошла к невзрачному двухэтажному домику неподалеку от парка.

Дежурная, скуластая краснощекая девушка в милицейской форме с погонами прапорщика, спросив ее фамилию, направила Надежду Николаевну в кабинет на втором этаже.

Коридор второго этажа был длинный и унылый, стены выкрашены масляной краской неопределенно-депрессивного цвета, вызывающего глухую тоску и зубную боль, под потолком горели люминесцентные лампы, придавая всем присутствующим вид свежих покойников. Все это вместе должно было привести посетителей в подавленное и мрачное настроение, очевидно, способствующее чистосердечному признанию во всех мыслимых преступлениях и явке с повинной.

В этом коридоре перед нужным Надежде кабинетом скучал унылый тип с кошачьими усами и торчащим вперед золотым зубом.