Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. Страница 15

— Да. — Такого я сроду не видал. — Да, история. — А что еще тут скажешь?

— Вот ты мне ответь, — спросил Гена Чухонцев, — бывает у газеты двойник? Скажем, есть настоящая газета, а есть ее двойник. Печатают как вариант, на всякий случай. Если понадобится — раз, достают второй вариант, и все в порядке.

— Не понял, — сказал я.

— У вождей есть двойники. А у газет — двойники есть? Может, у нас в стране все делают в двух экземплярах?

— Мы в одном-то экземпляре ничего сделать не можем.

— Скажи, — ныл Гена, — вы про запас никогда газеты не делаете? Одну на публику, а другую — для себя?

Идея делать газеты «в стол», как некогда подпольные романы и запрещенные картины — эта идея показалась мне забавной. Но совершенно нереальной.

— Гена, — сказал я, — друг мой милый, ты обалдел!

— Устал! Устал!

Гена Чухонцев вытер лоб и с маху сел на стул, но промахнулся — шлепнулся на пол, да так и остался на полу. Дорого даются человеку майорские звездочки, подумал я. Это ж надо — на стул не попал.

— Кто тебе такое дело поручил, Гена? — спросил я участливо.

И в самом деле: где Хорьков — и где мы? Как могло так случиться, что запуганному Гене доверили дело государственного значения? Прыщавый следователь должен распутать клубок и найти дорогу, ведущую к идеологу всей Российской державы. А я, рядовой газетчик, даю ему советы. Что значим мы, мелкие людишки, ничем не отличившиеся граждане, рядом с таким незаурядным образчиком социальной селекции, как Хорьков? От несоответствия масштабов и с ума сойти недолго. Похоже, Гена уже и сошел.

Чухонцев втянул голову в плечи и мычал жалобно.

— Может, делают по две газеты, а? У нас ведь все в двух экземплярах, даже вождя в стране два — премьер и президент.

— Это ты брось! Один у нас вождь.

— А который из двух?

— Сам, что ли, не знаешь?

— Не знаю! Может, он один, просто раздвоился. Одну половину зовут Путин, а другую Медведев. Половина в Кремле сидит, половина за границу летает, а когда встречаются, соединяются в одно тело.

Гена сидел на полу, я на стуле, а на столе лежали газеты и пачка фотографий. Хочешь не хочешь — а получалось так, что газеты в нашей стране действительно печатали в двух вариантах. Открытие, сделанное прыщавым следователем, было столь ошеломляющим, что никакому Солженицыну не снилось. Тут вам не разоблачение спрятанных в тайге лагерей. Тут дело посерьезней. Неужели принцип двойничества (см. сочинения Достоевского и традиции русской литературы) в нашей стране так укоренен, что все руководители имеют двойников, а все газеты выходят в двух вариантах? Интересно, подумал я, как широко распространился данный принцип? С самим ли Чухонцевым я беседую? Или это клон Гены Чухонцева, произведенный в майоры, а сам Гена сидит дома и смотрит футбол? И кстати, в какой из двух газет я состою на службе? А что с нашим любимым городом — раздвоилась Москва или нет? А может, и сама Россия существует в двух экземплярах: в одной стране прошла перестройка и приватизация, а другая как жила при Иоанне Грозном, так и живет. Параллельные миры, научная фантастика.

— Мне твой Татарников нужен, — жалобно сказал Гена. — Очень нужно с историком поговорить.

— Это еще зачем?

— Есть у меня надежда, последняя надежда, понимаешь?

— На Татарникова? — Мне было приятно, что Сергей Ильич оказался последней надеждой российской государственности. Впрочем, если это действительно так, и только на моего пожилого соседа и может рассчитывать Государство Российское, плохи у государства дела, подумал я.

— Слышал, существует одна теория. — Тревожный блеск появился в глазах Чухонцева. Люди, у которых так блестят глаза, обычно приходят в газету с чертежами вечных двигателей.

— Какая еще теория?

— Говорят, летоисчисление, которым пользуются люди, неверное, не соответствует реальности. Все датировки, которыми пользуются историки, ложные.

— Это что-то новенькое!

— Мы как бобики верим всему, что в учебниках написано — дескать, сначала были египтяне, потом греки, потом римляне. А было все не так. Хронология фальшивая, понимаешь?

— Гена, ты здоров?

— Здоров я! Устал только. Но ключ к разгадке рядом, вот-вот нащупаю. Например, считается, что древние греки давно жили, а они жили вчера. Дурят нашего брата! Суют нам под нос статуи и вазочки, а мы уши и развесили! Наследие прошлого! — Гена рассмеялся горьким саркастическим смехом. — Оказывается, двести лет назад все эти вазочки налепили и статуи наделали. Не было никаких древних греков!

Я смотрел на Гену с сочувствием. Для спасения главного идеолога русского правительства наш майор был готов на многое, понятно, но чтобы и египтян, и греков отменить — это, пожалуй, перебор. Египтяне, я так считаю, ни при чем.

— Время не так течет, как мы привыкли думать, — продолжал Гена Чухонцев. — Скажем, Чингисхан, думаешь, когда жил? Если хочешь знать, жил он одновременно с Наполеоном. А некоторые думают, что он и есть Наполеон.

— Гена, — сказал я искренне, — ты здоровье побереги!

— Вся история человечества случилась за последние триста лет. Ничего раньше просто не было, понимаешь? А хронологию нарисовали потом, для дураков. Все события происходили одновременно!

— Ты уверен?

— Еще как уверен! Книжку прочел! Понимаешь, — горячо зашептал Гена с пола, — если эта теория верна в отношении греков, то и случай с Хорьковым тоже понятен! Все происходит одновременно, понимаешь?

Я не понимал.

— Время не течет, как мы думаем, от далекого прошлого к настоящему, оно сплющено в одном моменте. Если египтян придумали, то почему не придумать лишний выпуск «Вечерней Москвы»? Одну газету выпустили вчера, другую сегодня, но обе датированы сегодняшним числом.

— Подожди. Вчера ведь мы другую газету выпустили. Вчерашняя газета тоже имеется!

— И что? И что из того? Перетрудились? Разучились люди работать, я так считаю! А как, потвоему, Античность создавали? Одновременно с Античностью люди и свою обычную работу выполняли тоже — ее никто не отменял! Они, если хочешь знать, в две смены вкалывали! Люди, если хочешь знать, работали не покладая рук! В девятнадцатом веке такие стройки вели — ахнешь! Одни Суэцкий канал роют, другие Парфенон строят, третьи пирамиды возводят. И все одновременно! Справились! На то, чтобы вазы налепить, у людей времени хватило! Античные статуи наваяли! Неужели на лишний номер твоей газетенки сил не хватит?!

— Ты уверен? — Я даже сомневаться стал.

Если и впрямь нас так развели с греками, то уж «Вечерку» лишнюю напечатать ничего не стоит, это точно. Подумаешь, проблема.

— Уверен! — Гена кричит. — Все доказано!

— Ну, если доказано…

— Тут какая-то мелочь осталась, пустяк, и скоро я все пойму. Отвезешь к историку?

— Подожди, Гена, сейчас поедем, дай только главному фото отнесу. Это все же и его касается.

— Что ж я, не понимаю, что ли, — Гена нахмурился. — Тут ведь не только на Хорькова замахнулись. Тут и на четвертую власть наплевали.

Четвертая власть, что же это такое? Сразу и не сообразишь. Я смотрел недоуменно на Гену Чухонцева: марсиане, параллельная реальность, неверное летоисчисление, теперь еще и какая-то четвертая власть — вот ведь как парня перетрясло! Ах да, вспомнил я, так журналистику называли двадцать лет назад: четвертая власть! Правда, про первые три я не очень осведомлен, но наверняка и они имеются. Я собрал фотографии в пачку и понес к главному.

Главный редактор газеты отнесся к фотографиям с повышенным вниманием. Меня поразило, что его взволновала не столько судьба Хорькова, сколько содержание газет, изображенных на фотографиях. Перешли в комнату для совещаний, нагнали сотрудников. Редакционный совет — кто с увеличительным стеклом, кто с простой линзой от очков — склонился над столом с фотографиями. В какой-то момент, глядя на их суету, я даже подумал, что Гена недалек от истины — все может статься, вдруг у нас действительно существует вторая, спрятанная про запас газета? Мне, репортеру криминального отдела, уж конечно расскажут об этом в последнюю очередь. Главный потребовал микроскоп, чтобы прочесть все, самые крохотные буквы, — и сорвались курьеры за микроскопом, помчались в город — покупать увеличительные приборы.

— Поедем и мы, — сказал я Гене.

Мы вышли из редакционной комнаты, спустились по лестнице, сели в мою раздолбанную машину, и я повез следователя Чухонцева к историку Татарникову. Гена Чухонцев съежился на сиденье, обхватил плечи руками.

Доехали без приключений, остановились у магазина на перекрестке — прикупить вечерний рацион. Обычно я беру одну, но, учитывая сложность проблемы, принцип двойничества, сбитую хронологию — словом, поколебался и взял две бутылки. Вернее будет. Поднялись на второй этаж, позвонили в дверь. Я сообразил — слишком поздно сообразил — что уже половина двенадцатого ночи, неподходящий час для визитов. Правда, если время как таковое отменяется, можно забыть об этих условностях.