Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра Страница 17

Я глубоко вздохнула и села на скамейку. Надо собраться с мыслями, чтобы не навалять глупостей.

На соседней лавочке сидела обнявшись молодая пара.

– Ну не плачь, Юленька, – тихо бормотал мужчина, – не надо, успокойся.

– Тебе хорошо говорить, – всхлипывала Юля, – ребенок-то мой.

– И мой тоже, – возмутился муж.

– Но я его шесть месяцев носила, а теперь убить?!

– Так ведь краснухой ты заболела. Слышала, что доктор говорил? Стопроцентно идиот может получиться, бревно без разума, под себя ходить станет и мычать. Плод погиб, это точно.

– Нет, – горько рыдала Юля, – все равно любить буду. Он внутри меня живет, толкается, поворачивается, и убить? Он жив!

– У нас еще дети будут, – пытался вразумить муж жену. – А этот умер.

– Но его же убьют! – нелогично возразила Юля, рыдая. – Ой, не могу, господи, за что? Почему именно со мной такое?

В глубине холла открылась небольшая дверка и выглянул мужчина в зеленой хирургической шапочке.

– Ну готова? Пошли.

– Ой, – в голос завопила женщина, – не пойду, нет, и точка.

Врач подошел к паре и ласково сказал:

– Не дури. Ты перенесла краснуху, плод погиб.

– Но он шевелится.

– Тебе кажется, это перистальтика.

– Но…

– Молодой человек, – повернулся доктор к мужу, – ваша жена находится в шоковом состоянии, у нее стресс, но вы-то вполне нормальны? Вы-то понимаете, что ей грозит смерть?

Муж начал подталкивать слабо сопротивляюшуюся Юлечку к входу в роддом. Женщина сначала упиралась, но потом неожиданно пошла. В дверях она обернулась и сказала:

– Никогда тебе этого не прощу.

Доктор и Юля исчезли. Муж достал носовой платок, промокнул потный лоб, глянул на меня и растерянно сказал:

– Видали? Краснухой заболела, а теперь меня ненавидит за то, что искусственные роды вызывать приходится.

Я с пониманием вздохнула. У нас на кафедре когда-то работала Женя Неуёмова. Будучи беременной вторым ребенком, она подхватила от семилетней дочери краснуху, и ей пришлось идти на аборт. Я помню, как Женька плакала, а мы все утешали ее. Но краснуха – это серьезно. На девяносто процентов вы получаете ребенка с пораженным головным мозгом.

– Она потом придет в себя, – сказала я, – и поймет, что ошибалась, не обращайте внимания.

– Дай-то бог, – вздохнул муж, – а то прямо жуть берет. Была жена как жена, вдруг, бац – и фурия.

– Это пройдет, вы только потерпите.

Мужчина хмыкнул и ушел. Я поднялась и двинулась обходить здание с торца. На душе было гадко. Бедная женщина, представляю, каково ей сейчас!

В отделе кадров пожилая женщина со старомодной «халой» на голове не выразила никакого удивления, поглядев на липовую трудовую книжку.

– Звонила вам, – быстро сказала я, – разрешили приехать, сказали, место есть.

– Отчего уволились? – равнодушно спросила она.

Я была готова к подобному вопросу.

– Наш НИИ приказал долго жить. Сотрудников отправили в бессрочный отпуск.

– Да уж, – вздохнула кадровичка, – загубили науку. У нас тоже три калеки остались, кто помоложе, те давно слиняли. Стыдно сказать, докторам наук, заведующим отделами и лабораториями по три тысячи платят. Это же сто долларов!

Я сочувственно закивала головой, но в глубине души изумилась. Интересно, однако, получается. Роза Андреевна говорила, что Владимир Сергеевич Плешков, директорствующий в данном забытом богом месте, и его заместитель Леонид Георгиевич Рамин отлично зарабатывают. Я видела мужиков всего один раз. На них были надеты великолепные смокинги, и уезжали они на больших сверкающих иномарках. Вряд ли все это было куплено на оклад. Хотя, ничего удивительного – сейчас народ зарабатывает где и как может.

– Пойдете в лабораторию к Туманову Оресту Львовичу, – принялась объяснять кадровичка, – второй этаж, комната 29…

Она не успела закончить фразу. В комнату влетела с неподобающей для ее солидного возраста прытью женщина.

– Анна Константиновна, – заорала она так, что у меня заложило уши, – горе-то, горе-то какое! Господи, несчастье!

– Что случилось, Елена Глебовна? – испугалась кадровичка.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Владимир Сергеевич погиб!

Из рук Анны Константиновны выпала ручка.

– Не городите чушь! Что за бред?

– Господи, – заломила руки Елена Глебовна, – только что Верочке сообщили! Вот горе, вот горе.

– Подождите в коридоре, – велела мне Анна Константиновна.

Я послушно села на обшарпанный стул и стала наблюдать за происходящим. Из всех комнат начали выходить люди. Понеслись охи, вздохи, некоторые женщины держали в руках носовые платки. Наконец вернулась Анна Константиновна, хмурая, с плотно сжатыми губами.

– Заходите, – обронила она.

Я проскользнула в дверь и тихо спросила:

– Может, мне лучше завтра прийти?

– Почему? – ответила вопросом на вопрос Анна Константиновна.

– У вас горе…

– Директор умер, – сухо ответила кадровичка.

– Очень жаль, – вежливо сказала я, – но он, наверное, был совсем пожилым.

– Отнюдь нет, – кратко отреагировала кадровичка, заполняя какие-то бумаги. – Только что пятидесятилетие справил.

– Надо же, – покачала я головой, – что же случилось?

Анна Константиновна хмуро посмотрела на меня, вытащила пачку сигарет и сообщила:

– Инфаркт. Восхождение на вершину Олимпа часто отнимает у мужчин здоровье. Ступайте, вас ждут в лаборатории, вот направление.

Я взяла бумажку, пошла к выходу и, закрывая дверь, оглянулась. Анна Константиновна, очевидно, не ожидала, что новая лаборантка обернется. На ее лице играла счастливая улыбка, а в глазах плескалось глубокое удовлетворение. Казалось, дама только что узнала не о смерти директора института, а о чем-то необычайно приятном, например, рождении внука или о повышении зарплаты. С таким лицом Зайка смотрит на весы, когда те показывают на два кило меньше, чем обычно. Поймав на себе мой взгляд, Анна Константиновна нахмурилась, но глаза ее продолжали сиять.

Глава 11

Я медленно пошла вверх по оббитым ступенькам. Интерьер института совсем не радовал глаз. Очевидно, данное исследовательское учреждение находится в этом месте с незапамятных времен. Здание казалось старым, если не сказать ветхим. В принципе, оно было когда-то красивым и удобным. Огромные окна, потолки высотой не менее четырех метров, дубовый паркет в коридоре, мраморные ступени на лестнице, а в нише лестничной клетки между первым и вторым этажом стояла белая статуя, стилизованная под античную. Очевидно, она имела какое-то отношение к науке. Но если вглядеться в окружающий пейзаж внимательно, сразу становится понятно, что большие стекла очень грязные, рамы и подоконники облупленные, с потолка сыплется побелка, из пола выпадают паркетины, ступени разбиты, а на статуе кое-где заметны сколы. Да и огромная деревянная дверь, которую я с трудом распахнула, была исцарапана. В институте много лет не делали ремонта.

Моему взору открылась небольшая комната, забитая столами, на которых толпились штативы с пробирками. Светловолосая девушка подняла глаза от каких-то бумаг и довольно сурово поинтересовалась:

– Вам кого?

– Я ваша новая лаборантка.

– Первый раз слышу, что нам нужна лаборантка.

– Прислали из отдела кадров. Анна Константиновна сказала, что следует обратиться к Оресту Львовичу.

– Коли сама Анна Константиновна сообщила, – усмехнулась девица, – тогда конечно. Орест явится в четыре часа.

– Что же мне делать?

– Погуляйте до 16.00, потом приходите, – пожала плечами неприветливая девица.

Я вышла во двор. Хоть на улице и апрель, но тепла особого нет, а часы между тем показывают полдень. Ладно, поеду в Ложкино, а к четырем вернусь сюда. Не шататься же мне по улицам в ожидании начальства. Какая, однако, неприятная девушка, просто выставила меня вон.

Я медленно пошла вдоль здания. Надо же, директора института Владимира Сергеевича Плешкова разбил инфаркт. Надеюсь, что это не он украл яйцо Фаберже. А если он, то найти семейную реликвию будет уже практически невозможно. Вспомнив плачущую Амалию Густавовну, я вздохнула. Бедная старушка. Впрочем, какое странное совпадение: вчера умерла Роза Андреевна, сегодня – Владимир Сергеевич. Ни косметолог, ни директор института не выглядели больными. Роза Андреевна была просто цветущей женщиной. У смертельно больного человека не может быть такой нежно-розовой кожи, блестящих глаз и задорного смеха. А Шилова, сидя за столом в гостях у Рыкова, все время хохотала. Владимир Сергеевич рассказывал анекдоты, на мой взгляд, довольно примитивные и плоские, а Роза Андреевна просто покатывалась и восклицала:

– Ой, не могу, перестань, уже желудок болит.

Кстати, и Владимир Сергеевич вел себя как абсолютно здоровый человек. Он съел много закусок, среди которых были салаты с майонезом и копченая колбаса, потом преспокойно отведал довольно жирной свинины с картошкой, а в самом конце с видимым удовольствием выпил кофе с мороженым. Причем, учтите, что в течение обеда Владимир Сергеевич принял на грудь грамм триста коньяка. Согласитесь, что больной человек не станет позволять себе такое…