Маша Стрельцова - Смесь бульдога с носорогом Страница 17

— Спасибо, — с видом утомленного славой маэстро небрежно ответил Николяша и уселся обратно за стол.

— Попробуйте, Николяша, тортика, любимый Маняшин тортик, как знать, может и вам понравится, — прощебетала мать.

Я быстренько доскребла селедку под шубой, стараясь не думать о том, сколько тут вбухано жуткого холестеринового майонеза, отодвинула пустую салатницу и громогласно велела:

— Мать, мне тоже тортика!

Мать положила по кусочку Николяше, себе и Анне Константиновне, и, подчерпнув лопаточкой кусочек с жуткой маргариновой розочкой на блюдце, пододвинула его ко мне.

— Мать, ну что ты как по карточкам хавчик выдаешь, не сорок первый год, — укоризненно сказала я и махом уставила блюдечко узкими треугольниками нарезанного торта. На автомате подсчитав, мозг выдал — четыре кусочка по сто двадцать грамм и каждый на 734 калории, преобладающее содержание жиров, потом идут углеводы, никаких клетчаток и витаминов. Конец моей фигуре.

Мать позеленела и затравлено посмотрела на гостей — она всегда считала проявления аппетита вещью неинтеллигентной и шокирующей. Гости, к сожалению, сделали вид что все в порядке.

— Ты ж знаешь что меня легче убить, чем прокормить, — спокойно заметила я и принялась за торт.

— А где вы работаете? — наконец собралась с мыслями Анна Константиновна.

— Да лохов развожу, — невнятно буркнула я с полным ртом.

— Простите — что разводите? — переспросила она.

Я прожевала и пояснила :

— Лохов. Типа знахарка я. Придет ко мне человек, я перед ним картами потрясу, бубном побренчу, наобещаю скорую печаль и нежданное счастье, а дурачки верят и бабки отстегивают. Тем и живу.

— Каким бубном побренчите? — судя по всему тетка находилась в шоковом состоянии.

— Обыкновенным, игрушечным, расцветочка у него такая приятненькая — малиновый с зеленым, — флегматично ответила я, запихивая в себя последний кусочек торта. Диатез мне обеспечен.

— Постойте, Маня, но ведь это незаконно! — возмутилась она.

— Да с чего? — удивилась я. — Статьи нет, а значит законно! В любом разе, кто недоволен, тому лучше не жаловаться — видали, с кем я приехала? То — то же!

Анна Константиновна беспомощно дышала, словно выброшенная на берег рыба. Видимо, не находила слов для достойного ответа.

— Пойду в подъезд, покурю, — небрежно бросила я, подхватила блюдо с жареными окорочками и была такова.

По моим замыслам, трехминутного таймаута им хватит, чтобы Анна Константиновна с Николяшей интеллигентно раскланялись с моей матерью и сбежали под шумок от такой невесты.

В подъезде я поднялась на пролет и уселась на подоконнике. После пары минут, которые я откровенно скучала, дрыгала ногами, и кидала двум подъездным кошкам курятину, дверь нашей квартиры приоткрылась. Быстро ж они управились.

Однако дверь открылась, пропустила Николяшу и закрылась. Анна Константиновна чего — то задерживалась.

— Маня, вы где? — шепотом сказал он, озираясь.

Я промолчала — авось не заметит. Однако противный стихоплет наконец взглянул вверх по лестнице и обрадовался :

— Вот вы где!

В три прыжка он преодолел ступеньки и встал напротив меня, чересчур близко, на мой взгляд. От него несло чесноком.

— Маня, у вас такая талия! — польстил он мне и положил руку мне на бок. Я слегка опешила — никак не ожидала от такого червя такой прыти.

Николяша погладил бок, ловко втиснулся между моими ногами и ткнулся чесночным ртом мне в шею.

— У вас такая кожа, — прошептал он восторженно. Видя, что я не сопротивляюсь, стихоплет судорожно рванул на себя ворот платья, только пуговки посыпались, сдернул чашечки бюстгальтера вниз и, застонав от счастья, ухватился за сосок. Мигом восставший член заелозил у меня меж бедрами.

— Простите, — кашлянула я.

— А? — он нехотя оторвался от соска и посмотрел на меня.

— Трахаться прям здесь будем? — тоном девочки из воскресной школы осведомилась я.

— А что?

— Да как — то неудобно, — смущенно призналась я.

— Бандиту ж своему поди везде даешь, так чего ломаться? — рассудительно ответил Николяша, освобождая из штанов подрагивающий от нетерпения член. — Мы быстро!

— Мама!!!! — завопила я и вцепилась в Николяшу, что б не дай бог не сбежал.

Мама не подкачала. Через три секунды обе мамаши вылетели на площадку.

— Мамочка, — заливаясь слезами, лепетала я. — Ты же знаешь, я никогда не с кем, я ж просто выделываюсь, а он, а он!!

Впрочем, картина была ясна и без моих комментариев. Я в разорванном платье и Николяша со стремительно скукоживающимся голым членом.

— Вызывай милицию! — рыдала я.

— Да помолчала бы! — вдруг заорала Анна Константиновна, — ты, прошмандовка, уж поди всему городу дала, а целку строишь. Насмотрелась я на тебя за этот вечер!

— Мать, зови милицию! — отчеканила я. — И я согласна пройти экспертизу, которая установит что ваш Николяша только что меня дефлорировал.

— Я тебя — чего? — изумился парень.

— В словаре посмотришь потом это слово!

— Да как вы смеете на мою дочь такое говорить! — мать, слава богу, оказалась на высоте. Сразу аристократически выпрямившись, она смотрела на Анну Константиновну как на парвенюшку, выскочку, тварь живородящую. Мать, к чести ее, даже и не заподозрила, что ее двадцативосьмилетняя дочь, будучи не замужем, не понаслышке знает что есть секс. Святая простота!

— Сучка не захочет, кобель не вскочит, — запальчиво бросила Анна Константиновна.

— Вы мне противны, — медленно выговорила мать. Она поднялась по лестнице, вытерла мне, отчаянно рыдающей, слезы и спросила:

— Доченька, ты как? До дому дойдешь?

Я кивнула, а она поправила мне задранный подол, кое — как прикрыла грудь остатками платья и от души залепила Николяше пощечину.

— Прикрой эту… пиписку, — презрительно сказала она моему несостоявшемуся жениху.

— А я что? Я ничего? — ошеломленно выдавил он, застегивая штаны.

— Твоя проститутка еще ответит за это! — выкрикнула Анна Константиновна. — Пойдем сыночек, родненький, отсюда.

— А проституткам платят, вы разве не знали? — выжав слезу, заметила я. — Так что приготовьтесь, что ваш сыночек за это ох как заплатит.

— Тварь! — выплюнула она и пулей вылетела из подъезда, волоча за собой Николяшу.

Мать же, бормоча что — то ласково — утешительное, обняла меня за плечи и повела домой. Я едва сдержала удовлетворенную улыбку — все получилось лучше, чем я могла даже предполагать. Больше — никаких Николяш, мать мне не устроит скандал за мое поведение, и даже будет надо мной кудахтать как над малым дитем. Мне нравилось, когда она бросала свой педагогический тон и была мне просто матерью. Вот только теперь следовало подумать как поизящней обойти вопрос с милицией, которой я так стремилась поведать о якобы совершенном изнасиловании.

Мать уложила меня на диван в гостиной, и накапала валерьянки, когда в прихожей раздался звонок.

— Я быстро, только спрошу кто, — погладила она меня по головке и пошла к двери.

Анна Константиновна явно одумалась за это время. Ибо ее голос и зачастил из прихожей:

— Ольга Алексеевна, милочка, не губите, сама не знаю что на меня нашло, зачем я такие слова говорила, один он у меня, сын — то.

— Анна Константиновна, разговаривать после сегодняшнего мы будем только в кабинете у следователя, — отчеканила мать, — у меня Маня тоже единственная дочь.

— Не губите, — истово взмолилась мать Николяши, — он покроет грех, женится.

— Ну, это другой разговор, — помолчав, сказала мать.

Чего? Я ужом соскользнула с диванчика и выбежала в прихожую.

— А меня вы спросили? — разъяренно зашипела я. — А я за вашего урода замуж хочу??

— Но, Маняша, он же согласен, — залепетала мать.

— А я нет!

— Милочка! — бухнулась вдруг передо мной на колени Анна Константиновна и обхватила мои ноги. — Не губите сердце материнское, одна я его растила, от себя отрывала, все ему отдавала. Я тут же умру, если вы его посадите!

Я посмотрела на рыдающую тетку и слегка отодвинулась.

— Не моя вина, что вы насильника воспитали! — отрезала я. — Мать, звони в милицию, чего ждешь, пока его сперма во мне прокиснет?

Анна Константиновна взвыла по новой и залепетала:

— Дачу продам, шесть соток, баня, все посадки, место чудное, мотоцикл от моего отца остался, озолочу, милочка, только не губите моего дурня.

— Вот уж точно дурень, — вздохнула я. — Встаньте, негоже вам валяться.

— Что делать будем, доча? — робко посмотрела на меня мать.

— Да пусть катятся со своим сыночком, сделанного не вернешь, — горько вздохнула я.

— Но позвольте, — возмутилась мать, — я это так не оставлю.

— Мать, считай что ее мольбы меня растрогали и я вспомнила твои проповеди. Пусть идет, поступим как подобает христианам.

— Вы не заявите на Николяшу? — недоверчиво спросила Анна Константиновна.