Дарья Калинина - Пиф-паф, прекрасная маркиза! Страница 18

– Неудобно как-то. Может, лучше я сразу в Малочаевку двину? Меня там ждут.

– Это что же получается? – неподдельно огорчился Игнат Федорович. – Жена уже наготовила кучу всего к вашему приезду, а вы не приедете? У нее и стол уже накрыт, и комната для вас приготовлена.

Услышав, что ради нее проделано столько всего, Василиса оттаяла.

– А мы вам заодно расскажем, почему Савва Прохорович вынужден был отправиться к вашей бабушке.

Это окончательно примирило Василису с необходимостью погостить у Игната Федоровича. Надо будет выяснить, как получилось, что он отдал Савве Прохоровичу свой паспорт. А то Шурыгин никаких подробностей на этот счет не сообщил. Немного смущало Василису, что никто из представителей полиции так и не появился в аэропорту и вообще до сих пор не дал о себе знать. Но Игнат Федорович объяснил, что следователь Калязин прихворнул, потому и не смог встретить Василису.

– А так-то он должен был приехать. Но ничего, отлежится, завтра утречком прямо у нас дома и появится. В Малочаевку-то он вас точно сопровождать захочет.

– Мне бы этого тоже хотелось. Я боюсь ехать туда одна.

– Ох и чудной народ там живет, доложу я вам! Ну да жена вам лучше моего о своей родне расскажет.

Жена Игната Федоровича – Марья Петровна – была под стать мужу. Невысокая, крепко сбитая, с хитреньким взглядом на простом, без всяких затей лице.

Марья Петровна сразу же обняла Василису и запричитала:

– Ох, Савву-то как жалко! Хороший был человек!

Видя ее скорбь, Василиса сочла нужным предупредить:

– Я его совсем не знала. Даже в первый раз увидела лишь мертвым.

– Да он-то тебя знал!

– Откуда же?

– Как откуда? Неспроста он к твоей бабушке в такую даль отправился, а по слову своего отца. Он велел бабушку твою назад привезти, чтобы могли ее старые косточки в родной земле упокоиться.

– Значит, бабушка родом из Малочаевки?

– А то!

– Вы знали, куда направляется Савва Прохорович, когда давали ему паспорт? Откуда?

– Так ведь не чужой он мне. Я и полиции так же сказала. Родственник он мне. Отец его – Прохор Кузьмич – моей маме двоюродным дедом приходится.

Прохор Кузьмич! При звуке этого имени в голове у Василисы вновь всплыли далекие детские воспоминания. Вот они с бабушкой сидят вечером за круглым, накрытым кружевной скатертью столом и играют в свою излюбленную игру – деревню Малочаевку. Маленькая Василиса с увлечением двигает по деревне фигурки, заставляя одних идти на сенокос, другим веля печь хлеб, а третьим стирать на речке. Но для нее это лишь раскрашенные куклы.

А вот бабушка с каждой фигуркой разговаривает.

– Прохор Кузьмич-то у нас теперь, небось, за всеми старшой, – говорит она, беря в руки одну из фигурок. – Как отец его старшим был, так и сын после него стал.

Василиса удивляется:

– Почему так, бабушка? Почему Прохор старший? У него и рубашка-то простая и без всякой вышивки. Вот дядя Терентий куда красивей выглядит.

И Василиса показывает бабушке фигурку высокого плечистого человека с густыми светло-русыми волосами, который держит в руках гармонику.

– Смотри, как хорош. Сапоги так и блестят.

Но бабушка от ее слов отмахивается.

– Терентий – пустомеля и болтун. Ему лишь бы девок потешать да на гармошке своей играть. Не могло из него толку получиться. Небось, так до сих пор на завалинке девок своей музыкой и потешает. Ох, бедная Марфа, все хозяйство с таким муженьком на себе тащить приходится.

Но при этом Василиса видела, что глаза у бабушки горят одобрением, когда она смотрит на пустомелю Терентия.

Бабушка всегда говорила об этих картонных фигурках так, словно каждая из них была наделена живой душой. Словно всех их она хорошо знала и знала, что и от кого можно ожидать.

– И долго бабушка жила в Малочаевке?

– Пока их оттуда не погнали, жила. И мать ее. И отец.

– А что еще Савва Прохорович говорил про мою бабушку?

– Отец ему велел к ней поехать. Прохор Кузьмич совсем к концу душой просветлился. Ни одного греха за собой не оставил, кроме одного. Ссора у него с твоей бабушкой много лет назад вышла. Что и почему, я толком не знаю. Но вот эта самая ссора покоя старику и не давала. По его слову бабушку твою выгнали, по его слову и назад должны были принять.

– Бабушку выгнали? Из Малочаевки?

– В Малочаевке-то они до самого последнего времени все вместе жили, – покачала головой хозяйка. – Почти до самой войны. Пока всех, включая твою бабушку с ее матерью, оттуда горняки не выселили. Разведывательные работы там много лет велись, наших людей оттуда потихоньку и переселяли. Но окончательно выселили уже перед самой войной. Потом они с Прохором Кузьмичом и еще несколькими семействами в Мордовии оказались. А моя бабушка с дедушкой далеко за Уралом. Так и разминулись.

Бабушка иногда рассказывала Василисе про то, как они натерпелись лиха с Василисиной прабабушкой Верой. Там же, в Мордовии, бабушка встретила своего мужа – Василия. Рассказывала бабушка и о том, как они – две женщины и их защитник – после войны с трудом наскребли денег, чтобы вернуться из Мордовии, где они никому не были нужны, и как обжились в Карповке, где сумели купить дом.

А теперь оказывалось, бабушку перед этим откуда-то выгнали. И откуда же?

Оказалось, не из Малочаевки. В Малочаевке к этому времени уже не осталось ни одного старовера. А изгнали бабушку из самой общины староверов.

– Но не просто так, а потому что твоя бабушка не пожелала покориться воле старейшин, которые выбрали ей жениха из своей среды, а вышла за чужого, пришлого парня, с которым познакомилась там, куда занесла их нелегкая.

Такова была судьба юной Нины, которая наплевала на мнение нескольких уважаемых семей староверов и сделала выбор по своему вкусу.

– Теперь я понимаю, почему в Карповке бабушка оказалась уже взрослой! Я помню, мне говорили об этом соседи, что наша семья поселилась там уже после войны. Бабушка приехала уже с мужем и мамой.

В Карповку бабушка прибыла с матерью Василисы на руках. Деда своего Василиса не знала. Бабушка лишь как-то сказала, что его арестовали в конце 1940-х то ли по обвинению в саботаже, то ли еще по какому-то надуманному поводу. Саму бабушку каким-то чудом тогда не тронули. То ли пожалели, что было, конечно же, маловероятно, то ли сработал какой-то иной механизм, заставивший сотрудников НКВД обойтись с молодой матерью необычайно снисходительно.

Нина Кузьминична по этому поводу всегда говорила одно и то же:

– Всего-то счастья было нам с твоим дедом дано ровно сорок месяцев.

– Так мало, бабушка!

– Зато из этих сорока месяцев я каждый день помню. И они у нас с твоим дедом не даром прошли. Дочка у меня родилась, твоя мама. Да только и она недолго меня радовала. Не успела замуж выйти и тебя родить, как и сама умерла, и отца твоего за собой потянула. Только ты и уцелела.

– Почему так, бабушка? Почему мы такие несчастливые?

– Уж Господь знает, кого карает.

– Но чем мама провинилась, что так рано умерла?

– Не на ней вина. До нее это началось.

– Значит, ты виновата?

– И я тоже зла людям не делала.

Но говоря это, бабушка всегда как-то отводила глаза и краснела, что было ей совсем не свойственно. Потом она обнимала Василису и говорила:

– Не смей думать, что мы несчастливые. Я – самая счастливая, ведь у меня лучшая в мире внучка.

Слышать это было очень приятно, но все-таки Василиса предпочла бы, чтобы у нее, как у других детей, была не только бабушка, еще и папа с мамой. Но родители Василисы утонули в озере. Просто пошли искупнуться, а назад не вернулись. Никто в поселке долго не хотел верить, что они погибли, но в конце концов пришлось.

И все же Василиса чувствовала, было что-то в истории их семьи, чего бабушка ей не говорила. И это что-то крылось в Малочаевке, населенной такими необычными людьми. Может быть, потому Василиса и рванула туда с такой охотой, что надеялась узнать правду о своей семье и самой себе. Кое-что ей уже открылось, но хотелось выяснить все до конца.

Марья Петровна пообещала, что завтра же утром муж отвезет ее в Малочаевку.

– А Калязин? Он тоже с нами поедет?

Василисе показалось, что упоминание этого имени было Марье Петровне неприятно.

Но вслух она лишь с озабоченным видом сказала:

– Только переодеться тебе надо, девонька. В джинсах и курточке этой тебе в Малочаевку соваться нельзя.

– Что же мне надеть?

– Юбку подлинней, чтобы колени закрывала, а лучше, так и до щиколотки. Кофту свободную с длинными рукавами и закрытым воротом. И конечно, платок на голову.

– Ничего такого у меня нет и в помине. На голову могу шарф повязать. Но юбок длинных у меня нет. Я их не люблю и не ношу никогда.

– Я тебе свою дам. А хочешь, завтра по магазинам пройдемся, подберем тебе новый гардеробчик.

Но Василиса не собиралась задерживаться в Малочаевке.

– Мне только повидать Прохора Кузьмича, сказать, что бабушка велела, и все.