Наталья Саморукова - Сезон охоты на падчериц Страница 18

— Все, Настя, я свое слово сказал. Ты как хочешь, а я по этому делу буду работать. С тобой или без тебя, но буду.

— О боги! Я так мечтала еще пожить! У меня, Гриш, между прочим, даже детей еще нет. Сгину, и не останется на земле никакого следа.

— Дети — не гарантия! — зло бросил мне Гришка.

Я вспомнила Ангелину и вынуждена была с ним согласиться.

— Е-мое, Гриш, но я не понимаю даже приблизительно, с какого конца тут браться.

Напарник внезапно затормозил и остановил машину прямо у обочины.

Справа и слева от нас стояли укутанные слежавшимся снегом сосенки, сумерки постепенно сгущались. На мутно-голубом небе проклюнулась ранняя луна. Даже не верилось, что были Калькутта, Гонконг, Амстердам и Венеция. Все это казалось сном, который сейчас заново предстояло вспомнить. Но как же не хотелось. В салоне пахло машинным маслом, уютно светилась приборная панель. Было желание свернуться калачиком на заднем сиденье и подремать там недели две. Глядишь, к тому времени все как-нибудь само собой рассосется.

— Связь между убийством Фредди и всеми этими странными взрывами, а потом еще и гибелью девочек настолько очевидна, что даже странно, — уже спокойно заговорил Григорий. — Только совсем слепой ее не заметит. Возможно, именно на это и было рассчитано.

— Что ты имеешь в виду? — На самом деле я прекрасно понимала, о чем ведет речь мой коллега. Но самой формулировать не хотелось. Мозги были какими-то вязкими, любая мысль в них тонула, как в болоте.

— Смотри. Допустим, кто-то замышляет преступление. Преступление рискованное, шансы разоблачения очень велики. Как можно избежать угрозы провала?

— Не знаю, я же не преступник, мне сложно о таком думать.

— Все мы немного преступники. Да знаешь ли ты, что, по данным одного очень интересного социологического опроса, почти семьдесят процентов людей готовы на преступление, если будут твердо уверены в безнаказанности. Я думаю, что в действительности потенциальных убийц, воров и растлителей малолетних еще больше. Просто кое-кто врет даже в анонимной анкете.

— Возможно, — неуверенно сказала я и вспомнила Леночку. И соседку по этажу Дорофею Васильевну, которая регулярно стучит на всех жильцов участковому. И продавщицу ближайшего ларька, хамившую при каждом удобном случае. И врача, содравшего с меня бешеные деньги за неверный диагноз…— Возможно, — увереннее повторила я.

— Так вот, чтo бы ты сделала на месте человека, которому позарез надо совершить нечто противозаконное, но при этом избежать наказания. Речь идет о действительно очень высокой степени риска. Расклад такой, что наказания практически не избежать. Ну все равно, что устранить мафиозного авторитета при свидетелях. Как быть?

— Я бы подождала более удобного случая. Так бы рисковать я не стала.

— Нет, ждать ты не можешь. Или пан или пропал.

— Черт, я не знаю. Как тут быть… А залечь на дно?

— Не тот вариант. Найдут и уничтожат.

— Да не бывает такого, чтобы нельзя было скрыться.

— Бывает.

— Тогда я в растерянности, Гриш. Не знаю, как быть.

— Есть один вариант, Настасья, есть!

— И ты его нашел?

— Представь себе, да. Я его нашел.

— Гриша, я никогда не сомневалась в том, что ты гений. Так давай, говори.

— Чтобы уйти от наказания — надо умереть самому.

— Да уж, замечательный способ. Вопросов больше нет.

— Ты послушай. Речь не идет о том, чтобы умереть на самом деле. Разыграть свою смерть. Внушить всем, что ты умер, но остаться живым и тихонько отсидеться где-нибудь в Швейцарии, пока сыр-бор не уляжется.

— Хочешь сказать, что девочки…

— Ничего я не хочу пока сказать. И почему ты сразу подумала о них? Есть ведь еще и Фредди.

— Ой, Гриша, его я видела. Мертвее не бывает. А вот трупов девочек так пока и не нашли.

— Это ни о чем не говорит. С девочками, конечно, тоже все не так очевидно. Федору же фактически снесло лицо, что наводит на определенные подозрения. Если это в действительности был спектакль, то надо отдать должное гениальности режиссера. Он собрал в гости именно тех людей, которые моментально разносят по миру любую информацию, еще и приумножая ее по ходу дела. Все его видели мертвым. Потом, я тебя уверяю, это обрастет такими подробностями! Найдутся очевидцы, на глазах которых случился взрыв, которые успели все рассмотреть в деталях. А ведь деталей-то никаких и не было. Никто не видел ничего, кроме заключительного акта. Когда Федора заметили, он уже лежал в крови на снегу. Но Федор ли это был?

— Ой, Гриша, как все странно.

— Но согласись, задумка на пять баллов.

— Пожалуй. Однако непонятен мотив. Зачем Федору это надо? И что все-таки случилось с девочками? Это он их, получается, убил?

— Насчет девочек торопиться с выводами не будем. Их тела пока ищут, и я не исключаю, что найдут. Мотив — это да, без него никуда… Но мотив всегда найдется.

— Пока мы его не определим, мы ничего не выясним. Кстати, действительно ли Фредди погиб в ту ночь — вполне можно определить с точностью до ста процентов. Существует же анализ ДНК.

— Да. Именно об этом я уже давным-давно подумал. Но мы не можем афишировать свой интерес к этой теме. Анализ надо провести, чтобы никто ничего не знал. Даже Ангелина. Она вполне может оказаться причастной ко всей этой истории.

— Не похоже.

— Возможно, она просто не ожидала именно такого исхода. Но в первой части действия она могла подыграть мужу.

— И как мы все это провернем?

— Настена, ты меня обижаешь. Я все уже почти провернул. Осталось обеспечить образец для сравнения.

— Что провернул? Какой еще образец?

— Один знакомый патологоанатом помог мне разжиться, извини за детали, некоторым количеством волос покойного, ну и еще кое-чем по мелочи… Однако сам по себе анализ этих фрагментов ничего не даст. Надо иметь то, с чем это можно сравнить.

— Ты это имеешь?

— Тут требуется твоя помощь.

— О господи! И какая?

— Ничего страшного. Дело в том, что у Федора есть сын. Вполне взрослый дядя тридцати с небольшим хвостиком лет. Как раз твой размерчик. Познакомишься с ним, под благовидным предлогом разживешься прядью из его шевелюры…

— Гриша, как ты себе это представляешь?! — в ужасе воскликнула я. Воображение угодливо подкинуло картинку, как я бегаю за незнакомым мне мужиком с большими ножницами и пытаюсь отхватить у него клок волос.

— Уж не знаю, вам, девушкам, виднее.

— Елки-палки, я никогда ни с кем не знакомилась по собственной инициативе.

— Вот заодно и потренируешься. Полезный, между прочим, навык.

Интересно, к чему это Гришка сказал? Что он имел в виду? Что у меня все так плохо, что мне непременно надо срочно начинать поиск?

Приняв мое недоуменное молчание за согласие, Гришка довольно крякнул и медленно тронул машину с места.

— Настя, может быть, ты все-таки объяснишь, что происходит?

Сегодня Лешка был чуть больше Лешкой, чем тогда, в аэропорту. Видимо, давно не виделся с Леночкой. В нем не было и намека на притворную дурашливость, и глаза уже не бегали из угла в угол, когда он смотрел на меня. Смотрел внимательно и с тревогой. Он всегда смеется, когда я называю его самым красивым мужчиной в мире. Но он и правда для меня такой. Не знаю, красив ли Лешка с точки зрения классических канонов. Пожалуй что недурен. Но на мой личный вкус — он идеальный. Такой, как надо. Как будто специально для меня придумали.

Я смотрела на него, и сердце просто рвалось на куски от отчаяния — как мне теперь с ним общаться? Наплевать на все и сделать вид, что ничего не понимаю? Но притворяюсь я плохо. Да я дотронуться до него не могу, так мне тошно. Призраки Леночкиных рук так и мельтешат перед глазами. Но он и сам не спешил до меня дотрагиваться. Он словно бы избегал прикосновений. И это тоже было еще одним доказательством в пользу Санькиной гипотезы.

— Леша, мне кажется, ты все прекрасно понимаешь.

— Что я понимаю?

— Что со мной происходит.

— Прости, не понимаю. Если дело в твоей работе, то тогда объясни, я не варвар, не буду к тебе приставать. Я сам еще не отошел от той новогодней ночи. До сих пор сны кошмарные снятся. А у тебя была еще это поездка…

— Вот именно. У меня была трудная работа. Я очень устала. И у меня нет сил на подобные разговоры. Можно я пойду спать?

— Иди, конечно. — Лешка окончательно загрустил и потянулся за пультом.

Когда он осторожно прилег на краешек кровати, ноги мои похолодели. Если он сейчас… Ох, мне придется устраивать безобразные сцены. А так не хотелось. Хотелось одного — чтобы все нехорошее смылось, растворилось, испарилось без следа. Но для этого нужно было время. Я старательно задышала как можно ровнее и даже вполне правдоподобно всхрапнула. Лешка робко натянул на себя одеяло и выключил ночник. По-детски обняв подушку, он вздохнул так горестно, что душа моя стремительно метнулась к нему, но тело кулем осталось лежать на своей половине кровати.