Оксана Обухова - Жена скупого рыцаря Страница 2

Семья Мухиных — Миша, Муза и я, Серафима, — переехала ко мне в центр столицы, а двухкомнатную хрущобу в Химках было решено сдавать внаем. Инженерская зарплата талантливого мужа, как и пенсия Музы; были позорно мизерны, я также получала не шибко много, и деньги от химкинских жильцов позволяли питаться достойно.

Муза Анатольевна поселилась в самой крошечной комнате каменного дома на Кутузовском проспекте. Точнее сказать — в бывшем кабинете деда. Кабинет был заставлен книжными шкафами и полками с гербариями, письменный стол занимал места прилично, древнее кожаное кресло тоже маленьким не выглядело. И когда на Кутузовский прибыли полка, полированная тумбочка, стол-трансформер, плюшевый реликт из комплекта югославской мебели и Музина кроватка, кабинет стал вынужденно казаться самой крошечной каморкой академического дома.

Я и Миша маме не перечили. Муза Анатольевна была невероятно счастлива за сына, за нас, за Людвига, чьи лапы никто не отдавливал, пробираясь ночью в туалет, за академические размеры кухни и чистый подъезд. Все это давало ей ощущение полноты жизни и сбывшихся желаний.

Первое время Муза ходила гоголем. Дамой с собачкой фланировала по окрестностям и изображала лицом вдову генерала.

Но жизнь скользила мимо. Настоящие вдовы генералов да академиков в подружки к ней не торопились. В доме знали меня, моих родителей, дедушку, а с новой соседкой здоровались, и только.

И Муза сдулась. Начала скулить и кукситься.

— Трех комнат нам явно недостаточно, — этими словами начиналось каждое воскресное чаепитие. — Одна комната ваша, одна моя, одна общая… Где будем делать детскую? — басила свекровь.

Дородная и моложавая для своих семидесяти лет, Муза Анатольевна умела быть убедительной. И после полугодовой промывки мозгов младшие Мухины сдались: продали дедовы хоромы на Кутузовском и временно переселились в Химки, подыскивая новую площадь в престижных новостройках.

Надо сказать, что вышеописанные события поэтапно развивались с марта по август девяносто восьмого года. И к знаменитому дефолту семья Мухиных подошла с хрущобой в собственности и наволочкой долларов, полученных от продажи собственности отъехавших на Украину Вольских. Банкам Муза мудро не доверяла. Сложила наличность в наволочку и сидела на ней, не слезая и не выпуская газового баллончика из рук.

Муза делала паузу. Не маленькую — в несколько месяцев, пока цены на недвижимость неуклонно ползли вниз.

В январе девяносто девятого многомудрая свекровь дала сыну команду «вперед!». Миша поехал к риелторам и купил четырехкомнатную квартиру, на которую в принципе мы раньше и рассчитывать не могли. Тихий центр, островок зелени, развитая инфраструктура. И главное — новые соседи.

Но что было для свекрови главным, я узнала позже и случайно.

Примерно через год после переезда иду мимо лавочки, на которой заседают Муза со товарищи, и слышу, как дорогая родственница объясняет дорогим соседкам, какая она, Муза, молодец. Как продала она свое жилье (месторасположение жилья Музы опускалось за ненадобностью), как купила сыну новую квартиру…

Вот чего не хватало моей свекрови на Кутузовском — почета. В квартиру незнакомого академика она въехала, но собственницей себя не чувствовала. А на новом месте все изменилось. И Муза Анатольевна раздулась, как главная лягушка на болоте.

Меня эта поза смешила. Но, полагая причуду невинным удовольствием, игру Музы я поддерживала. И когда цековская вдова Маргарита Францевна попыталась хитренько навести справки вопросом: «А где раньше жила ваша семья?», честно ответила:

— На Кутузовском, там-то и там-то…

Авторитет Музы Анатольевны моментально подскочил до заоблачных высот коренной столичной номенклатуры. И свекровь вошла в круг избранных.

Увы, но такие кружки спонтанно возникают всюду и делятся на плебс, нуворишей и сливки. Муза Анатольевна мечтала искупаться в снятом молоке? Извольте, дорогая. Если уж так необходимо…

Единственное, в чем свекровь осталась неизменной, это в неприятии идеи найма помощницы по хозяйству. В начале нового века изобретения талантливого мужа начали приносить дивиденды, я карьерно выросла, и позволить себе приходящую домработницу мы могли. Но Муза стояла неколебимо. «Полезней домашней работы нет гимнастики», — говорила она подружкам, и ей верили. Нам она говорила другое, но суть от этого не менялась. Если Миша покупал в супермаркете «Мистер-Мускул», получал взбучку. «Зачем тратить деньги на импортную фигню? — вертя в руках пластиковую бутылочку с пульверизатором, спрашивала Муза Анатольевна. — Я и нашатырем прекрасно окна вымою».

И мыла. Все девять метров остекленных лоджий. Кстати, действительно прекрасно.

Привычка считать лишнюю копейку сидела в Музе неискоренимо, но несколько однобоко. Свекровь легко тратила деньги на обстановку (я еле отстояла старинные багеты на дедовских картинах, Муза собиралась обновить их позолотой), могла днями носиться по магазинам, подыскивая лампу, подходящую по интерьеру, выбирать вазочку или наволочку на думочку… Но деньги на хозяйство отпускала скупо, как жена пожилого рыцаря. Обстановка, меблировка и вазочки — необходимый антураж для жизни в заоблачных высотах. Все остальное — пустые прихоти.

Я и Миша по-прежнему не перечили маме. Мы хорошо помнили, как трогательно Муза вила гнездышко из старой мебели в новой спальне, понимали, как тяжело пожилые люди расстаются с манерами и стереотипами, и давали маме время.

На сегодняшний день метаморфоза почти состоялась. Напомни кто Музе о столе-трансформере, вначале не поймет, о чем речь. Когда человек пять лет уверяет окружающих, что жизнь провел, катаясь сыром в масле, он поневоле сам начинает в это верить.

Иногда мне становится интересно — хоть изредка, перед сном, Муза Анатольевна вспоминает, как пахала на трех работах, в одиночку поднимая сына? Как штопала старые колготки и считала, что, если хлеб намазан маслом, сыра уже не надо? Не знаю. Возможно, вспоминала. Но не вслух.

Подобная игра в маленькую ложь постепенно принесла в семью недомолвки, увертки, туманные оправдания. Покупая что-либо в супермаркете, мы с Мишей отдирали ценники от упаковок и уверяли маму, что не жалея сил и времени носились по оптовому рынку, торговались над каждой помидориной и экономили, экономили, экономили… А на самом деле сидели в кафе, пили кофе с коньяком и прикидывали время, отпущенное мамой на поездку до рынка и обратно.

Мишу эта игра умиляла. Матушку он обожал. И Международный женский день превращал в цирковой аттракцион.

Прошу представить. Утром Восьмого марта в спальню Музы Анатольевны заходят молодые Мухины. Впереди муж, у него в руках кофейный поднос с соответствующим набором, под мышкой зажат пакет с подарком. Сзади топчусь я с букетом белых хризантем (любимые Музины цветы, они белые и пушистые, и стоят неделями).

Поднос ставится на Музины колени, и начинаются поздравления:

— Это, мамочка, духи «Митсуко». Они польского производства, взял по совету нашей директрисы. А Тамаре Евгеньевне в этих вопросах, сама знаешь, доверять можно. Сказала, что никто подделки не учует, так и будет.

А между прочим, духи куплены в бутике на Кузнецком Мосту за невероятные деньги, но кто без ценника докажет. Я в этот момент вылезаю с букетом хризантем, и тема смазана.

— А это, мамочка, — Миша достает из-под мышки пакет и вытряхивает из него кардиган, только что освобожденный от фирменной упаковки, — кофточка. Симочка весь день по Черкизовскому ходила, выбирала.

Я стою сзади и ухмыляюсь. Шикарный кардиган куплен в бутике за сумму, троекратно превышающую пенсию Музы Анатольевны. Но свекровь ухмылки не видит, она выворачивает «кофточку» наизнанку и ищет пропуски на швах.

— Маргарите Францевне ты, мамочка, можешь сказать, что кардиган куплен в… — и заботливый сыночек называет действительный адрес магазина, — там висят точь-в-точь такие. Никто не отличит.

Получается круговорот лжи. Но все довольны.

Муза Анатольевна облачается в обнову и идет к Маргарите Францевне дарить очередную фарфоровую кошечку (у цековской вдовы внушительная коллекция статуэток-кисок). После ее дефиле по подъезду там два часа витает потрясающий запах дорогих духов.

Маргарита Францевна может оценить стиль кардигана, стойкость «Митсуко» и количество хризантем.

— Балуют вас дети, Муза Анатольевна, — устанавливая киску в шеренгу остальных, бормочет соседка.

Я только однажды заикнулась Мише, не пора ли это прекратить. Но получила в ответ такой недоумевающий взгляд, что больше к данной теме не возвращалась. Привыкла и сама начала врать автоматически, иногда ловя себя на том, что не говорю правды даже там, где она необходима. Вероятно, мышление извратилось и перестроилось на новый лад. Я и краснеть-то разучилась.