Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки Страница 2

– Нельзя так пренебрежительно относиться к чужому труду, – вздохнул Коля Птах. – Четыре человека больше часа готовили к вашему приходу материал, копались в Интернете, проводили сравнительный анализ данных и компоновали факты. А вы что сделали, Платон Матвеевич? Заснули перед экраном.

– Извините, я от большого волнения или потрясения часто впадаю в спячку, – смущенно объяснил Платон. – Это у меня с детства такая защитная реакция. Вы показали фотографии мертвого тела моего брата, вот я и разнервничался, а потом... Когда вы меня посадили перед компьютером, я подумал, что это для успокоения. Все эти тропики, насекомые, лягушки – это чтобы я расслабился, ну вот я и заснул.

– Да как же можно! – почти с восхищением всплеснул ладошками старичок. – Я все вам рассказал подробнейшим образом, милейший Платон Матвеевич, и показал на снимках плечо вашего брата в районе подмышки в увеличенном виде, вот, взгляните еще раз...

– Не стоит, – заявил Платон и посмотрел на взволнованного собеседника как можно уверенней. – Право, не стоит еще раз на это смотреть.

– Вот тут даже разметочка представлена, чтобы вы хорошенько уяснили размеры надреза на плече трупа, в который и была вложена оотека. Вы сразу же после этого ушли в туалет, а я вам креслице поудобней подвинул к монитору и чай заказал покрепче.

– Ну хорошо, – сдался Платон и мазнул взглядом по фотографиям, – что такое эта ваша оотека?

– Это просто. Это капсула с яйцами, как у тараканов. Видели самку таракана с яйцом в заднице?

Платон беспомощно огляделся. Он вдруг понял, что яркое насекомое с ногами-ножичками, пожирающее лягушку, имеет какое-то отношение к смерти его брата.

– А ваш чай остыл, – по-домашнему заметил Коля Птах и продолжил, не меняя интонации: – На плече вашего мертвого брата – в районе подмышки, спереди – хирургическим инструментом сделан разрез, в который кто-то аккуратно вложил оотеку с яйцами богомола.

– У брата было прозвище Богомол, – тихо заметил Платон, как будто это что-то могло объяснить.

– Я знаю, – кивнул Птах. – А у вас было прозвище Кукарача.

– Это в детстве, – отмахнулся Платон. – Когда я был еще маленький. Я любил песню про кукарачу, а потом, когда подрос...

– А вы знаете, что означает это слово? – перебил Птах с обидным пренебрежением к его воспоминаниям. – Кукарача – это таракан.

Платон ужасно удивился, несколько секунд напряженно смотрел в розовощекое лицо, потом покачал головой:

– Нет...

– Это правда! Большой и черный. У нас в Питере таких полно, немцы их называют какерлаками. Бежит такой тараканище по столу – большой, твердый! Какер-лак! Какер-лак! – Птах постучал пальцами по столу перед Платоном. – Вы из одного отряда насекомых.

– Что?.. – спросил Платон, совершенно потеряв чувство реальности.

– Вашего брата прозвали Богомолом, вас – Кукарачей, а богомолы и тараканы находятся в генетическом родстве. Все по теме. – Птах широко улыбнулся, обнажив розовые десны над пожелтевшими зубами.

– Никакой темы, – пришел в себя Платон. – Мой брат – Богуслав, и прозвище у него было соответствующее: Богуслав Омолов – вот тебе и Богомол. А я – Платон, по-домашнему – Платоня, а потом – просто Тоня. Кукарачей я был недолго, когда танцевал твист под любимую песенку с пластинки, это время давно ушло.

– Но ведь все равно сходится! – азартно подмигнул ему Птах. – Кукарача и Богомол, а?

– Не сходится, – резко ответил Платон, уже жалея, что разоткровенничался насчет прозвищ.

– Вы ведь ночью не спали, да? – вдруг спросил Птах. – Вам еле смогли дозвониться после полуночи, вы потом не заснули уже?

– Заснул, – пожал плечами Платон. – Два года назад мне предложили стать народным заседателем в суде присяжных. Я отказался. Вот тогда я не спал. Две ночи. А сегодня спал, и отлично выспался, скажу я вам, потому что подумал, что вы меня пригласили на старое место работы уговаривать идти в заседатели. Но на эту тему я уже отнервничался и потому прекрасно спал.

– Вы ведь у нас в Конторе бухгалтером работали? – Птах посмотрел в какую-то бумажку и нахмурил брови.

– Сначала бухгалтером, а потом старшим экономистом, – кивнул Платон.

– Вы были на хорошем счету, – то ли спросил, то ли подтвердил Птах.

– А это потому, что я никогда не задумывался о ведомстве, в котором работаю, – с готовностью объяснил Платон. – Я только когда уже уволился, часто представлял себе, вот, к примеру, уборщицы, повара в буфете, женщины в отделе кадров – скромненькие такие, простенькие, раскрывают свое удостоверение перед охраной или в транспорте – что они думают? Насколько они осознают значение аббревиатуры в этой красной книжечке?

Птаха, похоже, совершенно не волновали мысли подсобных служащих Конторы.

– Ваш брат умер насильственной смертью, что, учитывая его образ жизни и вид деятельности, вполне объяснимо. Все было бы вполне объяснимо, если бы не капсула с яйцами тропического богомола у него в теле. Вы должны нам помочь.

– Тут я вам вряд ли чем помогу, – задумался Платон. – Никогда, знаете ли, не интересовался ни тараканами, ни их родственниками.

– Зря, – заметил на это Птах. – Родственниками всегда нужно интересоваться. У вас ведь есть племянники.

– Двое, – осторожно ответил Платон.

– Вам пятьдесят шесть, ваш брат был младше на пять лет.

– Почему это – был? – Платона вдруг возмутил казенный тон, которым Птах говорил о его брате. – Он всегда младший, а теперь с каждым годом разница будет только увеличиваться.

– Конечно, конечно... – успокаивающе заметил старичок.

Они помолчали, осторожно изучая физиономии друг друга.

– Значит, – вздохнул Платон, – хиеродуля – это?..

– Ваш китайский родственник, – серьезно заметил Птах.

Платон хотел было ответить резко, но только надул щеки.

– Обиделись? – не унимался Птах. – Хиеродуля – это китайский богомол. Вообще, скажу вам, я сам только недавно узнал об этих великолепных насекомых. Они вызывают у меня чувство большого уважения. Потрясающая невозмутимость, расчетливость в движениях, что для постороннего глаза кажется просто медлительностью – вот завидное искусство владения телом! – и смертельная подверженность сексу.

– У насекомых нет секса, – неожиданно для себя заметил Платон и вынужден был продолжить, выдержав насмешливый взгляд старичка. – У них этот обряд вызван жизненной необходимостью продолжения рода. Да, иногда ради этой необходимости они идут на смерть. Я не сразу заснул. Я слышал о самках богомолов и чем объясняется подобная жажда смерти. Если не ошибаюсь, большой потребностью в белке, чтобы обеспечить хорошее потомство.

– Вы не дослушали самое интересное. Самец богомола продолжает спаривание, будучи почти съеденным. Да-да, у вас вывалился наушник, я видел, а ведь после поедания древесной лягушки шли совершенно потрясающие кадры спаривания богомолов, где процесс не прекратился, даже когда самец остался без головы – самка ее сожрала!

– Зачем вы все это мне рассказываете? – Платон не выдержал странного напряжения в голосе Птаха.

– Ваш брат умер во время полового акта. И если бы вы обладали хотя бы сотой долей невозмутимости и спокойствия богомолов и досмотрели все предложенные вам фотографии, вы бы и сами это обнаружили.

Платон Матвеевич медленно достал носовой платок и утер лицо. Странно, в этот момент он подумал о все еще мокром кончике галстука и сам себя поздравил за пристрастие к мелочам: в критические моменты жизни ему казалось, что посторонние обращают внимание на чистоту его обуви, состояние ногтей или стиль одежды, он отвлекался на всякую ерунду и тем самым «сохранял лицо».

– Отчего он умер? – спокойно уточнил Платон и указательным пальцем сдвинул на столе пачку фотографий, образовав из них полураскрытый веер. Вытащил предпоследнюю снизу.

– Ну, от чего умирает мужчина средних лет с половыми органами в состоянии эрекции. От сердечного приступа, конечно, – с готовностью ответил Птах.

Теперь Платон внимательно разглядел фотографию огромной кровати и Богуслава на ней. Голого, раскинувшего руки и ноги в стороны, с открытым ртом и застывшим взглядом вытаращенных глаз.

Он еще раз посмотрел на первые фотографии, вызвавшие у него приступ тошноты, и теперь понял: то, что он принял за огромную резаную рану на теле, было в несколько раз увеличенным изображением небольшого надреза у самой подмышки со стороны груди, и надрез этот кто-то сделал специально, очевидно, уже после смерти брата, чтобы вложить туда яйцо богомола.

– Оно... живое? – не сразу справился со словами Платон.

– Яйцо? – наклонился к нему Птах. – Понятия не имею. Если вас это интересует, могу спросить в лаборатории.

Тут же, словно это в данный момент было самым важным, Птах подвинул к себе телефон и набрал номер. Платону Матвеевичу стало не по себе, он уже и не рад был вопросу, понятия не имел, зачем спросил о яйце богомола, и подумал, что может быть всего два варианта: яйцо живое или – неживое, вот и все.