Наталья Александрова - Шашлык из трех поросят Страница 2

Но она не вмешивалась, потому что точно знала, что скажет на это Катя. Дескать, Ирина слишком рассудочная, холодная, всегда сначала подумает, а потом уже что-то делает, все знает наперед, никогда не отступает от намеченной цели и так далее. Разговор обязательно закончится ссорой, а этого Ирина как раз не хотела.

— Тут, понимаешь, какая штука оказалась, заговорила Катерина с набитым ртом, — я потом у девочек в галерее выяснила. Они решили выставку устроить трех прикладных художниц.

Какая-то бабуля с вышивками, потом баба одна, у нее металлоконструкции разные, а вместо меня была одна дама, она ткет ручным образом художественные холсты по старинному вологодскому рецепту. Самое главное, что их нужно белить на первой росе.., или, кажется, на первом снегу, точно не помню, но только обязательно босиком!

— Красивые холсты? — оживилась Ирина.

— Не знаю, — отмахнулась Катя, — я их никогда не видела. Но это сейчас модно — ручная бумага, ручная керамика, ручные холсты, старинные рецепты… Короче, эта дама приготовила кучу холстов для выставки, а тут к ней приехали невестка и внуки — близнецы шести с половиной лет.

— Из Вологодской области? — понимающе спросила Ирина.

— Кажется. В общем, двое малолетних бандитов залили бабушкины холсты фиолетовыми чернилами. Невестка испугалась и постирала холсты в стиральной машине, причем решила, что раз холстина, то нужно стирать, как постельное хлопчатобумажное белье, — активный отжим и кипячение. Опять же понадеялась, что чернила отстираются.

— Ужас какой! — вздохнула Ирина.

— Ужас был, когда они вытащили из машины комок сиреневых ниток и больше ничего, сообщила Катя.

— Я бы на месте свекрови эту невестку вместе с бандитами самих запихнула в стиральную машину! — фыркнула Ирина.

— Наверное, она тоже хотела, — согласилась Катерина, — но не успела, от расстройства в больницу попала с нервным припадком. Новые холсты ей до выставки уже никак не сделать ведь придется ждать первого снега. Жалко тетку, но мне зато повезло.

— Да уж…

Катя вдруг заторопилась, благо за разговором вся еда незаметно оказалась съедена.

— Завтра работы отвозить, а у меня еще конь не валялся, — сообщила она, — а потом три дня буду посвободнее, созвонимся.

Ирина поглядела вслед круглой Катькиной фигуре в дурацком балахоне и поняла, что если они с Жанкой немедленно не вмешаются, подруга их будет выглядеть на выставке как пугало. Конечно, в художественный процесс они вмешиваться не будут, Катерина сама знает, как и что ей изображать на своих панно, но вот заняться Катькиным внешним видом просто необходимо.

Катя вихрем ворвалась в свою квартиру.

В мастерской ее дожидалась последняя неоконченная работа, которую уже завтра нужно было отвезти на выставочную комиссию!

Собственно, панно было уже практически закончено, но Катю что-то в нем не устраивало, чего-то не хватало.., вот и сейчас, вбежав в мастерскую и включив яркий верхний свет, она тяжело вздохнула. Панно красовалось посреди мастерской, натянутое на специальную раму. На нем были изображены два всадника, медленно едущие через ночной сад, точнее — всадник и всадница, прекрасный восточный принц в серебристой чалме и расшитом золотом наряде и красавица с миндалевидными глазами, томно поднятыми к небу. Арабские скакуны застыли, изогнув лебединые шеи и косясь на седоков.

Казалось, от панно исходит пряный аромат южной ночи, слышится пение соловья.., но чего-то все равно не хватало!

Катерина схватилась за голову. Нужна была еще какая-то деталь, чтобы работа получила законченный вид, какая-то яркая деталь!

Обведя взглядом мастерскую и не найдя совершенно ничего подходящего. Катя решилась на ужасное преступление. Она воровато огляделась по сторонам и прокралась в кабинет своего мужа.

Собственно, красться не было никакой необходимости. Катин муж, профессор Кряквин, не услышал бы ничего, даже если бы она топала как слон и исполняла по пути в его кабинет обрядовые песни народов Севера, сопровождая их игрой на шаманском бубне. Профессор Кряквин находился очень далеко, в другом полушарии, и Катя даже не знала точно, на территории какого государства. Дело в том, что профессор занимался исследованием языков, традиций и верований африканских племен, и в настоящее время он кочевал по необозримым африканским просторам с племенем мгвангбе из племенного союза моей. Профессор очень понравился вождю племени, и его приняли в племя, что давало возможность написать новую главу в большой книге, над которой Кряквин работал последние годы. Муж ничего не сказал Кате заранее, поставил ее перед фактом, он просто не вернулся из экспедиции в Африку. Вспомнив про то, как читала его письмо в аэропорту, Катя закусила губу от привычной обиды. Впрочем, сейчас некогда об этом думать, у нее срочное дело.

Муж строго-настрого запрещал Кате что-нибудь трогать у себя в кабинете, он много раз говорил ей об этом — в кабинете хранилось множество произведений африканских народных промыслов, представляющих большую научную ценность, но, одержимая творческим жаром, художница забыла об этих запретах. Она ворвалась в кабинет и застыла на пороге.

Стены кабинета украшали многочисленные африканские маски, луки из твердого дерева и из рогов антилопы, колчаны со стрелами, боевые щиты из толстой и прочной шкуры гиппопотама, копья-ассегаи с широкими разукрашенными наконечниками. На столе красовались фигурки из черного дерева — удивительно изящно вырезанные изображения зверей, людей и фантастических чудовищ. На полу лежали шкуры экзотических зверей. Все это профессор Кряквин привез из своих многочисленных путешествий.

Но Кате нужно было не это. Прямо с порога она устремилась к большому расписному сундуку, до краев наполненному разными африканскими безделушками. Она не сомневалась, что среди них отыщет что-то подходящее, что-то такое, что придаст ее панно окончательную завершенность.

Чего только не было в сундуке профессора!

Видимо, здесь лежало все то, что он еще не успел разобрать по недостатку времени — глиняная и медная посуда, оловянные и серебряные браслеты, бусы и ожерелья, ножи с резными ручками из черного дерева и слоновой кости, украшения и головные уборы из перьев страуса и каких-то других экзотических птиц, фигурки африканских божков, удивительные музыкальные инструменты. Катя с любопытством взяла в руку глиняную свистульку в форме фантастического двухголового животного и осторожно дунула в нее. Вместо обычного свиста раздался леденящий душу вой, похожий на голодное завывание какого-то хищного зверя, и Катя в испуге отбросила свисток.

Она перерывала содержимое сундука, не очень представляя, что именно надеется найти, но рассчитывая на свою интуицию художника.

И когда в сундуке почти ничего не осталось, а рядом с ним на полу выросла огромная груда яркого хлама, Катя увидела то, что искала.

Интуиция не подвела ее.

На самом дне сундука лежали два крупных лиловых камня, испускающих удивительное живое сияние.

Катя ахнула. Это было именно то, чего ей не хватало. Она схватила камни и бросилась в свою мастерскую. Мазнув камни специальным клеем, приложила их к верхней части панно, над головами всадников…

Вот теперь это было то, что надо! Камни как будто оживили всю композицию. Восточная ночь задышала, наполнилась птичьим щебетом и журчанием ручейка, арабские кони, казалось, переступили копытами и негромко фыркнули.

В небе загорелись две удивительные лиловые звезды. Кажется, арабы называли их Мицар и Алькор, Катя не была в этом уверена, но красивые арабские названия удивительно подходили этим живым звездам…

Катя несколько минут неподвижно стояла, любуясь своим панно. Теперь она была за него спокойна, работа удалась, больше того, она не сомневалась, что это панно — лучшее ее произведение и станет главным экспонатом ее части выставки, а может быть, и украшением всей выставки.

Она вспомнила, что устроила настоящий разгром в кабинете мужа, и бросилась обратно наводить порядок. Только глубокой ночью закончила все дела и отправилась спать, предварительно погасив свет в мастерской. В темноте две лиловые звезды на ее панно лучились странным, фантастическим светом.

— Ну и когда же открывается выставка? спросила Жанна, едва пригубив сухое вино.

Она, как всегда, была за рулем и позволяла себе лишь несколько глотков легкого спиртного.

— Ой, девочки! — Катерина всплеснула руками. — Через три дня! Сегодня, завтра и послезавтра, — она загибала пальцы, — и послепослезавтра в четыре часа выставка открывается!

Я так волнуюсь, так волнуюсь, вы себе просто не представляете! — и Катерина сделала то самое, что она делала всегда, когда волновалась, — начала усиленно есть.

Надо сказать, что ела она, не только когда волновалась и переживала: Катька ела, когда радовалась или боялась, скучала или веселилась. Она ела меньше, только когда работала, оттого-то Жанна и рекомендовала ей работать побольше — и денег, мол, заработаешь, и похудеешь малость. Катерина привычно отговаривалась тем, что она творческая натура и не может работать по заказу.