Элизабет Питерс - Напиши мне про любовь Страница 2

Однако их отношения давно уже превратились в привычку, и Джеймс хорошо понимал это. Вот в этом кресле он сидел уже четырнадцатое воскресенье. Сейчас они вымоют грязную посуду, а затем отправятся ужинать в «Старый амбар». Все радости супружества — без сопутствующих неудобств. Джеймсу были по душе такие отношения. А вот Жаклин, очевидно, нет.

Она принялась разбирать стопку бумаг и газетных вырезок и вдруг объявила:

— Я еду на писательскую конференцию!

— Хочешь сэкономить и выдать поездку за деловую?

— Естественно.

— Но ведь ты не писательница.

Жаклин ткнула пальчиком в сторону портфеля:

— А учебник? Мы же его все-таки пишем, верно?

— Медленно, — вздохнул Джеймс. — Очень медленно.

— Как бы то ни было, я библиотекарь. Знаешь, библиотека, книги, писатели... Даже мерзавцы из департамента налогов способны уловить здесь связь.

Джеймс улыбнулся. Война Жаклин с местной налоговой инспекцией давно уже стала университетской легендой. Как-то раз она попыталась получить налоговую скидку на новый телевизор — мотивируя это тем, что ей по долгу службы необходимо смотреть интервью с писателями.

— И на какую же ты едешь конференцию?

Жаклин взмахнула газетной вырезкой:

— Всемирная конференция авторов любовно-исторического романа. Ничего другого отыскать не смогла. Съезд Ассоциации книготорговцев был в прошлом месяце, а Библиотечная ассоциация собирается в Бирмингеме. Там я со скуки сдохну.

— Любовно-исторические романы, — повторил Джеймс. — Понятно. И много романов ты прочла за последнее время?

— Ну... за последнее время ни одного. Но в молодости я их обожала! «Узник Зенды», «Унесенные ветром»...

— А-а... «Унесенные ветром».

— Совсем неплохая книга, — заметила Жаклин.

— Угу.

— Джеймс, в чем дело? — Жаклин подозрительно уставилась на него. — По-моему, ты глумишься. Мне знакома эта ухмылка.

— Просто я не уверен, что финансовая инспекция на это купится, вот и все. В университетских библиотеках не так уж много романов. Тем более любовных.

— Значит, придется самой что-нибудь написать. Кстати, неплохая мысль. По слухам, они очень хорошо продаются.

— Это уж точно... Что ж, и правда отличная идея. Так, давай поглядим: две недели в Нью-Йорке, к четвертому июля вернешься... к началу сентября твоя рукопись должна быть готова.

— Прибереги свои плоские шутки для студентов, — холодно заметила Жаклин. — Я в курсе, что работа над книгой не такое простое дело, как полагают читатели. Но без ложной скромности...

— Не сомневаюсь, что тебе это по силам. — Несколько секунд Джеймс пытливо смотрел на нее, затем кивнул: — Да, я уверен: у тебя бы получилось. Когда едешь?

Джеймс отвез ее на машине в Омаху. По дороге они болтали об университетских делах, о погоде, но нарочитое дружелюбие Джеймса не обмануло Жаклин: он все еще болезненно переживал из-за того, что она не позволила ему поехать с ней. Типичный мужчина, усмехнулась Жаклин про себя. Их самолюбие столь уязвимо, что они все воспринимают как личное оскорбление.

Джеймс не заговаривал о своей обиде, однако демонстрировал ее иначе: ехал так медленно, что Жаклин всерьез начала волноваться, не опоздает ли на самолет. А когда высказала свои опасения вслух, Джеймс бодро отозвался:

— Да еще уйма времени!

И правда, они прискакали к стойке регистрации за несколько секунд до того, как по радио объявили, что посадка на нью-йоркский рейс заканчивается.

— Говорил же тебе, что успеем, — снисходительно заметил Джеймс. — Ну ладно, желаю хорошо повеселиться. И вот тебе маленький прощальный подарок.

Он сунул Жаклин старательно упакованный сверток.

— Книги? Как мило с твоей стороны, Джеймс.

— Ты говорила, что давненько не читала исторических романов. Здесь два самых популярных — по крайней мере, так мне сказали. — Джеймс сдержанно пожал ее руку и улыбнулся. Это была широкая зловредная улыбка, столь же неотразимая, как у Чеширского кота. Улыбка эта словно поглотила всю нижнюю часть его лица.

Вот так Жаклин Кирби, заместитель директора библиотеки колледжа Колдуотер, бакалавр и магистр гуманитарных наук, славившаяся своим откровенным интеллектуальным снобизмом, оказалась владелицей двух томов, озаглавленных «Раб страсти» и «Малиновый цвет любви».

2

Вопреки расхожему мнению, библиотекарши отнюдь не чопорные старые девы не от мира сего, обитающие в своей унылой скорлупе, — они прекрасно знакомы с тем, что расплывчато именуется массовой культурой. В сущности, библиотекарши — вполне обычные люди, и если вы неожиданно заглянете к ним в гости, то рискуете застать их за просмотром «мыльной оперы» или свежего номера «Плейгерл». И лишь по чистой случайности Жаклин оказалась не знакома со свежайшими хитами книжной индустрии. «Я не покупаю книги в супермаркетах, — не раз говаривала она. — В супермаркетах я покупаю фрукты и туалетную бумагу». Она вообще не особо тратилась на книги. Библиотекарю нет нужды их покупать. Книги — это единственный товар, которого у библиотекарей в избытке.

Подбадривая себя виски, Жаклин читала со все возрастающим интересом, не обращая внимания ни на облака за иллюминатором, ни на тоскливые взгляды стюардессы. Наконец она захлопнула «Малиновый цвет любви» и улыбнулась, поймав ищущий взор бортпроводницы. Девушка едва ли не бегом кинулась к ней.

— Вам что-нибудь принести, мэм?

Жаклин обдумала предложение.

— Полагаю, что сумею обойтись без скотча. Присядьте на минутку, если есть время.

— Ой, не могу! Через полчаса мы приземляемся.

— Я дочитала «Раба страсти». И этот роман тоже. Хотите?

— Д-да, спасибо! Вы уверены, что не...

— Уверена, — твердо ответила Жаклин.

— Эту книжку я тоже не читала! — Стюардесса пожирала глазами «Малиновый цвет любви». — Валери Фицджеральд... она здорово пишет, но Валери Вандербилт лучше. Но больше всех я, конечно, обожаю Валери Валентайн! А вы?

— Увы, я ее не знаю, — покаялась Жаклин, слегка ошеломленная обилием всевозможных Валери.

— Не может быть! Тогда обязательно, обязательно почитайте! Я вам даже завидую! Она просто великолепна. Знаете, она будет почетным гостем на конференции. Мне ужасно хотелось поехать туда, но не удалось взять отпуск. Надеюсь, что сумею проскочить хотя бы на одно заседание.

— Я как раз туда направляюсь, — сообщила Жаклин.

— Правда? Потрясающе! Но... я не знала... так вы тоже писательница? Под каким именем вы пишете?

— Пока что я еще ничего не опубликовала, но планирую взять псевдоним «Валери фон Хенцау».

— Красиво звучит.

— Мне тоже так показалось.

— А знаете, вы и вправду похожи на писательницу, — с восторгом заметила девушка. — Ну, я хочу сказать... у вас бы чудесно получилось, если бы... в том смысле... — Замявшись, девушка густо покраснела.

— Я пишу для людей, скажем так, более зрелого возраста, — объявила Жаклин. — У некоторых из нас все еще свежи в памяти романтические истории былых времен, и я стремлюсь воссоздать эти прекрасные мгновения для тех, кто уже слишком стар, чтобы пережить их наяву.

Ответить на это, в общем-то, было нечего, и стюардесса с неуверенной улыбкой ретировалась, прижимая к груди книжки, Устроившись поудобнее, Жаклин извлекла из глубин своей сумки экземпляр «На руинах любви» — в надежде, что строгий стиль этого произведения поможет ей избавиться от пресыщения страстью. Однако, когда пилот объявил посадку, в глазах Жаклин появился лихорадочный блеск. Похоже, конференция обещает немало интересного. Скорей бы уж!

3

Пока автобус с авиапассажирами толкался в гуще транспортного потока, Жаклин смотрела в окно, испытывая прилив ностальгии. Уже три года, как она покинула Нью-Йорк ради пасторальных красот сердца Америки. Принять такое решение ее побудили вполне веские основания: во-первых, представлялась возможность сменить дряхлую директрису библиотеки в Колдуотере (правда, та по-прежнему не собиралась на пенсию, вопреки всем предсказаниям); во-вторых, Нью-Йорк — город жуткой дороговизны; и, в-третьих, хотелось поселиться подальше от любимых отпрысков, которые, уже взрослые и теоретически самостоятельные, слишком часто проявляли дотошный интерес к личной жизни родительницы, а также содержимому ее кошелька и холодильника. Детки нередко навещали «мамулю», почти всегда в компании лиц противоположного пола, и Жаклин улавливала зловещие признаки того, что вот-вот станет бабушкой. А когда эти предзнаменования воплотятся в жизнь — в чем не приходилось сомневаться, — она предпочитала находиться за тысячу миль. Никаких яростных возражений по поводу статуса бабушки как такового или младенцев вообще у Жаклин не было; тем не менее приличное расстояние виделось ей разумной предосторожностью — ведь будет чертовски обидно, если все это свалится на нее прежде, чем она успеет унести ноги. Однако теперь чувствовала, что вернулась на свою духовную родину.