Михаил Серегин - Особенности национальной милиции Страница 2

В нем ничего не говорится о посторонних предметах у стен заведения.

Приказав Пешкодралову указывать путь, Садюкин двинулся к тому злополучному углу, где произошла трагедия. При виде открывшейся картины тренер почувствовал, как у него обострился гастрит. Яркое солнце заливало тротуар, по совместительству служащий курсантам беговой дорожкой, и их самих, курсантов, копошащихся возле распростертого тела мужского пола. Ганга заканчивал эскиз контура умершего. Зубоскалин проверял пульс. Утконесовы брали кровь, растекшуюся лужицей, на экспертизу.

– Соли маловато, – заметил Антон Утконесов, слизывая с пальца красную каплю.

Садюкин почувствовал, как тошнота подкатила к горлу и застряла там.

Тело не подавало признаков жизни.

– Сбила машина. Прямо на наших глазах, – доложил Кулапудов, производя замер следов от шин неизвестного автомобиля, проехавшего по асфальту, возможно, еще вчера. За неимением необходимых средств замер производился на глазок, пятерней.

Тренер, человек, храбро сражающийся с целлюлитом и циррозом печени, в данном случае никак не мог найти в недрах своей души самообладания, отчего вся его фигура уверенности в сердца посторонних не вселяла.

Самое обидное было то, что Садюкин хоть и состоял в рядах внутренних вооруженных сил, но в силу своей специальности в тонкостях сыскного дела не разбирался. Как действовать дальше, он не знал.

Единственное, что приходило в голову, это совершенно ненужная в данном случае бессмертная фраза: «А теперь Горбатый».

Серьезный Зубоскалин, мнущий запястье у трупа в поисках недостающего пульса, завидев Садюкина, произнес:

– Фрол Петрович, я номер машины записал. Может пригодиться.

Не отрываясь от своего занятия, курсант протянул маленький блокнотик тренеру. Садюкин взял его, и рука предательски дрогнула. До боли знакомые цифры запрыгали перед глазами. Краска отхлынула от лица, отчего Фрол Петрович сильно стал смахивать на пострадавшего.

– А... а к-какая это машина была? – заикнувшись, спросил тренер.

– «Ауди», – ответил Зубоскалин, – бежевая.

Садюкин ясно ощутил, что мир рушится. Блокнот, как при замедленной съемке, выпал из рук. Он прошелестел листами от дуновения ветра, открывшись на рисунке пышнотелой дамы, словно подавая знак Фролу Петровичу.

Наталья! Она еще молода, а потому непростительно легкомысленна. Говорил же он ей: рано пока одной по городу ездить, только права купили.

А ведь еще и водить научиться не мешало бы.

Садюкин машинально провел ладонью по лысине. Перед глазами пронеслась вся жизнь, родные, близкие. Что же теперь делать? И дернул его черт жениться в шестой раз.

– Есть! – прервал его размышления Дирол. – Пульс нитевидный.

Надежда прожекторным лучом вспыхнула в сознании. Еще можно все исправить!

Только бы не умер. Только бы привести его в чувство.

– Так чего же мы ждем? Нужно делать искусственное дыхание!

Растолкав в стороны курсантов, Садюкин принялся за операцию по спасению пострадавшего самолично. Мускулистые, накачанные руки решительно перевернули безвольное тело и нажали на грудную клетку, впечатав нательный крестик в кожу. Фрол Петрович еще со школы помнил: два толчка руками, затем глубокий вдох. Лучше всего рот в нос, но это неприятно. Поэтому Садюкин решил ограничиться искусственным дыханием рот в рот.

Впечатав свои губы в посиневшие уста мужчины, Садюкин почувствовал ответную реакцию со стороны бывшего трупа. Он пошевелился и, не открывая глаз, нежно приобнял тренера.

– Люба, не сейчас, – заплетающимся языком сказал тот, разлепляя заплывшие веки.

Краска вернулась к лицу Садюкина. Полыхая как светофор, тренер смахнул с плеча руку, со стуком упавшую на асфальт, поднялся на ноги и, скрипнув зубами, недобро посмотрел на притихших курсантов.

– Вам это удалось. Вы его оживили! – попытался что-то сказать Зубоскалин, но по выражению лица понял, что старается вхолостую.

Он украдкой посмотрел на наручные часы, мысленно подгоняя время. Ну, давай! Где же ты? Есть!

Никогда еще учащиеся третьего курса Высшей школы милиции не ждали с таким нетерпением звонка, возвещающего о наступлении завтрака. Столовая ожидала их и преподавателя физкультуры, зазывая в свои двери душераздирающим звуком, который теперь звучал в ушах Зубоскалина мелодичнее соловьиных трелей.

Не то чтобы Садюкин был так добр и не мог себе позволить лишить курсантов завтрака, назначив в качестве наказания дополнительные занятия. Нет.

Просто маниакальная страсть Фрола Петровича к здоровому образу жизни не позволяла ему нарушить режим дня и задержать хотя бы на несколько минут прием пищи. Скрипнув зубами вторично, Садюкин пообещал отложить назревший разговор, но не забыть о нем и рванул в столовую быстрее курсантов.

Улица моментально опустела. Ранний час. Еще не повысыпали спешащие на работу добропорядочные граждане, уже уснули граждане (и гражданки) недобрые и непорядочные. Рассвет в пустынном городе, не обремененном пока ежедневной суетой, казался идиллией. Только бесчувственное тело продолжало притворяться покойником и портить картину, привлекая к себе пристальное внимание мух. И не только их.

Лишь только курсанты и Садюкин удалились в столовую, от упорядоченной группы тополей, произраставших по другую сторону дороги, отделилась невысокая фигура. Темно-зеленое спортивное трико и олимпийка, сшитые на фабрике «Красный партизан» в счастливые времена застоя, позволяли фигуре почти полностью сливаться с бледным подобием природы в городском варианте. Именно поэтому никто из участников «разыгравшейся трагедии» не заметил маленького старичка, поблескивавшего стеклами бинокля среди зеленых ветвей. Старичок, предварительно оглядевшись по сторонам, трусцой перебежал дорогу и склонился над телом.

– Угу, – глубокомысленно сделал он заключение и записал что-то в защитного цвета блокнот.

Спрятав блокнот в нагрудный карман, он развернулся на сто восемьдесят градусов и, изображая озабоченного здоровьем пенсионера, потрусил в противоположную от школы милиции сторону.

2

Что может быть лучше столовой в жизни курсанта? А ничего. Увольнительные или самоволки, конечно, это тоже неплохо, но только в том случае, когда в желудке не пусто. А после утренней зарядки с ревностно исполняющим свой долг Садюкиным столовая вообще кажется домом родным.

В это утро дом родной встретил курсантов запахом перловки и какао.

Тетя Клава, стоящая в столовой на раздаче, сегодня была доброй и накладывала порции почти в соответствии с нормой. Над ее головой, а точнее над окошком, словно нимб, полукругом красовалась надпись: «Здоровое питание – основа успешной работы». Судя по тому, какую пищу выдавали из этого окошка, можно сказать: кто-то сильно не хотел, чтобы будущие милиционеры вообще могли работать. Пышная желтая заколка-бант на самой макушке довершала ощущение ореола над головой женщины и смешила каждого подходящего к окошку.

Сдобная тетя Клава, неровно дыша, шлепнула Зубоскалину порцию побольше и изобразила на лице улыбку Джоконды. Как же он похож на ее Агафона в молодости. Те же глаза, те же волосы, те же уши врастопырку... И шутить так же любил. Вот так десять лет назад шутя признался в любви, с задором запланировал Миньку, а потом весело уехал. Сказал, что про любовь – это он пошутил. А она, Клавка, души в нем не чаяла. Кстати, почему не чаяла? И сейчас вот же млеет при виде молоденького курсанта, своего-то вспоминая.

– Тетя Клава, побольше перловки, если можно, – вкрадчиво попросил Дирол. Он давно уже заметил слабость женщины по отношению к себе и бесстыдно ею пользовался, выпрашивая у безотказной поварихи лишнюю порцию и порою – неслыханное дело! – дополнительный кусок масла.

– Конечно, голубь. Что ж мне, чужого добра жалко?

Она опустила большой медный половник в стоящий рядом бачок, поводила им по дну, собирая самое вкусное, и вывалила в тарелку Зубоскалина столько мяса, что Ганга, стоящий в очереди вторым, шумно сглотнул.

Дирол просиял улыбкой и вдруг с головой залез в открытое окошко.

– А масло сегодня есть, тетя Клав? – полушепотом спросил он.

– Найти-т можно, – засмущавшись, ответила повариха.

Она раздобыла откуда-то из своих закромов желтый, промасленный сверток, быстро развернула его и отделила ножом от общего куска солидную часть.

– Спасибо, тетя Клав. Я вам говорил, что вы сегодня особенно выглядите?

– Нет, – покраснев, смутилась тетя Клава.

– Не иначе как забыл. Этот бант...

И на этой многозначительной ноте Зубоскалин удалился за столик. Голодные глаза Ганги с завистью проводили его взглядом, не забыв заглянуть в тарелку товарища. Ганге тоже так хотелось. Чем он хуже какого-то там Дирола? Федор окинул себя взглядом, решил, что не хуже, и просунул голову с плечами заодно, для верности, в окошко.