Распятие - Ника Столичная Страница 2

Наша святая троица отправилась на поиски места пропитания, поскольку дорога выдалась нервной, а, значит, следовало успокоить нервишки. А как русский человек успокаивает нервишки (если не брать во внимание алкоголь)? Правильно – едой. Пока мама с Ромой приценялись по ходу нашей прогулки в прибрежных заведениях, меня все не покидала мысль о том бедном мальчике. Надо же, какая дерзость, поиздеваться и… в кусты! В кусты на прибрежной зоне, никак не скрывая! То есть, он хотел, чтобы это увидели, он намеренно вселил страх, намеренно нарушил покой отдыхающих. Но почему сначала на части, а потом… гвозди?! Что за Иисусова казнь?! Что за ритуал? Я все больше погружалась в эти мрачные думы и озирала взглядом все попадавшиеся кусты. Я, разумеется, не надеялась найти те самые, но тревога, злость и жажда разобраться все больше стучались в голове. Наконец мы уселись в местную столовую. Народ еще не пришел или уже разошелся, не знаю, но мы сидели в гордом одиночестве, как короли.

Вернувшись к своему месту прибытия, мы с досадой обнаружили свои вещи на улице. Забор ветхого жилища был окружен внушительными мужчинами, не внушающими, собственно, ничего более страха, что, пожалуй, и было их задачей. Судя по отрывкам диалога, это были не иначе как коллекторы, которые пришли возвращать не самым мирным способом долг у нашего водителя. Он оказался еще проблемнее, чем мне думалось. Внушающие страх амбалы популярно, на международном языке жестов, объяснили, что нам не стоит вникать в детали этой темной истории, если мы не хотим скрасить свою жизнь дополнительными проблемами. Поспешно собрав свои вещи, нам-таки пришлось искать себе новый ночлег.

Нас приютила одна старушка в своем домике на краю горы Ёжик. Она предупредила, что поселила уже достаточно большое количество людей, но доброта ее настолько не знала границ, что, казалось, она готова была дать ночлег любому более-менее платежеспособному бродяге. Делать было нечего, темнело, мы остались и были рады и такой крыше.

Народу и правда оказалось достаточно, но люди были вполне дружелюбны меж собой. Даже казалось, что это все одна семья. Домик напоминал скорее типичную коммуналку, нежели гостевой комплекс. Тусклое освещение в виде одной захудалой люстры, пережившей революцию и смену власти от Ленина до Путина, все те же бледно-желтые, почти песочные стены, старенький диванчик, куча покосившихся стульчиков и табуреточек, столик и старенький телевизор, который включался и выключался старинным русским методом – ударом кулака.

Пока мама отправилась разбирать вещи и занимать койку-место, мы с Ромой признакомились с двумя школьницами-близняшками – Машей и Дашей. Девчушки, видимо, были внучками этой старушки, поскольку от них веяло тем же духом Союза, как и от всего, находящегося в комнате. Их старые советские школьные платьица (именно советского пошива, не современного), белые затрепанные фартучки и прилежно зачесанные назад косички вызывали лишь умиление. Они очень сосредоточенно изучали какую-то винтажную карту на стене. Она отдаленно напоминала стилизованные карты из каких-то фильмов про пиратов и дальние странствия. На ней были крестики традиционно красным маркером и черным были проведены пунктиры, по всей видимости, траектории дальнейшего движения. Позже выяснилось, что они в школе проходили по истории легенды об Архипо-Осиповке. В своем докладе девчушки представили самые незаурядные предположения о том, что скрывают в себе эти земли со времен своего возникновения. Конечно же, доклад был выставлен на посмешище и учителем, и одноклассниками. Но сестрички упорно продолжили копаться в этом деле и, кажется, кое-что уже нарыли. Выяснилось, что некогда жившие здесь семьи во времена запрета на веру, крещение и становления Советского Союза крестили в ущельях горы Ёжик своих детей в тайне от правительства. По одной из легенд золотые кресты, цепочки и перстни поселенцев до сих пор таятся в развалинах ущелий. Времена были неспокойные. Новая метла метет по-новому, а новая власть пыталась всячески искоренить из населения дух прошлого. Большая часть этих бедных людей была расстреляна, повешена или отправлена в лагеря. Некоторым удалось сбежать и их нынешнее местонахождение неизвестно. Слезами матерей и их детей были омыты эти драгоценности. Тот, кто найдет их однажды, и передаст потомкам изгнанного народа, наконец смоет грязь политики того времени, что оставила неизгладимый отпечаток на истории этого края.

Мы с Ромой были под искренним впечатлением от такого рассказа. Не поверить в это было трудно, и я решилась поделиться своими мыслями с девчушками. Дело в том, что тема веры и крещения уж больно засела у меня в голове, да и ритуальность убийства этого мальчика никак не давала покоя:

– Знаете, что-то мне подсказывает, что когда мы докопаемся все до сути в своих расследованиях, наши истории переплетутся… – обескуражила я девочек и Рому.

Я решила разбавить атмосферу напряжения, что повисла в воздухе, и мы пошли за чаем на кухню. Кухонька представляла собой комнатушку раза в три меньше того зала, где толклись все проживающие в этом приюте люди. Свет здесь был еще тусклее, а мебель была обшарпана, запах подгнивших продуктов вперемешку с сигаретным дымом и бадягой создавали непередаваемое ощущение. Сразу понимаешь, что находишься ты не иначе как в русской глубинке, такой до боли знакомой. На кухне стояли три мужичка: один из них внешним видом походил на брата того странного водителя, что вез нас сюда; он был такой же невысокий, но толстый, кругловатого телосложения, лысый и с сигаретой в зубах, в тельняшке, с наколкой в виде якоря и кинжалов; нетрудно было догадаться, что он бывший вояка из морпехов; второй мужичок ростом было, пожалуй, повыше Ромки (более 180), с морщинистым лицом, помутненным от пьянки взглядом, в тулупе и валенках (типичный рашен эдишон), с дешевым табаком в руках в виде самокрутки и бутылкой такой же паршивости водки; третий приковал мой взгляд больше всего – при виде нас он сразу засуетился, пытался не встречаться взглядом, за плечом у него наперевес выглядывало ружье, сам он был низенький и невзрачный. В моей голове промелькнула мысль, что он отлично бы сошел за маньяка, ведь никак не привлекает к себе внимание, на такого никто никогда не подумает. Убогий, с видом алкаша, затюканный мямля-старикашка. По природной дерзости своей, которая появляется в самые ненужные моменты моей жизни, я решаю завести диалог о произошедшем убийстве и оценить реакцию этой троицы:

– Интересное убийство, не находите? Изощренное. Кем