Дарья Калинина - С царского плеча Страница 20

— Если преступник вывел мальчика этим ходом, то куда он мог отвести его потом?

Все принялись вертеть головами по сторонам, но никаких примет, которые бы указали им правильную дорогу, так и не увидели. Трава была примята, и подруги попытались исследовать ее.

— Отсюда есть проход, — проговорил Порфирий, отодвинувший ветви деревьев.

И действительно, за ними обнаружился узкий коридорчик, который шел между двумя заборами. Высокие, в полтора человеческих роста, да еще и сколоченные из досок, прибитых одна к другой, заборы создавали длинный глухой тоннель, идущий далеко вперед.

Пройти по нему без проблем мог лишь человек стройный или ребенок. Тот же Порфирий, сунувшись, немедленно застрял. И подругам пришлось здорово попотеть, чтобы вытащить его обратно. Да и то без помощи Мурашова им бы вряд ли это удалось.

— Выдохните! Раз-два, взяли!

— Уф! — произнес Порфирий, когда получил возможность дышать полной грудью. — Думал, совсем задохнусь.

Лейтенант быстро сходил туда и обратно по узкой дорожке, но, вернувшись назад, помотал головой.

— Под ногами трава. Даже если ребенок и шел этой дорогой, то следов не видно. Трава успела распрямиться, кажется, что никто тут и не проходил. А дальше, где заборы заканчиваются, там действительно конец поселка.

— И там начинается фруктовый сад. Если преступник и ребенок прошли этой дорогой, то они почти сразу же могли очутиться за деревьями.

— Сад должен охраняться.

— Сторож есть, — кивнул Порфирий. — Но круглосуточно он дежурит лишь в тех садах, где созревают плоды. В этом саду растет белый налив, его уборка уже закончена, делать сторожу тут больше нечего.

Итак, надежда на то, что Ваньку и его похитителя мог увидеть сторож, была уничтожена. Но лейтенант, как ни странно, заметно оживился:

— Что же, во всяком случае, теперь мы знаем: преступник был худощав или по крайней мере, строен. И кроме того, нам теперь известно, как убийца вошел в комнату для молений и как вышел из нее, никем не замеченный.

— Это мог быть кто-то из назареев, — предположила Кира.

Но Порфирий с ней не согласился.

— Это вряд ли. Не думаю, что отец Захария посвящал их во все тонкости. Это могло бы вызвать ненужные толки среди них и других жителей поселка. Я и сам ничего не знал бы об этом ходе, если бы год назад не сломался механизм, открывающий люк, и не пришлось бы вызывать механика. Отчет о его работе с приколотым к нему чеком лег ко мне на стол. И таким образом я узнал о существовании подобного устройства.

— Но вряд ли техник в своем отчете указал точное расположение кнопки открывания люка.

— Верно. Заинтересовавшись, где это у нас в поселке имеется подобный механизм, я провел собственное маленькое расследование. Для этого мне пришлось съездить в город и лично пообщаться с человеком, выполнившим эту работу.

— Да вы сыщик! И зачем вам понадобилось это делать?

Порфирий отвел глаза. И подругам невольно подумалось, что казначея держало возле отца Захария не столько и не только уважение, которое он питал к старцу. А имелось нечто другое, куда более серьезное и сильное чувство, которое объединяло этих двоих.

Но сейчас Порфирий не был настроен делиться сокровенным с сыщицами. Он отвел глаза и пробормотал:

— Я хотел только понять, зачем вообще могло понадобиться такое устройство.

— И что? Выяснили? Кто им пользовался?

— Кроме отца Захария, никто. Я ни разу не видел никого другого, кто бы вылезал из этого люка.

— Как вы сказали? «Не видел»? Так вы следили за старцем?

— Мне было интересно. Что тут такого?

Может быть, и ничего. Но подругам почему-то упорно казалось, что Порфирий начал это расследование не без задней мысли овладеть тайной отца Захария и получить власть над старцем.

— А отец Захария часто пользовался ходом?

— Ну, вы же понимаете, я не мог следить за этим ходом постоянно. У меня были и другие обязанности, которые мне следовало исполнять. Но из тех пяти ночей, что я провел в засаде, я дважды наблюдал, как отец Захария выходит наружу именно в этом месте.

Значит, пока верные назареи несли караул возле дверей молельной комнаты, держа всех прочих на расстоянии, старец мог беспрепятственно выходить наружу и совершать обход своих владений. Судя по всему, совершал он эти вылазки в темное время суток, по ночам или поздним вечером. И наверное, прогуливаясь под окнами своих соседей, он слышал немало интересного в свой адрес. Белый свет, горящий над молельным домом, позволял жителям поселка немного расслабиться. И уж не в этих ли ночных вылазках и был секрет потрясающей «прозорливости» осторожного старца?

Но в этот момент Леся внезапно произнесла:

— И все-таки убить старца мог кто-то из его помощников. Смотрите, что я нашла.

И она показала полотняный то ли ремень, то ли пояс с металлической пряжкой на ней.

— Где ты это взяла?

— Там, в подземелье.

Все друзья внимательно осмотрели находку Леси. Пояс был цел, лишь немного испачкался в земле.

— Видимо, в подземелье пряжка расстегнулась, и пояс упал на пол.

— Такие пояса с такими пряжками носят все назареи, — быстро сказал Порфирий.

Он мог бы этого и не говорить, так как друзья тоже успели внимательно рассмотреть униформу, в которой тут ходили ближайшие помощники и сподвижники отца Захария. И пряжки в виде буквы «Н» они тоже хорошо запомнили.

— Выходит, в подземелье был кто-то из назареев. И этот же человек мог забрать и Ваньку.

Все молчали. Пряжка и ремень никак не могли принадлежать самому старцу. Ведь на отце Захарии пряжка была совсем иной, богато украшенной и очень красивой. Да и сделана она была в форме буквы «З».

Порфирий вновь устремил на Мурашова тревожный взгляд, казначея не переставала волновать его собственная судьба:

— Ну что? Я вам помог! Будет мне за это снисхождение?

— Несмотря на то что самого пропавшего мальчика мы не нашли, я вам все же обещаю свою помощь.

— Вы меня отпускаете?

— Я буду ходатайствовать, чтобы все ограничилось подпиской о невыезде. И если по ходу расследования выяснится, что вы невиновны, то я в тот же день с радостью сообщу вам об этом. Но пока… простите, но вы самый реальный подозреваемый.

— Да почему же только я? — возмутился Порфирий. — Только потому, что я знал про подземный ход? Но если бы это я был убийцей, то зачем мне было давать против себя самого оружие?

— Вы явно собирались обмануть старца. В ваших руках были его деньги. И деньги, как я понимаю, немалые.

— И что с того? Есть еще множество жителей поселка, которые были совсем не так уж довольны тем режимом, который установил тут почтенный старец. Да и за границей поселка у отца Захария были связи с внешним миром. Там тоже могли появиться люди, желающие его смерти. Я знаю, что совсем недавно он нанимал человека, чтобы тот навел для него справки об одной молодой особе.

— О какой особе?

— О той, на ком намеревался жениться Леша.

Вот откуда отец Захария знал подробности жизни Насти и ее брака. Он нанял сыщика, который для него все выяснил.

— Но отец Захария умел использовать свои знания в нужное время, — продолжил говорить Порфирий. — И люди в поселке боялись его все поголовно, вот в чем дело! Он умел наносить упреждающие удары по своим врагам.

И понизив голос, Порфирий произнес чуть ли не шепотом:

— В поселке люди верят, что отец Захария умел проникать людям в мысли.

— Он умел проникать в мысли людей.

— Так уж и в мысли?

— Не один раз и не два, и даже не десять он высказывал разным людям такого рода предостережения, что человек понимал: старец знает, о чем тот или иной человек думает. Знает его греховные мысли и побуждения.

— Значит, вы хотите сказать, что, если кто-то в поселке задумал бы убийство старца, сам старец это бы почувствовал?

— Не обязательно, но вполне возможно. И поэтому люди остерегались делать то, что могло бы вызвать гнев отца Захария. Он много раз демонстрировал нам всем свой великий гнев на грешников.

— И что же он с ними делал? Убивал?

— Хуже. Он изгонял их вон.

— Чем же это хуже?

— Изгнание из поселка — это для человека было равносильно смерти. Причем смерти долгой и мучительной.

— Да почему же?!

— Почему? Да потому что изгнанный уходил с пустыми руками.

— У жителей есть их дома.

— Нет, нету, — торжественно покачал головой Порфирий.

— Как это?

— Все дома в поселке принадлежат не их хозяевам, не тем людям, которые в них живут, а самому отцу Захарию. Все, что строится в поселке, строится от его имени и записывается также на его имя.

Подруги слушали и понимали весь ужас ситуации для такого изгнанника. Ведь изгнанный из поселка человек обрекался на голод, скитания, болезни, лишения и, как следствие этого, скорый и, вполне вероятно, действительно мучительный конец.