Сан-Антонио - Большая Берта Страница 20

— Вы, наверное, нянька? — осведомился я.

Старуха не вздрогнула, не подскочила на месте. Алкоголь притупляет реакцию. Услышав мой сладкий голос, она медленно, со скрипом, обернулась.

Честное слово, думаю, отрезанная голова в холодильнике выглядела более аппетитно, чем рожа этой уродины. Представьте себе гнилой сморчок, выкрашенный фиолетовой краской. Кожа была не просто пористой. Огромные поры, залитые вином, соединялись густой сеткой синих вен. Глаза — две захватанные, помутневшие пуговицы. Рот открывался в сумрачную дыру, где давным-давно стерлись следы зубов.

Она прохрипела нечто вроде “Це таке?”. “Что такое?” — немедленно перевел я, хотя у меня не было при себе толкового словаря.

— Так как же? — настаивал я. Она нацелила на меня черный, лоснящийся палец, как у торговки газетами:

— Тык!

Я догадался, что “тык” должно означать “А кто ты такой?”.

— Друг семьи, — представился я. — А как ваше имя, мадам?

Вместо того чтобы назваться, она задала вопрос, прямой и довольно неожиданный.

— Ты никогда не целовал мою задницу? — осведомилась сморщенная поганка.

Я кое-как нашелся что ответить.

— Не имел чести, мадам, и не искал ее, хотя ради такого удовольствия, наверное, стоило бы приложить усилия.

Церемонная речь не произвела впечатления на старую каргу.

— Кончай трепаться, придурок! — пробормотало чудовищное создание.

Берта пихнула меня в бок.

— Я не позволю этой твари оскорблять вас! — заявила воительница. — Нет, вы только гляньте: какая-то мразь осмеливается наскакивать на комиссара! Чего вы ждете, Сан-Антонио? Наденьте на нее наручники! Да! Да! Я требую, буду свидетелем. Наручники и в кутузку!

Слово “комиссар” достигло слуха бродяжки.

— Черт, легавый! А я-то, приятель, приняла тебя за отца кутенка. Чтоб мне провалиться, вылитый папаша! Ну ладно, а кто эта жирная дура, что размахивает граблями?

Плач ребенка прервал опасное развитие знакомства. Бедный ангелочек был чем-то ужасно расстроен. Ума не приложу, как противостоять воплям младенца. В результате все трое склонились над колыбелью, несколько ошалев от крика малыша. Бедный козленок! Тот, кто готовил ему бутерброды, там, наверху, перепутал банки. Вместо варенья намазал хлеб дегтем. И ведь претензий не предъявишь.

Двойной удар — и все полетело вверх тормашками! Отец зарезан, у матери земля горит под ногами. Нянька — грязная оборванка. По соседству с бутылочками человеческая голова… Мечта, а не жизнь! Хотел бы я прочитать гороскоп этого парнишки.

— Масенький, гули-гули! — хором выводили Берта и бродяжка.

Малыш заорал еще громче, во всю мочь. На его месте я сделал бы то же самое.

— Как же его звать?.. — бормотала пьянчужка. — Мать вроде говорила мне… Арман… Не, не так… Помню, что начинается с “а”… О, точно! Антуан…

Почему меня вдруг охватила тоска? Почему тягучая волна вечной неудовлетворенности накрыла меня на секунду?

Антуан… Судьбой отмеченный Антуан! Маленький несмышленыш, затерянный в лицемерной, кровоточащей вселенной.

— Вот что, мамаша, — обратился я к старой вонючке, — разъясните-ка мне, что, собственно, происходит. Но сначала познакомимся, все честь по чести. Вот мое удостоверение, читать умеете?

Она скосила мутный глаз на аккуратный четырехугольник картона. И сплюнула.

— Мне и читать не нужно. Легавых я носом чую.

Лишь надрывные вопли Антуана помешали Берте достойно, в духе четы Берюрье, дать отпор подобной наглости (впрочем, людям моей профессии не привыкать).

— Наручники, черт возьми! — рявкнула Б.Б., беря на руки маленького крикуна.

Приткнувшись на широченном изгибе руки толстухи, малыш напоминал певчего церковного хора, вдруг вознесенного на кафедру проповедника.

Что до меня, то я всегда втайне завидовал клошарам. Позволив себе катиться вниз, они избавились от угрозы оказаться сброшенными с небес. Их ничто не уязвит, потому что ничто не касается. Пароль “кило красного” — последняя ниточка, связывающая их с “нормальными” людьми, и то только потому, что именно нормальные настаивают вино, разливают по бутылкам и продают.

Я не стал отвечать оскорблением на оскорбление, но одарил ведьму сверкающей улыбкой[13].

— А не поискать ли нам чего-нибудь горячительного в здешних завалах, дорогая мадам, и не побеседовать ли, как говорится, по душам, с толком и расстановкой, — предложил я.

Моя речь, очевидно, пришлась по сердцу бродяжке. Физиономия расплылась в улыбке, как промокашка в воде.

Я заглядывал в шкафчики с некоторой опаской: не обнаружу ли там отрезанную руку или парочку лопаток? Однако вместо человеческих останков снял с полки ополовиненную бутылку водки. Наполнил до краев сувенирный стаканчик с автомобильных гонок, и уважаемая пьяница опрокинула его со свистом. Так свистят уличные мальчишки, завидев какую-нибудь знаменитость, вылезающую из спортивной машины. Вы, наверное, замечали, что из современных автомобилей люди не выходят, а выбираются, словно из-под обломков поезда, сошедшего с рельсов.

— Так как было дело? — спросил я, небрежно поигрывая бутылкой с пойлом перед носом цвета сгнившей клубники.

Пьянчужка протянула стакан.

— Потом, — твердо заявил я. — Сначала расскажите!

— До чего же у легавых поганые манеры, — вздохнула карга, однако запираться больше не стала: — Я спала себе спокойненько под мостом Мари, как вдруг меня разбудил громкий топот. Вылезла из конуры и увидела девушку, она неслась как очумелая по берегу. Заметив меня, она рванула под мост и нырнула в мое убежище. Прошу вас, говорит, умоляю! Тут наверху появились двое мужчин. Плащи непромокаемые — наверняка чертовы шпики. Они бежали, оглядываясь по сторонам. “Вы не видели тут женщину?” — спросил один из них. “Она побежала вон туда”, — соврала я, указывая в направлении Берси.

Пьянчужка подвинула мне стакан. Смотрела она с такой мольбой, что я налил ей капельку.

— Потрясающе, — заметил я. — Вы замечательная рассказчица, мадам.

— Базар! — фыркнула старуха. — Табачку не найдется? Что-то меня в сон клонит. По ночам спать надо, а я тут с вами валандаюсь.

Я протянул ей пачку.

— Возьмите все, графиня!

Моя щедрость произвела впечатление.

— А ты не такой мерзавец, как другие, не жлоб по крайней мере, — одобрила бродяжка. — Ладно уж, слушай дальше, малец. Как только эти двое парней ушли, женщина расплакалась и давай меня благодарить. Ее “спасибо” было шире задницы этой коровы, — старуха мотнула головой в сторону Берты. — А потом попросила о помощи. Мол, она попала в ужасную ситуацию, что и без слов было ясно. Похоже, ее мужа кто-то преследовал… Сказала, что надо забрать ребенка с улицы Франк-162

Буржуа. Пообещала, что позже подкинет мне деньжат, если я соглашусь сходить за кутенком. Назвала его имя, Антуан, и объяснила, где детское барахлишко лежит. В маленьком белом комодике. Вон там!

Она указала на низкий ящик с утенком Дональдом на крышке.

— Велела одеть мальчонку в комбинезон с подстежкой, а то у него сопли…

Она закончила потрошить сигарету, растерла табак в грязной ладони и запихнула его в черную дыру, служившую ей ртом. И принялась жевать, смачно чавкая! Да, дыхание дорогой мадам никак нельзя было назвать свежим! Как должно смердеть от баронессы из-под моста Мари, когда она просыпается!

— Короче, — закончила старуха, — девушка ждет меня под мостом вместе с ребенком. — Она смачно плюнула на пол. — Знатный табачок, милорд! А ты, видать, малый не промах, умеешь человека разговорить. Впрочем, видала я удальцов и похитрее, но и они, бывало, получали по шее.

Берега Сены в окрестностях острова Сен-Луи давно перестали быть романтическим зрелищем. Открытки с видами Парижа могут это подтвердить.

Мы являли собой странную компанию, немного напоминая чокнутых сектантов, вознамерившихся среди ночи отправить ритуал. Шествие возглавляла Берта, прижимая младенца к широкой груди. Словно маленький Иисусик, ребенок пребывал меж коровой и ослицей. Мадам Берю успешно заменяла собой стойло. Следом ковыляла бродяжка, напоминая утку, обувшуюся в сабо. Я замыкал шествие, поглядывая по пути на грязную воду, дрожавшую в свете фонарей. Неужели за много веков Сена не изменилась?

Нет, с тех пор как Сену превратили в сточную канаву, река стала другой. Ее низины и паводки обрели иное качество. С течением времени разного рода напасти, зловонные отбросы, отвратительные стоки загадили воду, извели всю рыбу до последнего пескаря, отравили дух и запах реки. Берега же превратились в автомобильные трассы… Разумеется, старинные здания, что отражаются в воде, остаются по-прежнему прекрасными… Но надолго ли? Что встанет на их место через два-три поколения? Небоскребы! Все заполонят акулы бизнеса, мелкие и покрупнее. Нельскую башню заменит Фьючерсная. Суперкрольчатник! Людской муравейник! Река станет резать глаз, ее накроют бетоном, чтобы не видеть. Коллектор грязи! Канализационная труба! Быстрейший способ избавиться от отходов цивилизации. А с океаном заключим договор о дружбе и сотрудничестве…”