Дарья Донцова - Тайная связь его величества Страница 23

На секунду передо мной возникла стройная фигурка Нины Сафроновой в белой шубке из снежной рыси, в замшевых сапожках на высоченном каблуке, с прической от лучшего московского цирюльника, француза Себастиана, с шарфом от Гермес из последней коллекции, с сумочкой той же фирмы в унизанной бриллиантовыми кольцами нежной ручке. Я представил, как говорю ей: «Ника, купи мне скорей банку пива», и как будто воочию увидел широко распахнутые голубые, умело накрашенные глаза бывшей любовницы, проследил, как она покорно несется к ободранному ларьку за выпивкой… и — закашлялся.

— Ну вот, — рассердилась Таня, — предупредила же: пивко только дома. Не изображай туберкулезного, не поможет. Нам сюда!

Следующие четверть часа мы ходили между прилавками, где, на мой неискушенный взгляд, лежали одинаковые корнеплоды, но Таня недовольно бурчала:

— Эким дерьмом в Москве за большие рубли торгуют… Совсем народ охамел.

В конце концов мы затормозили около одной бабы с волосами, выкрашенными в цвет баклажана. Татьяна шумно прочистила горло.

— Почем картофля?

— На ценник позырь, — зевнула торговка.

— Лень сказать?

— Навидалась сегодня таких — спрашивают, а покупать не собираются. Чего горло зря надсаживать?

— Дорого у тебя.

— По деньгам. Не нравится, иди в супермаркет, там бесплатно подарят.

— Если возьму пять кило синеглазки и два морковки, сбавишь десятку?

— Тю! Откуда ты такая приперла? Может, тебе еще и мужика своего отдать?

— Спасибки, своего мужа имею, — гордо объявила моя спутница и повернулась ко мне. — Ваняшка, как тебе картофля?

Я, донельзя обрадованный тем, что Татьяна наконец решила что-то купить, начал нахваливать товар:

— Замечательная. Красивая. Очень вкусная. Надо ее купить.

Жена Ильи сделала страшные глаза, я тут же вспомнил ее инструкцию и попытался исправить положение:

— Кто бы другой так и назвал эту картошку. С виду вроде комильфо, но я-то вижу, что овощи перезрелые. Похоже, с куста упали, бока примятые.

— Чего ругаешься? — обиделась продавщица. — Какая такая комильфа? С синеглазкой стою, уже три мешка с утра сбагрила.

— Ну, Ваняшка? — снова обратилась ко мне Таня. — Говори свое хозяйское, мужское слово. Надо ли нам это дерьмо брать, или пойдем вон к той бабушке? У нее и цена меньше заявлена.

— Дерьмо однозначно покупать не стоит, — отрезал я. — Оно нам стопроцентно не понадобится.

— Сам ты с куста свалился! — побагровела баба за прилавком. — Заявился, шуткуешь по-глупому…

— Двигаем отсюда, Ваняшка, — распорядилась Татьяна. — Коли у человека чувства юмора нет, то и еёшная продукция ваще гадость несъедобная, пластиковая, как ведро.

— Еёшная? — повторил я. — Таня, кто такой Еёш?

Она рассмеялась.

— Ну, Ваняшка, ты сегодня зажигаешь, настроение прямо с плинтуса поднял. Весело с тобой. Почапали к старухе. Или нет, лучше к деду, евошная морква радостная, шикардос просто. За такую и десятку переплатить не жаль.

И только сейчас меня осенило: Еёш и Евош — это не имена людей. Притяжательные местоимения «его» и «ее» в интерпретации Тани произносятся как «евошный» и «еёшная», никогда ни от кого ранее мною не слышанные слова!

Таня схватила меня за рукав и дернула, я покорно двинулся за ней.

— Эй, стойте! — занервничала торговка. — Куда подались? Дед перекупщик, берет у людёв за копейку гнилье, потом им торгует. А бабка всем тут рассказывала, что грядки на заброшенном кладбище вскопала. Ладно, скину я тебе пятерку, бери у меня.

— Десятку, — уперлась Татьяна.

Продавщица сосредоточенно погрызла ноготь на большом пальце и приняла решение:

— А, горит озеро, гори и рыба… Восемь сброшу.

— Девять, — слегка уступила Таня. — Из жалости к тебе соглашаюсь. Стоишь туточки, с утреца маешься не пивши, не евши. Не от хорошей жизни на кагане топчешься. У кого биография удачная, тот сейчас кофе на диване пьет. Слышь, а че тут у тебя спортивный костюм делает? Продаешь?

— Не, мужику купила. Вещь шикарная, стоила смешно, а качество лучше нет, — похвасталась баба. — Хочешь — пощупай.

Таня помяла край темно-синих штанов жуткого вида. Бока их украшали три белые полоски, такие же были нашиты на рукава куртки, а ее спину украшала надпись «Atdedas».

— Шикардос вещь, — одобрила моя спутница. — Если не секрет, почем брала?

— Восемьсот отсчитала! — гордо выпалила тетка.

— Дорого, — вздохнула Татьяна.

— Да ты че? — засмеялась баба, ловко накладывая картошку в пакет. — Дешевше трех тыщ такой костюм не взять. Это же фирма, в нее сборные команды России одеваются! А мне Мишка, вон тот мужик, что с рыбой стоит, подсказал, куда ехать надо — на кладбище. Тама ими торгуют.

Я попятился. Не хочется даже думать о том, откуда у людей с погоста берутся вещи.

— А у тебя душегрейка красивая, — поцокала языком торговка. — Вставочки кружевные, нынче это модно.

— Сама сделала, — улыбнулась Таня. — За два дня сгоношила. Полосочки крючком связала, потом в луковой шелухе покрасила.

— Слышь, мне такую сошьешь? — оживилась продавщица. — Я здесь четыре дня в неделю скачу.

— Эй, не ложь картофлю в свой пакет, — велела Таня, доставая из сумки полиэтиленовый мешок. — Со своим пришла, неохота за упаковку платить.

— Подарок тебе от меня, — заулыбалась баба, — бери за так.

— Спасибо, — обрадовалась жена Ильи. — Хороший ты человек. Не зря нас к твоему прилавку прибило. Правда, Ваняшка?

— М-м-м, — промычал я, сраженный невесть откуда взявшимся приступом морской болезни.

Спутница наступила мне на ногу, я очнулся и выдал как из пулемета:

— Картошка отвратительна, на морковку смотреть противно, капуста явно тухлая, яйца тоже.

Обе женщины уперлись в меня взглядами, а я завершил выступление:

— Танюша, пошли отсюда. Еёшная продукция гаже некуда.

Ляпнув последнюю фразу, я опешил. Иван Павлович, приди в себя! Как ты мог употребить это местоимение?

— Шутник у тебя мужик, — заржала торговка, — наверно, весело с таким. Не то что с моим — сидит, бурундуком надувшись, нет бы слово смешное сказать. И сын в папаню удался: до пяти лет молчал, его к психиатру направили, думали, он этот… тьфу, черт, забыла слово… ну тот, кто ни с кем водиться не желает.

— Аутист, — неожиданно выдала Таня. — Ой, вот горе-то. У нас у соседки пацан такой. Уж она его по всем врачам проволокла, но не помогло.

Продавщица перекрестилась.

— У нас обошлось. Хотя доктора мои нервы на кулак цельный год наматывали, пугали: «Ваш ребенок псих, лучше сдайте его государству, а то прирежет вас ночью». Потом мне повезло. Сюда ходит домработница профессора Гитанова, мы с ней разговорились, я про сынишку и сболтнула. Старшие, говорю, нормальные, а поскребыш мрачный, будто язык проглотил. И женщина мне бесплатную консультацию у Гитанова устроила. Хороший доктор. Старенький совсем, но ум при нем, лечит маленьких деток, которые ни с кем общаться не хотят. Он единственный меня и успокоил: «Просто ваш мальчик педагогически запущен, вы им с пеленок не занимались». А ведь я младшенького, как и старших, воспитывала, и никто о них плохого не скажет, оба в техникум поступили. Гитанов предложил Вовку в спецдетский сад устроить. Тот еще при коммунистах работал, открыт при больнице, попасть в группу без шансов, он один на всю Москву и есть, очередь туда на годы, пока до нас дойдет, мальчишка состарится. Но профессор отдал директрисе приказ, и Володьку моего взяли. Через два года не узнать пацанчика стало. Ну да, он не болтун, но говорит хорошо, стихи выучил, сейчас в школу пошел, тройки-четверки носит, двоек нет.

— Дай Господь тебе удачи, — пожелала продавщице Таня. — Уж я-то понимаю, каково матери приходится, если ребенок заболел. У самой дочь в больнице с плохим диагнозом, операцию ждет.

— Ой-ой-ой! — воскликнула продавщица. — Ну-ка погоди…

Она занырнула под прилавок, достала оттуда тыкву и протянула ее Тане.

— Держи. Подарок. Свари девочке пшенку. И вон там, где будка с шаурмой стоит, найди Лиду. Скажи, тебя Катя послала. Лидка моим знакомым хороших кур продает, не тех, что сами от старости померли. Отдаст по оптовой цене. Ой, как тебя жаль! Приходи ко мне, завсегда самое лучшее отпущу. На!

Катя положила на прилавок пятирублевую монету и торжественно объявила:

— Скидка! К тем девяти, о которых сговорились. Вам с мужиком сейчас деньги нужны, а то ведь врачи догола разденут.

— Не надо, — отказалась Таня, — неохота тебя грабить.

— Бери, бери, — настаивала Екатерина. — У нас-то с моим мужиком сейчас не самые черные времена. Евонная мать нам в наследство однушку свою отписала, жильцов туда пустили. Я от чистого сердца.

— Спасибо, — заулыбалась Татьяна. — Сейчас мне недосуг, а завтра подскачу, договоримся про кофту с кружевными вставками, задешево стачаю. Пошли, Ваняшка. Шикардос мы картофлю оторвали, одна к одной!