Юлия Климова - Как понравиться маньяку Страница 23

    Ника поджала губы, а Максим Григорьевич все же взял с тарелки печенье, полагая, что в предсмертной суматохе это останется незамеченным.

    – Так… – задумалась Леська, – кто там еще остался…

    – Как кто?! – возмутилась Ника. – А обо мне ты что, забыла?

    – Да, да… Вероника Кирюшкина… Помню, помню… – мстительно протянула Леська, – а имущество, к сожалению, закончилось.

    – Как это закончилось, – подбоченясь, выпалила Ника, – а «Форд»?

    Качнувшись на стуле, помахав в воздухе ручкой, Леська внимательно посмотрела на Кочкина, представила, как подруга сейчас взорвется, и спокойно сказала:

    – А «Форд» я завещаю Максиму Григорьевичу, прекрасному и умному человеку, день и ночь спасающему меня от маньяка. Так и запишем. Кстати, товарищ следователь, если меня все же убьют, то вас наверняка обвинят в умышленном бездействии ради получения иномарки.

    Ника вытащила из ящика широкий кухонный нож и многозначительно повертела им в руках, а Кочкин, подавившись печеньем, так закашлялся, что лицо его посинело, а голос осип.

Глава 12

    Если вы понимаете, что уже и сами готовы душить каждого встречного, – обратитесь к психоаналитику.

    P.S. Только не убивайте потом психоаналитика, у него есть жена и дети.

    Утром Максим Григорьевич чувствовал себя не в своей тарелке. Чужая квартира, отсутствие любимой зубной щетки, несвежая рубашка и две спящие девушки за стеной. Быстро одевшись, Кочкин написал короткую записку: «Ушел на работу, ведите себя прилично», посмотрел на часы и заторопился к себе домой. Приняв в родной ванной душ, он взял справочник и стал искать месторасположение педагогического института, к которому относилась библиотека. Кочкин был очень благодарен Самуилу Потаповичу за то, что тот так обстоятельно все ему рассказал.

    Здание института щеголяло недавно сделанным ремонтом: бледно-голубая плитка на стенах, зеркальные стекла, мраморные ступеньки, ковровая дорожка, раздвижные двери столовой, букетики сухоцветов и панно в коридорах, гладкие, отделанные тонкими светлыми рейками двери – все говорило о том, что финансовых проблем у института нет. По этажам слонялись студенты. Вспомнив юность, Максим Григорьевич поежился – учился он в свое время неважнецки и перед зачетами и экзаменами всегда испытывал такое же чувство страха, как и перед кабинетом стоматолога.

    – Извините, а в вашем институте есть библиотека? – поинтересовался Кочкин у худенькой девушки в очках. Она сидела на скамейке у окна и, положив учебник на колени, зубрила параграф.

    – Ага, на втором этаже, – девушка махнула рукой в сторону лестницы и вновь углубилась в книгу.

    Библиотека оказалась закрытой, на двери висело расписание, оповещающее, что выдача книг производится после одиннадцати часов. Немного потоптавшись, Максим Григорьевич посмотрел на дверь соседнего кабинета. «Профессор кафедры русской и зарубежной литературы Локтев Иван Юрьевич» – гласила узкая табличка на ней. Тактично постучавшись, Кочкин зашел в кабинет и так же тактично сразу протянул профессору красное удостоверение.

    Иван Юрьевич откинул со лба длинную прядь седых волос, дружелюбно улыбнулся и указал гостю на стул.

    – Чем обязан? – спросил он, отодвигая в сторону наваленные на столе книги. – Признаться, изумлен.

    Кочкин внимательно посмотрел на профессора и еле сдержал улыбку. Локтев был похож на маленького домового, одетого к тому же в костюм не по размеру: длинные рукава доходили почти до кончиков пальцев, а пиджак был так широк, что висел мешком. Максим Григорьевич туманно ответил на вопрос – заверил Ивана Юрьевича в том, что занимается давно забытым делом, по сути, не имеющим отношения к институту.

    – А кто является ответственным за библиотеку? – спросил Кочкин.

    – Кузнецов, он у нас по организационной части, еще и курсами заведует, – закивал в ответ профессор и заглянул в пустую чашку, стоящую на столе. – У вас есть секретарша?

    – Нет.

    – И у меня нет, – огорченно вздохнул Иван Юрьевич, – а ведь я столько лет мечтаю о ней! – Он вздохнул еще раз и перевел взгляд на настенный календарь, на котором длинноногая блондинка в купальнике выходила из морской пены. – Так что там с библиотекой?

    – Раньше, насколько я знаю, она находилась не в здании института…

    – Да, – перебил профессор, – мы арендовали здание на Варшавке, потом от него отказались.

    – Почему?

    – На это была целая куча причин. У нас открылось платное отделение, мы наконец-то смогли сделать ремонт и слегка расширили институт. Удобнее же, когда все находится в одном месте. Можно было, конечно, библиотеку оставить и на прежнем месте, но студенты – народ ленивый, и посещаемость была не очень высокой. К тому же старое здание тоже подлежало ремонту. – Профессор еще раз мечтательно посмотрел на блондинку на календаре. – Думали, думали и решили перенести библиотеку в институт.

    – А что вы можете сказать о Кузнецове? Как его, кстати, зовут? – Максим Григорьевич открыл чистую страницу в блокноте.

    – Кирилл Александрович, – профессор поморщился, – так себе субъект.

    – В каком смысле?

    – По блату устроился и теперь ходит королем, сло/ва ему не скажи. Старая библиотека находилась под опекой одного из наших деканов. Добросовестный человек, можно сказать, помешанный на литературе. Полочки сам прибивал, шкафы мастерил, душой за дело болел. Он был категорически против закрытия библиотеки, но его конечно же никто слушать не стал.

    – А почему же этот добросовестный декан не стал заведовать новой библиотекой? – спросил Максим Григорьевич.

    – Как раз потому, что пришел блатной Кузнецов, и до чего же я не люблю этого поганца! Говорил я Матвею: наплюй, делов-то, занимайся своим преподаванием и не забивай голову ерундой. Обидно, но что тут поделаешь? А тот ни в какую, мол, это дело всей моей жизни, и все такое. Долго он с закрытием смириться не мог, демонстрации устраивал около дверей библиотеки, подписи собирал.

    В носу у Кочкина защекотало, он заерзал на стуле и забарабанил пальцами по столу.

    – А зачем он там устраивал демонстрации, ведь, насколько я понимаю, все решает администрация института?

    – Так у него потом идея появилась: отделиться от нас, бросить преподавательскую деятельность и нести литературу в массы. Он хотел получить разрешение на открытие рядовой районной библиотеки, но все это закончилось ничем. Здание арендовала, если не ошибаюсь, нотариальная контора, а сейчас там, кажется, магазин. А Матвей обиделся и уволился.

    Иван Юрьевич взъерошил волосы и зевнул.

    – А как зовут декана? – Максим Григорьевич крепко сжал блокнот.

    – Брагин Матвей Андреевич.

    Брагин… Брагин… Фамилия показалась удивительно знакомой. Кочкин нахмурился, почесал ручкой за ухом и… Вспомнил!

    Седобородый дедуля, нашедший мертвую Соловьеву, запах перегара и кислых щей… «Туалет мне понадобился. Я бы и домой побежал, но возвращаться потом обратно было неохота, до ужаса не люблю выпивать в одиночестве среди пыльной рухляди, предпочитаю поближе к народу и магазинам…» – пронеслось в голове… В такие совпадения Максим Григорьевич не верил.

* * *

    – Опять обижаешься? Подумаешь, в завещании я ее не указала! А ты со мной из-за денег, что ли, дружишь?

    – Да что ты в дружбе-то понимаешь! – взвилась Ника. Нажала на кнопку чайника, заглянула в сахарницу и покачала головой. Продовольственные запасы у Леськи подходили к концу, пора отправляться в магазин.

    – Давай, давай, ругай меня. На мои похороны, наверное, придешь как на праздник – белый верх, черный низ и улыбка от уха до уха!

    – Да кроме меня, на твою могилу вообще никто не придет!

    – Придут, еще как придут!

    – Кто?

    Вопрос поставил Леську в тупик. Можно сказать, одно из самых главных мероприятий, выпадающих рано или поздно на долю каждого человека, оказалось совершенно не продуманным. В душу закралось сомнение: а вдруг действительно никто не придет, и перед другими покойниками будет неловко и стыдно.

    – Две свекрови придут точно, чтобы убедиться, что такое сокровище, как я, больше по земле не ходит, два бывших мужа тоже придут, потому что это неплохой повод отпроситься с работы и перекусить, Кочкин придет, потому что чувство вины – это очень сильное чувство! Представляю, как он всплакнет и скажет: «Не уберег я тебя, голубку сероглазую, от маньяка-Телефониста…»

    – Да, именно так он и скажет, – закатила глаза Ника.

    Зазвонил телефон, и Леське пришлось прервать перекличку скорбящих по ней родственников.

    – Олеся, здравствуй, – раздался голос первой свекрови.