Дарья Донцова - Матрешка в перьях Страница 24

– Не говори так, – слабым голосом попросила Вера Петровна.

– Разве это не правда? – прищурилась дочь.

– Отец зарабатывал деньги, поэтому не мог качать твою коляску или посещать утренники в детском саду, родительские собрания в школе, – бросилась на защиту мужа Вера. – Сиди он дома, не видать бы тебе ни собственной громадной детской, забитой игрушками, ни красивой одежды. И хорошего образования тебе бы никогда не получить. О колледже Аккермана даже мечтать бы не пришлось.

– Вот! – обрадовалась дочь. – Речь как раз идет об английской школе. Да, я плохо успевала в младших классах. Меня по неизвестной причине возненавидела училка. Как же она меня изводила… Вызовет к доске и начнет: «Буданова, читай стих. Хотя ты его, конечно, не выучила. Думаешь, богатый папочка пристроит глупую доченьку в университет? Или мужа ей купит? Давай, декламируй! Сейчас послушаем твои «э… э…» да «ме… ме…» Не молчи, промычи хоть слово. Дети, поможем двоечнице, хором проскандируем: «Нина-Нина – мычи стишок!»

Жена Костина повернулась ко мне:

– Я пыталась рассказать о поведении Раисы Ивановны, но мама мне не верила, отчитывала: «Педагог работает в школе всю жизнь, никто о ней, кроме тебя, плохого слова не сказал. Не смей врать, учи уроки!» Первый, второй, третий классы я едва закончила. Мама страшно злилась. И в конце концов решила наказать ленивую дочь. В июле она с пятилетней Женей уехала отдыхать на море, меня оставили с няней в Москве. Через две недели папа вернулся домой неожиданно рано. Помню тот день так, словно все было вчера. Сейчас расскажу, что случилось, слушайте…

Иван Сергеевич молча снял ботинки, сделав вид, что не заметил Ниночку, притаившуюся у вешалки, пошел в свой кабинет. Минут через десять оттуда раздался вопль:

– Нина! Сюда!

Перепуганная насмерть, на дрожащих ногах девочка вошла в комнату. Отец стоял посередине, указывая пальцем в угол:

– Кто это сделал?

Проследив за его рукой, Нина чуть не умерла, увидев осколки вазы.

Незадолго до отбытия матери с сестрой на море, папенька раздобыл на аукционе напольную вазу, принадлежавшую ранее кому-то из японских императоров. Иван Сергеевич так радовался своему приобретению, что даже снизошел до беседы со старшей дочерью, рассказал ей историю вазы, похвастался ее уникальностью:

– Лучшие музеи мира охотились за этим шедевром, но он достался мне! – радостно объявил он.

И вот та самая ваза оказалась разбитой.

Нет смысла в деталях живописать разыгравшийся скандал. Коллекционер обвинил дочь в гибели жемчужины своего собрания. Ниночка плакала, отрицала вину, клялась-божилась, что не приближалась даже к дверям кабинета. Девочка рыдала так громко, что прибежала няня и осмелилась защитить ее:

– Иван Сергеевич, я заперла вашу половину, а ключ убрала, Нинуша не могла проникнуть внутрь.

Тщетно! Разъяренный Буданов уволил няню, а дочь буквально на следующий день отправил в Англию, в закрытый колледж с очень строгими правилами – воспитанников не отпускали домой даже на Рождество. Но педагоги в учебном заведении оказались прекрасными, умными людьми, и Нина до сих пор не жалеет, что прошла эту школу. Потому что именно там она стала другим человеком. За три года учителя внушили девочке правила, которые потом помогли ей добиться успеха во взрослой жизни: никто не виноват в твоих неудачах, кроме тебя самой, иди прямо к цели, невзирая на препятствия, бытовые неудобства ерунда, демонстрировать богатство стыдно, ни на кого не надейся, сама строй свою судьбу…

На секунду замолчав, Нина встала и подошла к отцу.

– Я вернулась в Москву в тринадцать лет. Вы с мамой успели построить другой дом и переехать туда. Вся прислуга оказалась новой, ты уволил даже шофера Виктора, который ради тебя мог в огонь прыгнуть. Не узнать было и Евгению – она выросла, сильно изменилась. Но я не заподозрила ничего дурного. Когда уезжала в колледж, Женечке едва исполнилось пять лет, а теперь ей было восемь. И в общем-то, сестренка выглядела примерно так же, как раньше – голубые глаза, круглое личико, только волосы чуть потемнели, из совсем светлых, почти белых, превратились в русые. До моего отбытия в Англию мы с ней не дружили. Евгения всегда капризничала, хныкала, постоянно болела, ее часто укладывали в кровать, приезжал врач. Я считала сестру симулянткой, думала, что она прикидывается из желания привлечь к себе внимание. А когда я вернулась, Женя более не хворала. И она так обрадовалась мне! Старалась во всем угодить, даже на своем дне рождения закричала: «Не кладите мне серединку торта, отдайте ее Нинуше!» За последующие годы мы сблизились, а когда отец выпер меня из дома, я сильно тосковала по Женечке. Но я не это хотела сказать. Только теперь мне стало все понятно. Отец, а ведь ты сам разбил вазу. Тебе нужен был повод, чтобы надолго удалить меня из дома, все документы для колледжа ты заранее подготовил. Таким образом ты получил возможность подменить Женю другим ребенком. У Володи есть анализ ДНК Жени, он стопроцентно совпадает с показателями Мариэтты, пропавшей двадцать лет назад. Не нужно врать, что Эжи моя родная сестра!

– Как тебе это могло прийти в голову? – пискнула Вера Петровна. – Отец бы никогда не разбил раритет. Допускаю, что его кокнула нянька.

Нина, расхохотавшись, повернулась к матери:

– Гениальная фраза! Ты хоть поняла, что сказала? «Отец бы никогда не разбил раритет…» А подмену ребенка, значит, он спокойно мог произвести?

Вера Петровна уперлась ладонями в колени.

– Нина, сядь! Да, вазу грохнул муж.

– Заткнись! – заорал Иван Сергеевич, наконец выйдя из ступора. Слова старшей дочери его буквально в столбняк вогнали.

– Молчать! – вдруг повысила голос на мужа Вера Петровна. Затем заговорила чуть тише: – Ты сам во всем виноват, неправильно поступил. Следовало Нинушу спокойно, без горячки, отправить за рубеж, как мы и собирались. Орда двоек в дневнике достаточная причина для перевода в колледж, специализирующийся на исправлении успеваемости детей.

Буданов, похоже, снова онемел от происходящего, и она продолжила, обращаясь уже к нежданным гостям:

– Иван в тот день был вне себя, что-то у него не клеилось. Вошел в музей, а там духота, он решил открыть форточку, двинулся к окну, задел столик, а тот упал на вазу. Наверное, муж посмотрел на осколки и подумал: еще и это до кучи! А потом его «осенило»: вот прекрасный повод немедленно посадить дочь в самолет, у Нины и мысли не возникнет, какого черта отец спешно отсылает ее в иностранную школу в середине лета, а не к началу учебного года, как другие родители. Девочка решит, что ее наказали за разбитый коллекционный экземпляр, лишних вопросов не задаст. Полагаю, Иван рассуждал именно так. Хотя о каком рассудке можно говорить, когда человек в ярости…

– Я понятия не имела, в каком месяце родители отправляют своих отпрысков на учебу, в десять лет ребенок не думает о формальностях, – тихо сказала Нина. – А вот давящее чувство вины испытывала долго. Надо было просто отвезти меня в аэропорт со словами: «В Англии тебе будет легче, чем в Москве, ты овладеешь знаниями, да и язык выучишь».

– Твоего отца всегда отличала быстрота принятия решений, – тяжело вздохнула Вера Петровна. – И еще. Когда меня рядом нет, Иван способен такое вычудить! Нинуша, я чуть не умерла, услышав про дурацкую вазу и твой отъезд, но что-либо изменить было уже нельзя. Да если бы…

Вера Петровна замолчала.

– Если бы – что? – живо поинтересовалась я.

Буданова махнула рукой.

– Если бы я оказалась в тот момент дома! Но меня, к сожалению, не было. Муж гневлив, вспыхивает факелом. Потом понимает, что натворил, да поздно. Именно из-за всплеска его гнева мы лишились Нины через несколько лет, когда Иван ее из дома буквально выгнал. А тогда… Тогда случилось ужасное, мы Женечку потеряли…

Вера Петровна съежилась.

– Младшая девочка умерла? – догадалась я. – Несчастный случай? Что-то стряслось во время отдыха на море? Ребенок утонул? А откуда взялась Эжени?

Буданов ожил и метнул в супругу злой взгляд.

– Вера, заткнись! Ишь, разошлась! Не было никакого курорта, сейчас все объясню. Но супруге лучше лечь в кровать. Она очень нервничает, по этой причине несет чушь.

– Попросите принести успокаивающую микстуру, и пусть Вера Петровна устроится на диване, – выдвинул альтернативное предложение Костин.

Буданов криво усмехнулся, встал, открыл бар, достал оттуда бутылку виски, налил в стакан и, ничем не разбавив, подал жене со словами:

– Держи свои капли Саган.

– Капли Саган? – переспросила я.

Олигарх усмехнулся.

– Небось удивляетесь, по какой причине я с вами без адвоката беседую? Я как волк, за километр опасность чую, и только Владимир звякнул, сообразил, что дело плохо, с Женькой беда, выползла на свет правда. Как я миллиарды заработал? На чутье. Не подводит оно меня никогда. И сейчас сработало. Хотел законника сюда позвать, и вдруг, опаньки, щелчок: нет, непростая у нас семейная история, никому о ней знать не следует. Нинка тут шумела, что чувство вины испытывала… А я двадцать лет жду, когда про Женю узнают, во как! И Вера все время в напряжении. Хотя бабам легче, они умеют забывать то, что им мешает счастливо жить. Мужик в мозгу проблему так и эдак вертит, измучается весь, а женщина сначала поплачет, потом слезы утрет и решит: все, хватит, выбрасываю из головы воспоминания. Вера в какой-то книге прочитала, что писательница Саган в качестве антидепрессанта употребляла виски, ну и взяла с француженки пример. Сначала и правда по каплям его принимала, теперь ложками столовыми. Еще другой у нее рецепт имеется: в стакан с порцией спиртного набухать лимонада, тогда получаются не капли Саган, а коктейль «Плюшевый мишка», желтенький такой, типа ситро.