Джорджетт Хейер - Тупое орудие Страница 25

– Если я скажу тебе, что никто, ты так же мало поверишь этому, как мало веришь всему остальному.

– Не могу сказать, пока не услышал всего остального. И не делай из меня дурачка, повторяя, что я уже все слышал.

– Если ты так считаешь, то, по-твоему, это способ заставить меня рассказать всю правду? – Ее губы дрожали. – Ты обращаешься со мной, словно я… словно я преступница, а не твоя жена!

– Моя жена! – выговорил он с легким смешком. – По-твоему, это не отдает фарсом?

– Если и отдает, то это твоя вина! – ответила она задыхаясь.

– О, несомненно! Тебе ведь было со мной скучно? Ты хотела больше развлечений, чем их давал брак со мной, а просто любви тебе было недостаточно. Признайся, Хелен, ты пошла бы за меня, если бы я не был богатым?

Она жестом словно отбросила от себя его слова и резко поднялась. Теперь она стояла спиной к мужу и глядела в окно. После минуты молчания она сказала сдавленным голосом:

– Если меня арестуют за убийство Эрни, тебе лучше со мной развестись.

– Тебя не арестуют. Пусть этот вздор тебя не тревожит.

– Решительно все против меня, – устало выговорила она. – Впрочем, мне уже безразлично.

– Если все против тебя, значит, ты утаила от меня что-то жизненно важное. Ты мне скажешь или нет?

– Нет. – Она покачала головой. – Когда дело закончится… если мы выйдем из него невредимыми… я дам тебе развод.

– Я не собираюсь разводиться с тобой. Если только ты не… – Он остановился.

– Если только не что?

– Если только ты не влюбилась в кого-нибудь достаточно, чтобы… Но я в это не верю. Ты не влюбляешься, Хелен. Тебе ничего не нужно, кроме флирта. Но если я должен тебе помочь?..

– Почему должен? – перебила она.

– Потому что ты моя жена.

– Конечно же, непременный долг мужа. Спасибо, но я предпочла бы, чтобы ты в это не вмешивался.

– Прости, не могу.

– Ты дурак, что приехал сюда! – сказала она.

– Возможно, но если ты попала в историю, что я мог еще сделать?

– Чтобы спасти свое добрее имя? – оглянулась она. – Ты меня ненавидишь, Джон?

– Нет.

– Ну еще бы, ты равнодушен. Мы оба равнодушны. – Она отступила от окна. – Я не хочу развода. Я понимаю, что вся эта история – смерть Эрни, скандал и все такое, – все это моя вина, и я чувствую себя виноватой. В будущем я буду осторожнее. Что я могу еще сказать, в самом деле?

– Если ты не доверяешь мне в такой степени, чтобы сказать всю правду, не говори ничего.

– Я доверяю тебе настолько, насколько ты доверяешь мне! – с яростью выговорила она. – Ты знаешь, насколько! А теперь, с твоего позволения, сменим тему разговора. Ты сегодня вернешься к ужину?

Он прищурившись посмотрел на нее и ничего не сказал. Она повторила вопрос, а он ответил своим обычным холодным тоном:

– Нет, я ужинаю в городе. Может быть, я вернусь поздно. Так что специально не жди.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Сержант Хемингуэй уходил из «Грейстоунз» в задумчивости. При тщательнейшем осмотре дома и сада вновь не было обнаружено орудие убийства, однако выяснилось некое обстоятельство, которым он был сильно обрадован.

– Хотя сам не могу сказать почему, – признался он Глассу. – Из-за этого дело выглядит еще закрученное, чем прежде. Но, судя по моему опыту, очень часто это и есть выход из положения. Ты приступаешь к делу, которое поначалу выглядит как детская забава, и никак не можешь сдвинуться с места. Проработаешь над ним пару дней, и у тебя накопится куча данных, доказывающих, что никакого убийства и быть не могло. И тут что-то случается, и все как на ладони.

– Вы говорите, что чем сложнее становится дело, тем проще его решить? – педантично осведомился Гласс.

– Примерно так, – согласился сержант. – Когда такой затор, что каждый новый факт противоречит предшествующему, я начинаю чувствовать себя веселее.

– Я этого не понимаю. Я вижу вокруг себя только безумие и грех и суету. Способны ли они радовать праведного человека?

– Не будучи праведником, не знаю. Я простой полисмен и могу сказать, что, если бы не безумие и грех и суета, я бы не был там, где я теперь, да и вы, дружок, не были бы. И если бы вы не губили время, зазубривая куски из Библии, чтобы выпалить ими в меня, – а это, позвольте заметить, явное нарушение дисциплины, – и если бы в вас возник здоровый интерес к нашему делу, вы бы принесли себе только пользу. Могли бы даже получить повышение.

– Я не ценю мирские почести, – мрачно сказал Гласс. – Человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают.

– Что вам нужно, так это желчегонное! Я встречал много зануд, но такого, как вы, – никогда. Что вы извлекли из вашего друга дворецкого?

– Он ничего не знает.

– А вы не верьте! Дворецкие всегда что-то знают.

– Это не так. Он знает только то, что между покойным и его племянником в вечер убийства были произнесены резкие слова.

– Молодой Невил это объяснял, – задумчиво проговорил сержант. – Конечно, я ему не слишком верю. Наверно, все это сплошное вранье.

– Лживый язык – мимолетное дуновение, – заметил Гласс с чувством меланхоличного удовлетворения.

– Вы так полагаете потому, что не знаете жизни. Вы до сих пор уверены, что человек, которого вы видели в вечер убийства, шел с пустыми руками?

– Вы хотите, чтобы я изменил свои показания? – Гласс наградил его осуждающим взглядом. – Но что молот и меч и острая стрела, то человек, произносящий ложное свидетельство.

– Да никто не хочет, чтобы вы лжесвидетельствовали, – рассердился сержант. – А по мне, вы и есть та острая стрела и, вероятно, молот, если только я правильно понимаю, что такое молот. Я уже отчитал вас за дерзость, она мне достаточно надоела. Погодите-ка! – Он остановился посреди тротуара, вытащил записную книжку и стал торопливо листать ее. – Ну погодите! – грозно сказал он. – Я кое-что тут нарочно выписал. Я знал, что это пригодится. Вот! «Человек, который, будучи обижаем, ожесточает выю свою, внезапно сокрушится…» – Сержант посмотрел, как подействовал его ответный залп, и заключил с глубоким удовлетворением: – «… и не будет ему исцеления! «

Гласс поджал губы, но после мгновения внутренней борьбы изрек:

– Погибели предшествует гордость, и падению надменность. Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем.

– Ладно, – сказал сержант, засовывая записную книжку обратно в карман. – С этого и начнем.

Глубокий вздох вырвался из груди Гласса.

– Мои беззакония одолели меня, их тяжкая ноша слишком тяжка для меня, – выговорил он с грустью.

– Не стоит на этом застревать, – смягчился сержант. – Это у вас такая скверная привычка, от которой надо избавиться. Простите что я был груб. Забудьте.

– Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь, – сказал Гласс с прежней суровостью.

На это сержант не знал, что ответить. Так как у него не нашлось ни одного слова, которое Гласс не счел бы кощунственным и не осудил бы библейской цитатой, сержант промолчал и двинулся дальше, готовый взорваться.

Гласс шагал рядом, очевидно не подозревая, что сказал нечто взбесившее сержанта. Когда они сворачивали на улицу к полицейскому участку, он заметил:

– Вы не нашли орудия убийства. Как я и говорил.

– Вы правы, – сказал сержант. – Я не нашел орудия убийства, но обнаружил такое, что вы обнаружили бы два дня назад, если бы у вас были хотя бы мозги насекомого.

– Сдерживающий уста свои – разумен, – заметил Гласс. – Чего я не сумел обнаружить?

– Ну, строго говоря, может, это и не ваше дело, – сказал всегда стремившийся к справедливости сержант. – Часы, которые стоят в прихожей, отстают на минуту от часов в кабинете покойного Эрнеста, которые ходят минута в минуту с вашими. Больше того, от мисс Флетчер я узнал, что это уже довольно давно.

– Это важно для расследования? – спросил Гласс.

– Конечно, важно. Не могу сказать, что это облегчает нам жизнь, потому что это не так, но тут как раз то, о чем я говорил вам: в таких делах постоянно сталкиваешься с новыми фактами, разрушающими любую теорию, по которой ты собрался работать. На первый взгляд кажется, что человек, которого вы задели – допустим, это был Карпентер, – и есть убийца, так ведь?

– Так, – согласился Гласс.

– Ну, а тот факт, что часы отстают на минуту, переворачивает все с ног на голову, – сказал сержант. – Во втором действии своей гениальной пьесы миссис Норт заявила, что часы начали бить, то есть что было 22. 00, когда она оказалась в прихожей по дороге к выходу. Вы видели, что Карпентер уходил в 22. 02. Это давало ему две минуты для того, чтобы убить покойного Эрни, избавиться от орудия убийства и дойти до калитки. На мой взгляд, это сделать невозможно, но, по крайней мере, со счетов сбрасывать это было нельзя. Теперь же я узнаю, что миссис Норт вышла из кабинета не в 22. 00, а в 22. 01, и предположение отпадает. Теперь уж дело выглядит так, что Карпентер не имел в виду убийство, а просто собирался подоить покойного Эрни и был выпровожен, как это изобразила нам миссис Норт. И меня нисколько бы не удивило, если бы оказалось; что Карпентер – нечто, что не имеет касательства к делу, но здорово осложняет жизнь. Настоящий убийца, должно быть, скрывался в саду и ждал удобной минуты, и сделал свое дело, пока вы окликали Карпентера и решали, надо ли пойти проверить, все ли в порядке. Гласс на мгновение задумался.