Мария Баганова - Столик в стиле бидермейер Страница 27

– Тьфу ты, черт! – У меня отлегло от сердца. – А я было подумала…

– Нет. – Глаза Нади снова сделались круглыми и беспомощными. – Ты не подумай… Но ведь она меня мучила так долго!

– Мучила? Как мучила?

– Давным-давно. Еще в школе. Она все твердила, что это я столкнула Юру… А это правда не я! Он сам упал.

– Верю, верю. – Я погладила ее по плечу. – Ты же стояла в полутора метрах. Это слишком далеко, чтобы столкнуть. Ведь я почти сразу вошла.

– Вот именно! – просияла Надя. – Ты свидетельница. А она все твердила свое.

– Подожди… – прервала я ее излияния, – но зачем тогда ты снова взяла ее в свой дом?

Надя задрожала:

– А все так вышло… Я ехала в крайнем ряду, поворот искала. И вижу, Карина идет с коляской, ее мужик на «вольво» бампером толкнул, а потом выехал мне поперек дороги. А я на Карину засмотрелась и не успела затормозить. В него врезалась. Нет, не насмерть. И виноват был он сам: у меня главная дорога… Милиция так и сказала. Да только Карина опять начала твердить, что это она мне помогла. А вот если бы не она… – Надежда зарыдала.

– Ну и стерва была эта Карина! – вырвалось у меня.

Да, я хорошо помню, что про покойников либо хорошо, либо ничего, но тут я больше не могла сдерживаться. Повезло Надежде, как покойнику! Я вспомнила, как еще девочкой она сжималась под карающим перстом Анны Федоровны. «Ты виновата!» – патетическим тоном заявляла педагогиня из-за самого незначительного проступка дочери. А Карина нащупала ее слабое место и принялась давить.

– Ты мне вот что скажи, – сурово произнесла я. – На фига ты следовательше про свой дурацкий сон рассказывала? Что это еще за детские штучки?

Надя вся подобралась.

– А если б я ей про призраков сказала, лучше бы было?

– Тогда бы тебя на освидетельствование отправили, – заключила я.

– На какое освидетельствование?

– Психиатрическое! Ты и вправду идиотка! – не выдержала я.

На глазах у Нади выступили слезы.

– Все так говорят. Но я их на самом деле видела! И в ту ночь тоже! Может, я сумасшедшая?

– Ты туда ходила ночью?!

– Нет. Ты сразу уснула. А я никак не могла. Во двор вышла… Потом испугалась, вернулась, задремала… сон увидела… Больше не уснула. Утром к себе пошла…

С моего участка никакой лестницы не видно. Видать, у Нади и вправду с головой не в порядке.

– А еще знаешь, что мне следователь посоветовала? – вдруг сказала Надя. – Чтоб я адвоката меняла.

– Адвоката? – Я насторожилась. – Но Андрей ведь утверждал, что адвокат дорогой и опытный?

– Угу, утверждал, – кивнула Надя. – А она говорит: «Меняй».

В доме Нади меня явно принимали за «Скорую помощь». У Анны Федоровны случился гипертонический криз, и Галя обратилась ко мне, не знаю ли я, как сюда вызвать врача. Я не знала, но довольно быстро выяснила все это через тетю Нюру. Вскоре уже два поселковых эскулапа колдовали над старенькой учительницей. Ей-богу, мне с каждой минутой становилось ее все больше и больше жалко. Да, не любила я школьный курс литературы, не нравилась мне ее манера декламировать стихи, но таких несчастий я Анне Федоровне не желала.

Аннушка лежала, откинувшись на подушки, бледная, отечная. Лицо ее осунулось, казалось, она даже похудела от переживаний.

Врачи мне понравились. Они действовали быстро и уверенно, не клянчили денег и даже удивились, когда Галя сунула им пятисотрублевую бумажку.

– Состояние средней тяжести, – отрапортовал один из врачей. – Но учитывая возраст… В общем, вам надо быть готовыми ко всему. Назначения я сейчас сделаю.

«Скорая» уехала, сделав Анне Федоровне два укола, после которых она уснула. Мы спустились в гостиную.

– Галь, – вспомнила я, – а можно я ваш столик сфотографирую?

– Зачем? – насторожилась она.

– Меня местная библиотекарша просила. Для выставки.

Она нахмурилась и после какой-то странной паузы сказала:

– Не думаю, что это хорошая идея. В свете последних событий не стоит привлекать к нам внимание. А чего Варвара сама не спросит?

– А вы с ней знакомы?

– Конечно, мы даже ей кой-какие книжки подарили.

– Ну, может, стесняется, – предположила я.

– Ты подожди… – Галя отправилась в верхние комнаты и скоро вернулась с книгой в руке. – Карина брала. Вернуть не успела. Отнесешь?

Я пообещала, что отнесу обязательно.

Тогда, в ночь смерти, Карина читала книгу с библиотечным штампом. И Варя уверенно назвала ее фамилию – Кулярева. Значит, Карина тоже заходила в библиотеку, была туда записана… Значит… А что это значит?

Зря мы боялись вызовов в милицию и повесток: Бобрыкина с Пашей заявились в нашу деревню самолично. Невесть из какого источника они разузнали всю историю с письмом, причем пребывали в полной уверенности, что письмо подлинное.

– Откуда они могли узнать про письмо? – шепотом спросила меня Галина.

– От Ольги, – убежденно заявила я.

– А она-то тут при чем?

– Она мне сама сказала, что около вашего забора подслушивает. Наверняка ментам позвонила и все растрезвонила.

Мы ткнули следовательше под нос справку, выданную нам врачами «скорой помощи»: Анна Федоровна больна и ни на какие вопросы отвечать не может. Не пустив «сладкую парочку» наверх, мы втроем сами пересказали всю историю.

– Что за письмо? – спросила Бобрыкина.

– Недели три назад мы вскрыли тайник в старинном столике, приобретенном Надеждой Шацкой, – объяснила я. – А там оказалось письмо… – Я замялась. – Довольно неординарного содержания.

– Карта, где зарыт клад? – Павел явно ехидничал.

– Нет, – огрызнулась я. – Объяснение в любви. Одного мужчины… другому.

– Другому? Или другой? – Красавица следовательша приподняла одну бровь.

Я сладко улыбнулась и для непонятливых объяснила:

– Именно: одного мужчины – другому мужчине. Между ними была дуэль, и один убил другого. Вот так.

– А где это письмо сейчас?

– Не знаю, – честно призналась я. – Анна Федоровна, мать Нади Шацкой, сказала, что уничтожила его. Я не уверена, что это правда. Но копия текста у меня есть.

– Откуда? – Паша явно не привык много говорить.

– Я сделала, – призналась Галя.

– Мама убеждена, что это подделка, – вставила Надя.

– У нас есть заключение эксперта, – сообщила следователь, – что это вполне может быть подлинник. В таком случае документ представляет собой большую материальную ценность и вполне может служить мотивом для убийства. Покажите мне вашу копию.

Последняя фраза прозвучала как приказ. Эх, какой же она умела быть надменной!

Я и Галя проводили их за ворота.

– Простите, насчет адвоката вы серьезно? – уже на улице спросила я.

– Серьезно, – подтвердила следовательша. – Пока мне трудно судить о его профессиональных качествах, но есть еще и другие аспекты. – Она сделала паузу, отчего-то смутилась. – Если бы не вы с ее матерью… Дело в том, что адвокат этот так нагло себя вел, просто вывел меня из себя. Да, я знаю, что нужно отгораживаться от собственных эмоций и стараться смотреть на дело объективно. Но не всегда удается, а если честно, то почти никогда и не удается. Все равно, угол зрения сильно зависит от личного восприятия.

– Неужели ее муж простых вещей не понимает? – удивилась я. – Раз такого адвоката нанял.

– Возможно, у него не совсем адекватное представление о том, что происходит.

– Надя невиновна!

– А почему – нет? Мотив у нее ого-го какой! Не продолжайте! – воскликнула она, когда я попыталась что-то сказать. – Эту песню я уже слышала: вы всё знаете, а вот менты позорные обижают вашу бедную подругу-страдалицу.

– Послушайте, – разозлилась я, – но почему вы воспринимаете меня так в штыки? Да. Я понимаю, дел у вас много. Но я помочь хочу.

– Да не хотите вы помочь! – перебила Бобрыкина. – Вы просто пытаетесь выгородить свою подругу. А у нее есть и мотив, и возможность! Да, есть процент ошибок, вследствие низкокачественной работы, есть процент фабрикации. Но процент этот действительно не настолько велик, чтобы голосить: «Всех выпустить, тюрьмы помыть, менты – подонки!»

Я слушала ее не перебивая.

– В большинстве случаев виновность человека бывает вполне очевидна до суда. Это в детективах нам показывают замороченные истории со многими неизвестными – иначе было бы неинтересно ни читать, ни смотреть. На деле в подавляющей массе все прозаичнее. Если уж человек попал на зону (не под стражу, а на зону), то явно он там оказался не за то, что одуванчики в королевском саду нюхал.

– Ну вот Надя-то как раз одуванчики и нюхала… – вставила я.

– А Кулярева сама головой о балюстраду побилась, а потом в воду прыгнула, – на этот раз съехидничала следователь.

– Надя невиновна, – настаивала я. – В конце концов, презумпция невиновности…

– Презумпцию невиновности я знаю назубок. В большей части это формальность (признаю, что необходимая), но она и соблюдается. Так же формально. До суда они все подозреваемые и обвиняемые. Все регламентировано УПК.